— Не думаю, что ты плачешь от счастья. В чем дело?
— У меня есть кое-что для тебя.
Энн не отвечает на мой вопрос, но я с радостным восклицанием кидаюсь к лежащей на столе коробке. Чтобы открыть ее, мне приходится перерезать бечевку ножом для масла, а это хлопотное дело. В коробке шляпка, замечательная, украшенная цветами соломенная шляпка, которую я надену, когда прекратится дождь, хотя чувствую, что это творение модистки, в котором Энн выглядела бы еще более хрупкой и женственной, сделает меня карикатурой. Но я в восторге от подарка Энн, и если мне когда-нибудь понадобится приобрести что-то для нее, я поступлю точно так же: куплю то, что хотела бы иметь сама.
Я примеряю шляпку и нахожу, что мои худшие предположения оказались верными: я похожа на лысую женщину, поскольку из-под полей шляпы не выглядывают милые локоны.
— Великолепно. — Я почти убедила себя. — Энн, мне столько надо тебе рассказать! Но из-за чего ты так плачешь, если не из-за моей прически?
— Меня весьма удивили и твои волосы, и письмо Шада о вашей помолвке и браке, — отвечает Энн. — Но я так рада за тебя, Шарлотта.
— Если бы я знала, где ты, я бы написала. — Не хочу жаловаться, в конце концов, Энн была в свадебном путешествии, однако я действительно считаю, что она могла бы проявить больше энтузиазма и ввести меня в роль замужней женщины.
Она изящно откусывает кусочек хлеба с маслом.
— Шад подарил мне на свадьбу лошадь.
— В самом деле? Бирсфорд подарил мне экипаж, прекрасную четырехместную коляску, и пару гнедых.
Моя радость от подарка Шада несколько поуменышилась. Моя кобыла, как она ни чудесна, с хорошим нравом и такой же родословной, не сравнится с таким экстравагантным даром.
— Закончится дождь, и мы вместе покатаемся в парке.
— Да уж, — бормочет Энн. — Мы будем такими модными! — Эта фраза вместе с ироническим взглядом быстро напоминает мне, почему я так люблю свою подругу: стоит только решить, что она воплощение сладкой женской кротости, как ее глаза загораются озорством.
Надеюсь, что Бирсфорд оценил ее.
— Расскажи мне о медовом месяце. — Слова слетели у меня с языка раньше, чем я поняла крайнюю неуместность такой просьбы. Я действительно не хочу слышать об этом аспекте замужней жизни подруги. Ладно, хочу, но только немного. Только ради того, чтобы сравнить.
Но Энн понимает вопрос буквально и пускается в длинное (и, честно говоря, довольно скучное) перечисление красот природы, рисунков, которые она сделала, фамильных владений, в которых они останавливались. Она пересказывает мне глупые комментарии Бирсфорда, которые она, похоже, находит восхитительными, вроде его ежедневного замечания, что ничто не сравнится с пинтой доброго английского пива за завтраком.
— Мы с Шадом решили остаться в городе, — вставляю я, когда она делает паузу, чтобы набрать в грудь воздуха после описания любимого ослика какой-то тетушки.
— И вы наслаждаетесь городскими удовольствиями? — Милая Энн. Она густо розовеет при этом вопросе.
Пока городские удовольствия, если не считать посещения парка и театра в день свадьбы, не простирались за пределы спальни. Так что я перевожу разговор на холостяцкие удовольствия Шада.
— Мы прекрасно ладим, но меня несколько удивила встреча с его детьми и бывшей любовницей.
— О! Да. — Энн опускает глаза в превосходной имитации девичьей скромности, этому таланту я часто завидовала. — Бирсфорд сказал мне о детях. Я рада, что ты знаешь о них, поскольку не хочу, чтобы у нас были тайны друг от друга.
— Дети чудесные, и мне кажется, он к ним очень привязан. — Я сама не понимаю, почему защищаю Шада, разве мне не следует выражать возмущение?
— А насчет любовницы… Я не знала, что Шад имел любовницу.
— Очевидно, имел.
— Но у него в Лондоне не было на это времени. Он здесь меньше двух недель. Бирсфорд всегда жаловался, что Шада не выманить в Лондон.
Я даже не думала об этом. Не знаю, сколько времени нужно, чтобы завести любовницу. Позже спрошу у брата.
— Она хорошенькая? — спрашивает Энн.
— Полагаю, да. И думаю, довольно глупа.
Энн потрепала меня по руке:
— Но теперь, когда у него есть ты, он с пути истинного не собьется. Не сомневаюсь в этом.
— Спасибо. — Хотелось бы мне быть такой уверенной. Я велю принести кипяток и подливаю в чашки чай.
Энн, вздыхая, вертит в руках чайную ложку.
— Что случилось?
— О, как хорошо ты меня знаешь. — Слезы снова катятся по ее щекам.
— Пожалуйста, не плачь. — Теперь я действительно встревожилась. Бирсфорд дурно с ней обращается или просто наскучил до смерти? Я пытаюсь сформулировать вопрос тактично: — Он… он хороший муж, я надеюсь?
Энн прикладывает к лицу изящный носовой платок.
— Я никак не пойму… он хочет это делать все время!
— Что делать?
Потом я сообразила, конечно. Но почему это заставляет ее плакать?
— Все время! — повторяет Энн. — Я уверена, что Шад не так эгоистичен.
— Это зависит от того, что ты подразумеваешь под словами «все время»…
— Через день! — шипит она.
Через день?!
— За исключением воскресенья. Он говорит, что церковь этого не одобряет. — Энн тихо всхлипывает. — И каждое утро его… ну, в общем, это упирается в меня, словно у нас в кровати черенок метлы. Я пытаюсь игнорировать это, но…
Я, наслаждавшаяся этим мужским феноменом час назад, слабо вставляю замечание:
— Ну, он ничего не может с собой поделать, я уверена, он очень тебя любит.
— Если бы он любил меня, он не использовал бы меня так!
— Он принуждает тебя силой? — Теперь я встревожилась. Не думала, что Бирсфорд сильный мужчина.
Она качает головой:
— Он всегда очень вежлив и просит самым деликатным образом.
Я нежно вспоминаю весьма неделикатные вещи, которым Шад научил меня, не говоря уже о невежливых словах, которые он употреблял.
Энн продолжает:
— А вчера вечером… вчера вечером он попросил… Я не могу… — Ее лицо пылает, голос превращается в неразборчивое бормотание. Я улавливаю только слово «рот».
— Ах это. Да… — Я подбираю слова. — Это не очень… — В ее оправдание могу сказать, что я тоже была шокирована. Сначала.
— Это все равно что на скотном дворе.
— Ну, не столь грязно, конечно.
Энн игнорирует мою шутку.
— Он смеется, когда выпускает воздух.
— Думаю, они все такие. Я имею в виду мужчин. Мои братья считают, что это самая забавная шутка на свете. — Я начинаю сердиться. — Послушай, Энн, тебе не кажется, что ты излишне чувствительна? Он любит тебя. Все это делают. И пукают, и занимаются… спальными утехами.
— Я надеялась, что ты поймешь. — Она снова разглаживает безупречно гладкие лайковые
