руками, и предадимся любви, как пара амурских тигров!..»
Граф Боллигленлири: «Ах, мадам, мы есть очен древний род. Я есть последним из наш очен древний род. На меня наложен очен древний проклятий. Он говорится, что только хорошенький женщина, очен богатый женщина суметь снять этот проклятий. Но я не знать такой женщина. Поэтому я есть предлагать вам мой рука и мой сердце, который болше не принадлежать мне, а принадлежать нам…»
Я вспоминаю былые приключения и невольно спрашиваю себя, верила ли хоть одна из женщин в мои россказни. Вряд ли, принимая во внимание, что иностранный акцент Орловского, Боллигленлири, Сен- Жермен д'Обюсси и проч. во время любовных свиданий исчезал. Не могли же они не понимать, что тратят деньги своих мужей на прохвоста! И относились к этому так легко, словно делали покупки у ювелира или в галантерейной лавке. С легкой душой могу признаться, что не оставил ни одну с разбитым сердцем или внебрачным ребенком. Без лишнего хвастовства признаю, что щедро расплачивался собою, они были довольны. Эти размышления заставляют меня еще раз вспомнить о Кэролайн. Мой поцелуй длился почти четверть часа! Не уверен, что продержался бы так долго, окажись мы в более интимной обстановке.
— Ах, как чудесно, — радостно вопит одна из дочерей мистера Кларка, прерывая мои горькие раздумья, — миссис Гиббоне будет петь для нас!
Фанни Гиббоне подходит к фортепиано, на котором ярко горят свечи. Сегодня она особенно хороша. Я вовсе не удивлен, что ей удалось сделать блестящую карьеру на лондонских подмостках и завоевать сердца столичных театралов. Миссис Линсли садится к инструменту, снимает свои браслеты и не торопясь разминает кисти рук. Они обмениваются короткими репликами и начинают.
Эта партия мне хорошо знакома. Миссис Гиббоне поет на итальянском о том, что злая смерть вырвала Эвридику из объятий Орфея и как при этом непомерна ее тоска и безгранично горе…
У нее замечательный, очень выразительный голос. Сильный и чистый. Что-то странное происходит со мной, комок подкатывает к горлу, начинает пощипывать глаза. Желтое платье миссис Гиббон и золотой отблеск свечей сливаются в одно световое пятно. Боже милостивый, кажется, подступили слезы.
Поднимаюсь со стула, испытывая неловкость от того, что привлекаю к себе всеобщее внимание. Паркет предательски скрипит. Выхожу через открытые настежь двери гостиной и оказываюсь в саду. Жадно глотаю воздух, напоенный ароматами садовых цветов, и не могу надышаться. Я почти забыл его. Дивный прозрачный воздух Англии. Солнце только что скрылось за горизонтом, поместье постепенно погружается в сумерки.
Дивный голос миссис Гиббоне. Она поет о любви, разлуке и напрасных надеждах. Вынимаю из кармана платок и громко сморкаюсь. Я отчетливо слышу похожий звук где-то совсем рядом. Осторожно поворачиваю голову. Мне совсем не хочется, чтобы меня видели таким взволнованным.
— Чертова трава, — леди Кэролайн еще раз громко сморкается в платок. — Стоит только выбраться за город, меня начинает мучить страшный насморк. Что вы здесь делаете, мистер Конгриванс? Неужели юные прелестницы устали от ваших чар?
— Они так надоели мне! — Я подаю ей руку. — Ваше общество гораздо приятнее.
Она едва касается моей руки, и мы не спеша идем по лужайке.
— Не сомневаюсь. Учитывая то обстоятельство, что я здесь единственная дама, вы, конечно же, не упустите возможность испытать свои чары на мне.
— Думайте что хотите. Я должен признаться, леди Кэролайн…
Она достает из рукава носовой платок и громко сморкается. А я откашливаюсь и продолжаю:
— Боюсь, я никогда не смогу полюбить кого-то вновь. Мое сердце уже было разбито однажды…
Она еще раз громко сморкается и прячет свой платок.
— Простите, я не расслышала ваших слов.
