сочувствие, соболезнования. Он вроде не отличался здоровьем, но все равно – жаль человека! – Помолчал, обдумывая ситуацию, объявил решительно: – Но матч должен состояться при любой погоде! Ты же знаешь, Наденька, – времени у нас мало. Так что приводи себя в порядок: завтра вечером у тебя первый дипломатический прием.
Надя долго не отвечала, и он подумал, что их разъединили, но тут послышался ее тихий, подавленный голос:
– Я всей душой за, Олежка, понимаю, что так надо, но... наверно, не смогу. Ужасно себя чувствую. – Вздохнула, объяснила: – У меня такой сейчас страшный вид, что испугаю твоих родителей, и вообще... я не в форме. Мне нужно пару дней, чтобы прийти в себя.
Однако для Олега, как всегда, превыше всего были собственные интересы. Как это такая сильная, уверенная в себе девушка может столько времени переживать из-за смерти какого-то Чайкина? Он резко возразил:
– Сочувствую и понимаю твое состояние. Но прошу тебя – возьми себя в руки, приободрись! Нельзя нам откладывать. Считаешь, нас поженят за один день? Или ты передумала? – Запрещенный прием с его стороны, но как еще ее убедить?
– Ну что ж, – после продолжительной паузы согласилась она, – постараюсь... привести себя в порядок – внутренне и внешне. Позвони завтра – утро вечера мудренее.
Надежда любила мать – пусть и вздорный у нее характер, и она ее осуждает за это. Просит не оставлять ее ночью одну – как тут откажешь? Надя покорно улеглась в постель с ней рядом, хоть и понимала, что не сумеет нормально выспаться. «Ничего, доберу днем», – утешала она себя: завтра у нее такая важная встреча – с родителями Олега. Напичкав себя лекарствами, быстро забылась тревожным сном. Мать тоже приняла снотворное и всю ночь не просыпалась, только стонала и металась, будто и во сне ей являлись кошмары. Несколько раз дико кричала, будила Надю – она потом долго не могла уснуть.
В первой половине дня прилечь и «добрать», как планировала, не пришлось: слишком много хлопот с матерью и по дому. Когда позвонил Олег, она попыталась перенести встречу, взмолилась:
– Олежка, милый, может, все-таки отложим до завтра? Ужасно себя чувствую – голова как чугунная! Мне и так трудно вести интеллигентные беседы, а тут и вовсе буду молоть все невпопад.
– Ничего, прорвемся! А я на что? Выручу! – с веселой энергией убеждал Олег. – Ты только не говори много – все больше «да» и «нет». Я своих стариков знаю: они говорливых не любят, но ты – ты как раз не из таких.
Надежде оставалось лишь сдаться и начать приготовления к смотринам. Первое: что бы такое надеть?.. Остановилась на темно-сером трикотажном шерстяном костюме – отец купил в «Березке» на день рождения: красиво сидит, элегантный, скромный. Из бижутерии выбрала только клипсы и красивую польскую заколку для волос.
Самочувствие по-прежнему отвратительное, но выглядит, как убедилась, взглянув на себя в зеркало, – в полном порядке: двадцать лет спасают.
В назначенное время она вышла из дома; Олег уже ждал в такси у подъезда.
– Как ты себя чувствуешь? – взяв ее за руку, ласково осведомился он. – Отошла немного?
– Могла бы и получше. Но что об этом толковать? Расскажи хоть немного о своих родителях – ведь мы раньше о них никогда не говорили. Мне бы следовало кое-что знать.
«А Наденька совсем не глупа», – с удовлетворением подумал Олег и дал краткую справку:
– Папа работает в Комитете по внешнеэкономическим связям. Зовут Сергеем Тимофеевичем. Любит хорошеньких женщин, но не вертихвосток. Таких, как ты, – пошутил он, бросив на нее подбадривающий взгляд. – Мама – Лариса Федоровна, женщина строгих правил, особенно по отношению к другим. С ней, вообще-то, надо держать ухо востро, – серьезно предупредил Олег, но глаза смеялись. – Хотя нам она не страшна – сделает в конечном итоге все, что я захочу. Вот отец – это кремень: что не по нем – его не свернуть. Однако мы приехали, – прервал он свою информацию; машина остановилась у высотного дома на Котельнической набережной.
