что отвратительные струпья, которые теперь украшают мою персону, признак выздоровления. Кроме того, она сказала моим родственникам, что я поправляюсь, и они провели здесь полдня, истребляя запасы вина и чая.
Что она знает? Она всего лишь женщина, и не особенно опытная и образованная в этой области. Она сказала, что любит читать, но я никогда не видел в ее руках что-нибудь, кроме модного журнала вроде того, что упал на пол, когда она заснула. Подозреваю, она усердно подкреплялась мадерой, изображая хозяйку дома.
— Не чешитесь. — Ее глаза все еще закрыты, но она явно не спит.
Кроме того, мое состояние позволяет ей отдавать распоряжения, словно я слуга, и исполнять роль моего камердинера. И теперь она наливает очередной стакан безвкусного ячменного отвара, черт бы его побрал. Мне отчаянно хочется пива. Скоро она снова станет пихать в меня кашу.
Я хочу, чтобы она разделась и легла со мной в постель. Нет! Это неприлично. Моя собственная жена!
Но если я умру, то должен ей кое-что сказать.
— Шарлотта?
— Горшок?
— Нет. Бастарды.
— Вы не умрете, сэр. Вам не нужно собирать членов семьи и устраивать сцену у смертного ложа.
— Я должен был сказать вам о них раньше.
Она хмурится.
— Да, сэр, но они хорошие дети.
— Эмилия моя сводная сестра, одна из внебрачных потомков моего отца. Джон — мой племянник, ребенок моего брата.
Долгое молчание. Я не уверен, что она мне поверила.
Я продолжаю:
— Я пытался сказать вам это после нашей свадьбы.
— О да. Вас прервало появление вашей любовницы. Или вы скажете, что она чужая любовница?
— Фактически да. — Поскольку я поклялся Бирсфорду сохранить тайну, я больше не говорю на эту тему. — Когда я вернулся в Англию после смерти Фредерика и унаследовал титул, я узнал о существовании бастардов и разыскал их. Эмилию после отъезда ее матери приход устроил в услужение, она работала до полусмерти и голодала. Джона я тоже нашел полуголодным. Как я мог не забрать их?
Она судорожно вздыхает.
— С вашей стороны это замечательно. Спасибо, что рассказали, но вы глупец, что не сообщили мне раньше. — Она энергично встряхивает бутылку с лекарством. — Пожалуйста, снимите сорочку.
— Бесстыжая соблазнительница, — бормочу я, чтобы поддразнить ее, и стаскиваю сорочку. — Шарлотта, я сказал правду о миссис Перкинс.
— Очень смешно, сэр.
Я взвизгиваю, когда большая холодная капля притирания падает мне на спину. Будь я проклят, если стану спорить с Шарлоттой!
Она обрабатывает мне спину и ноги. Не знаю, как ей удается передавать свое раздражение только касанием, но Шарлотта умеет это делать. К сожалению, ее прикосновение производит на меня обычный эффект.
— Можете повернуться.
— Я бы предпочел этого не делать.
— Пожалуйста.
Я поворачиваюсь.
— О! — Она замирает, подняв бутылку. — Полагаю, этого не происходит, когда о вас заботится Робертс? Думаю, он бы пришел в большое смущение.
— Нет, мэм, не происходит, и менее живой интерес с вашей стороны будет кстати.
— У меня нет живого интереса, сэр. Как можно живо интересоваться столь частым явлением?
— Спасибо, мэм… ух! — Черт бы ее побрал, она плюхает щедрую порцию холодного зелья на самое чувствительное место. — Думаю, вам лучше растереть лекарство, Шарлотта.
— Не бесстыдничайте. Вы сами можете это сделать.
— Ну и кто из нас бесстыдник, мэм?
Ее губы дергаются. Шарлотта хоть и остра на язык, но, к ее чести, не держит зла. Просто замечательно, что, выросшая в непростой семье, она великодушна и обладает хорошим характером.
Я стараюсь не думать о том, что ее великодушие может простираться за пределы брака. Пора обозначить свои права.
Поймав за юбку, я тяну ее к себе.
— В чем дело? — Шарлотта не слишком приветлива или возбуждена.
— Я желаю осуществить свои супружеские права, мэм.
— В вашем состоянии, сэр? Не думаю. — Ее смех больше похож на высокомерное фырканье.
Моя рука поднимается к ее подвязке.
— Пожалуй, отчасти согласен с вами. Может быть, вы займете верхнюю позицию?
— Робертс очень расстроится, если увидит, что вы себя напрягаете. — Я с радостью слышу придыхание в ее голосе.
— Тогда не рассказывайте ему. Пожалуйста, заприте дверь.
— Ну уж нет. — Она засовывает пробку в горлышко бутылки (я нахожу это крайне возбуждающим) и отталкивает мою руку.
— Тогда хотя бы поцелуйте меня.
Она отставляет бутылку, ее жесты неторопливы. Я дрожу, и не от лихорадки. Ее руки касаются моего лица, и она целует меня в губы.
Наши языки затевают игру. Я тяну ее на кровать.
— Хотела бы я, чтобы вам было лучше, — бормочет Шарлотта, закидывая свою ногу на мою.
— В ваших силах это сделать.
Дверь открывается.
— Просите, милорд, миледи. — Робертс с пунцовым лицом захлопнул дверь.
Шарлотта, уткнувшись лицом мне в шею, хохочет:
— Бедный Робертс. Ой, вы весь в щетине, Шад, и такой горячий.
Я зарываюсь лицом о ее волосы. От нее пахнет розовой водой. Я теснее прижимаю ее к себе и закрываю глаза. Моя жена, моя Шарлотта. Моя любовь.
Когда я открываю глаза в следующий раз, я один, уже вечер. Лампы зажжены, комната сияет и пульсирует перед глазами. Меня снова лихорадит.
Дверь гардеробной открывается, входит Шарлотта, ее платье мерцает в свете ламп золотом и серебром. Она наклоняет голову, чтобы не задеть страусовым пером притолоку.
— Извините. Я заснул.
— Я знаю. — Она, кажется, ждет, что я скажу еще что-нибудь. — Ваши родственники пригласили меня в Воксхолл сегодня вечером. Я не хотела ехать, но… Как вы?
Я пожимаю плечами:
— Думаю, поднялась температура. Она берет с умывальника полотенце, опускает в воду и кладет мне на лоб.
— Робертс посидит с вами, пока я не вернусь. Он принесет вам кашу.
— Она лучше, чем ветчина и пунш в Воксхолле. Шарлотта смеется, но в ней чувствуется сдержанность.
— Кто еще едет?
— Энн и Бирсфорд, Карстэрс, Телфорд с женой и дочерью. О, Шад, я забыла сказать, что сегодня утром ездила на Кассандре, кобыле, которую вы мне купили. Жаль, что мы не могли поехать вместе. И дети прекрасно провели время. Энн взяла их в свой фаэтон. Они заметно повеселели.
— Хорошо. — Я не могу не заметить перемену темы. — Возьмите с собой кого-нибудь из лакеев.