— Я говорил о том, что никогда не смогу полюбить вновь. Я знал любовь. Только одна, несравненная, самая лучшая из женщин, которая…
Я замолкаю, чтобы дать ей возможность выразить свое сочувствие. На моей памяти еще ни одна дама не могла устоять, чтобы не пожалеть меня.
Она шмыгает носом. Весьма отчетливо. Не думаю, что мне быстро удастся разжалобить ее. Наверное, ее носовой платок уже совсем мокрый. Великодушно предлагаю ей свой.
— Благодарю вас. Не грустите, вы справитесь со своей несчастной любовью. Каждый проходит через это рано или поздно.
Она подносит платок к носу и еще раз громко сморкается.
— А вы, кажется, совсем не теряете времени даром. Кому принадлежат инициалы на платке?
— Верно, это мой слуга перепутал белье, которое отдавал в стирку на постоялом дворе.
Ого! С ней следует быть осторожнее. Не стоило предлагать ей платок из моей обширной коллекции.
— Моя служанка всегда стирает белье сама. Она умеет выводить любые пятна.
Я вовсе не прочь побеседовать о предметах женского туалета.
— Вы уже видели садовый лабиринт Оттеруэла? — любопытствую я.
— К сожалению, нет. Хочу попросить Уилла. Уверена, он поможет выбраться из него.
— Я тоже с удовольствием провожу вас.
— Даже не сомневаюсь.
— Прошу вас, зовите меня Ник, — невольно срывается с моих губ.
Уже очень давно меня никто не называл так.
Она убирает свою руку.
— Думаю, нам не следует переходить некую грань и вступать в более близкие отношения, мистер Конгриванс. Пожалуй, я вернусь в дом. Кланяюсь на прощание.
— Как вам будет угодно, леди Элмхерст.
Она сдержанно кланяется мне. Несомненно, ей очень хочется казаться неприступной и сохранять достоинство. Не получается. Она чихает, громко сморкается в платок и через пару секунд возвращает мне его.
Провожаю ее взглядом. Я несколько смущен и озадачен. Темно-лиловый цвет ее платья сливается с цветом вечернего неба. Должно быть, она носила его во время траура по мужу. Хотя нет, декольте на платье несколько глубже, чем принято носить в скорбные дни. Розочки и оборки тоже не для траурного наряда.
На вечернем небе появляется первая звездочка. Это Венера. Сейчас мне не хочется любоваться ею. Я медленно бреду по садовой дорожке. Сад Оттеруэла разбит в несколько старомодной манере — аккуратные, коротко постриженные кусты, прямые тропинки и клумбы квадратной формы. Поворачиваю к дому. Мое столь долгое отсутствие может вызвать подозрение. Что это? Женская фигура или статуя? Приближаюсь к розарию. Женская фигура. Коричневого цвета платье очень красиво и выгодно оттеняет светло-каштановые волосы. Подхожу ближе. Женщина оборачивается. Опавшие с розовых кустов лепестки разливают по саду нежный аромат.
— Миссис Гиббоне. — Я кланяюсь. — Размышляете о бренности бытия?
Она печально улыбается мне:
— Да-да, что-то в этом роде. Вы уже возвращаетесь в дом?
— С удовольствием составлю вам компанию.
Предлагаю ей руку. Она принимает ее.
— Я обижена на вас. Вы ушли, когда я пела.
— Простите меня, но ваше исполнение очень взволновало меня.
— Я не удивлена. Вы знаете итальянский?
— Итальянский здесь ни при чем. В вашем исполнении я понял бы любой язык.
— Вы очень милы.
Кажется, она не очень разговорчива. Так же как и Кэролайн.
— Может быть, и при этом совершенно откровенен. Почему вы одна?
— Я уже не совсем одна. Вряд ли это возможно здесь. Откровенно говоря, мистер Конгриванс, иногда я ищу одиночества. Пение наводит меня на грустные мысли. Я скучаю по сцене и порой сомневаюсь, правильно ли поступила, отказавшись от нее.
— Вы хотели бы вернуться в театр?