В квартире Хлебниковых, большой, красивой, со стильной, дорогой обстановкой, все же чувствовалось, что дому уже много лет, – даже великолепный ремонт не мог этого скрыть.
Олег открыл дверь своим ключом; родители встретили их сидя в гостиной: смотрели что-то интересное по большому цветному телевизору «Темп». Когда молодые люди вошли, они поднялись им навстречу, доброжелательно улыбаясь.
– Очень рад познакомиться, – галантно произнес Сергей Тимофеевич, целуя Наде руку и с видимым удовольствием ее оглядывая.
– Давайте пройдем на кухню – там и познакомимся поближе, по-домашнему, за чашкой чая, – радушно предложила Лариса Федоровна.
Никто, естественно, не возражал и, проследовав на просторную, современно оборудованную кухню, все вчетвером уютно расположились за обеденным столом у окна. Сергей Тимофеевич неторопливо расспрашивал Надю об отце. Когда она сказала – ученый, преподает в педагогическом институте, вспомнил:
– А это не тот профессор Розанов, который проповедует методы Макаренко?
– Интересный мужчина, – присовокупила Лариса Федоровна: как всякая домашняя хозяйка, она слушала радио и много времени проводила у телевизора.
– Да, это мой папа. Его иногда показывают по телеку, – коротко, как научил Олег, ответила Надя, скромно опустив глаза.
Видимо, это произвело должное впечатление – о Розанове больше не спрашивали.
– А давно ваши родители в разводе ?
– Больше десяти лет. Мама сразу ушла, как только получила квартиру.
– Простите, Наденька, за нескромный вопрос, но все же интересно бы знать причину, – очень деликатно полюбопытствовала Лариса Федоровна.
– Насколько мне известно, папа любил другую женщину, но точно не знаю. Мама не расположена откровенничать.
– Между прочим, мама – очень красивая женщина: жгучая брюнетка, стройная – ну прямо цыганка, – восхищенно подал реплику молчавший доселе Олег.
– Ваша мать, что же... цыганка? – насторожился Сергей Тимофеевич – ему это не понравилось.
– Ничего подобного. Русская, из одного села со Светиными родителями. У них, Деяшкиных, весь род чернявый. Мама с Верой Петровной в детстве дружили.
– А правда, что вы, Наденька, им вроде как родственница? – задал старший Хлебников вопрос, что давно вертелся на языке.
– Да, есть кое-какое родство. Я раньше и не знала об этом, – все так же коротко ответила Надя чистую правду.
Перекрестный допрос Нади, видимо, утомил Сергея Тимофеевича, – главное, что его интересовало, узнал, а остальное предоставил своей умной, предусмотрительной жене.
– Вы, дамы, нас извините, но мы должны ненадолго уединиться. – Его тон не терпел возражений. – Пойдем, сын, мне надо познакомить тебя с одним закрытым материалом о Франции – хорошее подспорье в твоей работе.
Довольные друг другом, отец и сын оставили женщин вдвоем: по-видимому, пока все идет хорошо.
– А теперь, Наденька, раз мы одни, поговорим по душам, как женщина с женщиной, – вкрадчиво начала Лариса Федоровна с видом доброжелательным и ласковым. – Мы, конечно, очень мало знакомы, но Олег сказал, что вы собираетесь пожениться, а он мой сын. – Она не скрывала волнения. – Любите ли вы Олега? Единственный ли он в вашем сердце? Я ведь только и знаю, что все время вы с ним были просто товарищами. – И пытливо всматривалась Наде в глаза, словно хотела заглянуть в тайники души. – Как женщина, как мать, хочу вас предупредить от ошибки. Если любите другого и идете замуж ради карьеры – уверяю: будете несчастны и вы, и мой сын! – Умолкла, взяв ее руку в свои, терпеливо ждала ответа.
В другое время Надя, с ее смелой находчивостью, безусловно, нашла бы нужные слова, избежала щекотливого положения. Но бурные события и переживания, свалившиеся на нее несчастья подорвали ее духовные силы.
Ни слова не отвечая, она лишь потупила взор, тяжело, прерывисто дыша. Мать Олега попала в самую
