самым будто отгораживаясь от него. — Я лишь надеялась, что вы признаете сына и будете воспитывать его сами.
— Так бы и было, будь он моим сыном.
Она резко развернулась к нему лицом, глаза ее расширились от гнева, а щеки раскраснелись.
— Как вы смеете это отрицать? Ваша родная бабушка признала его членом семьи.
— Я уже вам говорил, что не могу быть отцом этого мальчика.
— Да-да, потому что вы отгородились от мира в сельском поместье и оплакивали смерть жены. — Она пренебрежительно махнула рукой. — Только, как по мне, это совсем не исключает возможности отцовства, Вайльдхевен. Вот если б вы находились за пределами страны или были тяжело больны — тогда другое дело.
Он крепко вцепился в подлокотники кресла, так что аж костяшки побелели.
— Мое отшельничество было равносильно этому, — медленно произнес он. — В тот период я никого не хотел видеть — ни друзей, ни родных. Ни тем более любовниц.
— Ужасно. — В ее взгляде читалось сочувствие, но вместе с тем и упрямство. — Мне доводилось видеть, как мужчины развлекаются с трактирными девками, пока их жены рожают детей. Так что несложно поверить в то, что герцогу после смерти жены захотелось женской ласки.
Он резко отодвинул стул в сторону.
— И где же вы такого насмотрелись, мисс Фонтейн? Вы строите из себя женщину с высокими моральными устоями. Но где же барышня с такой тонкой душевной и моральной организацией могла видеть подобное?
— Я росла в бедности.
— О, чую, тут повеяло загадкой. — Он подошел вплотную, разглядывая ее лицо. Стоило ему подумать, будто он ее разгадал, как открылась новая, неизвестная сторона медали. — Кто ваши родители, Миранда? Откуда вы родом?
— Мы говорили о Джеймсе.
— Да, но сейчас речь идет о вас. — Он подошел так близко, что от его дыхания зашевелились завитки её волос. — Вы настоящий борец, мисс Фонтейн. Джеймсу очень с вами повезло. Но зачем незамужней женщине с такой изысканной внешностью взваливать на себя заботу о чужом ребенке?
— Больше некому. — Она посмотрела на спящего малыша, затем снова на него. — Летти погибла, мужчина, отец ребенка, ее бросил. Она попросила лишь об одном — чтобы я позаботилась о Джеймсе и добилась того, чтобы он занял достойное место в обществе.
— Вы действительно добивались этого, — признал он. — Настоящая Боудикка.[7]
— Вы смеетесь надо мной?
— Нет. Просто хочу вас понять. — Ее кожа и кокетливо изогнутые локоны хранили легкий аромат розовой воды. Он полной грудью вдохнул этот запах. Как же он хотел вобрать и всю ее целиком! Как столь невинный, воздушный аромат мог пробудить в нем такой плотский, низменный голод?! — Очень смело с вашей стороны вступать со мной в поединок за чужого ребенка.
— Он мне как родной, — прошептала она.
Ее отвага и самоотдача не переставали его изумлять. Кем в действительности она была? Той самоотверженной молодой женщиной с добрым сердцем, какой хотела казаться, или же хитрой авантюристкой, желающей улучшить свое благосостояние?
— Вы хотели бы иметь своих детей? — спросил он, проводя пальцем по внутренней стороне ее руки.
— Большинство женщин этого хотят.
Она деликатно отстранилась от него на безопасное расстояние.
— Но далеко не все, — заметил он. Он скользнул взглядом по ее простенькому платью из муслина, воображение дорисовало скрывающиеся под бледно-зелеными складками пленительные формы. Что таилось в неглубоком вырезе, также можно было догадаться, — и в том, что это выглядит божественно, он не сомневался. — Казалось бы, нет ничего естественнее, женщины должны страстно этого желать, ведь это их природное предназначение. И все же некоторые бегут от материнства как черт от ладана.
— Лично мне это незнакомо. А других я судить не берусь.
— Вот мы сейчас и говорим лично о вас. Откуда вы? Из какой семьи?
— Мои родители погибли. В этом мире я совсем одна, поэтому вы, ваша милость, должны понимать, почему я смотрю на все с опаской.
— Было бы глупо с вашей стороны поступать иначе. Любой негодяй может захотеть обладать такой красивой женщиной.
— Да. — Она пристально посмотрела ему в глаза. — Может.
Вместо того чтобы оскорбиться, он развеселился.
— Очень хорошо, милый ежик. Предлагаю вам собрать все ваши вещи и отправиться со мной в ваш новый дом. Слуги отнесут все во вторую карету.
— Вы очень самоуверенны.
— Я забочусь о ребенке и о вас. Разве вы не этого хотели?
— Ваша милость, обо мне заботиться не нужно — об этом у нас с вами речь не шла. Я всего лишь хотела, чтобы вы взяли Джеймса под свою опеку.
Хоть тон ее и был непреклонен, от него не укрылась тоска во взгляде, украдкой брошенном на ребенка.
— То есть вы хотели, чтобы я просто забрал у вас малыша и воспитывал его самостоятельно? Вы готовы так легко с ним расстаться?
— Так будет лучше для него. — Она решительно подняла вверх подбородок, зеленые глаза упрямо сверкали, но он понял, что, наконец, нащупал ее слабое место.
Он обхватил ее подбородок пальцами.
— Нет, Боудикка, лучшее для него — это вы. Ему еще долгое время будет нужна его принцесса- воин.
Глаза ее наполнились слезами, а пухлая нижняя губка задрожала. Он знал, что поступает глупо, но все же наклонился и припал губами к ее губам.
И она ему ответила, пусть и на короткий, но сладостный миг. Рот ее приоткрылся, она прильнула к нему, а он заключил ее в свои объятия. Он уже так давно не прижимал к себе женщину, что внутри него почти мгновенно вспыхнула страсть. Ее тонкий стан, прижатый к его груди, — что могло быть естественней, чем единение мужчины и женщины? Он хотел в ней раствориться, утолить голод и заглушить одиночество. Ее сладость манила его, искушала, словно мед. И все же она не могла скрыть невинности этого поцелуя.
Она была совсем еще неопытна. Возможно, даже девственна.
Он знал, что должен остановиться. Должен поступить, как джентльмен, и отступиться. Но стоило ей ворваться в его жизнь, как она моментально завладела его мыслями, заставила его впервые за год с лишним обратить внимание на женщину. И он понял, что не готов так просто ее отпустить.
Но тут она сама его оттолкнула, ее маленькие кулачки уперлись ему в грудь. Она смотрела на него своими диковинными глазами, губы все еще были влажными от поцелуя.
— Прекратите. Я вам не домашняя утварь, которую легко можно упаковать и отвезти к себе домой.
Слова эти быстро вернули его к реальности, рассеивая романтический флер, в котором он пребывал. Но он и виду не показал, что задет ее протестом.
Он отступил на шаг и поправил рукава сюртука.
— А что плохого в защите? Будучи одинокой женщиной в Лондоне, вы должны радоваться, что я возьму вас под свое покровительство.
— Я ни за что не лягу к вам в постель, Вайльдхевен!
Он приподнял брови и иронично усмехнулся:
— Разве вас кто-то об этом просит?
Она скрестила руки на груди. У него были все основания, чтобы злиться, но вместо этого он был
