Фаэтон господина Вульфрана, который Перрина видела на дворе, подъехал к веранде.
— Эту девочку, — продолжал Талуэль, — ты сейчас же отвезешь к господину Вульфрану.
Перрина сошла с крыльца и хотела было сесть рядом с Гильомом, но тот остановил ее движением руки:
— Не сюда… сзади.
Перрина поспешила сесть на заднюю скамейку, и кучер места погнал лошадь полной рысью.
Когда они выехали из деревни, Гильом, не убавляя хода лошади, повернулся к Перрине.
— Правда ли, что вы умеете говорить по-английски? — спросил он.
— Да.
— У вас есть прекрасный случай доставить удовольствие хозяину.
— Каким образом?
— Он теперь возится с английскими механиками, которые только что приехали собирать новые машины. Сам хозяин по-английски не говорит, а те не понимают по-французски. Позвали было господина Монблё, который будто бы говорит по-английски; но механики не понимают английского языка господина Монблё… Монблё злится, англичане ругаются, а хозяин из себя выходит… Потеха, да и только! Наконец, видя, что дело плохо, Монблё сказал хозяину, что в мастерской работает одна девочка, по имени Орели, которая говорит по-английски. Ну, хозяин и послал меня за вами.
Наступила минута молчания; потом Гильом снова повернулся к Перрине.
— Знаете, если и вы говорите по-английски так же, как и господин Монблё, то лучше вам туда и не ехать.
И кучер насмешливо улыбнулся.
— Прикажете остановить лошадь?
— Нет, поезжайте.
— Я ведь это говорю ради вас же.
— Благодарю вас.
Несмотря на свой уверенный тон, в душе Перрина все-таки сильно трусила; она знала английский язык, но кто знает, на каком английском говорят эти механики, если господин Монблё их совсем не понимает. Кроме того, еще от отца она слышала, что неспециалисту, даже и хорошо владеющему языком, очень трудно понять значение многих технических слов, а эти механики, наверное, будут употреблять технические термины, которых она никогда и не слыхала. Что, если она не поймет механиков или подолгу будет задумываться над ответом? Не вызовет ли это гнев господина Вульфрана?
Пока Перрина раздумывала о том, что ждет ее впереди, фаэтон быстро катился вперед и уже подъезжал к Сен-Пипуа; за поворотом открылся вид на фабрики, высокие трубы которых ясно виднелись над вершинами тополей; но девочке не пришлось долго рассматривать бесконечные ряды фабричных корпусов, так как экипаж въехал за решетку и спустя минуту остановился перед бюро.
— Пойдемте со мной! — проговорил Гильом.
Он провел ее в комнату, где находились господин Вульфран и директор фабрик в Сен-Пипуа, и, держа шляпу в руке, доложил:
— Вот девочка.
— Хорошо, ступай.
Не обращаясь к Перрине, господин Вульфран сделал знак директору нагнуться к нему и заговорил с ним шепотом; директор отвечал тоже шепотом. Но как ни была взволнована Перрина, она поняла, что разговор шел о ней; господин Вульфран спрашивал директора, какова она на вид, на что тот ответил: «Девочка лет двенадцати или тринадцати, далеко не глупая, по-видимому».
— Подойди сюда, дитя мое, — сказал господин Вульфран тем же тоном, которым он уже говорил при ней с Розали и который нисколько не походил на тот суровый голос, каким он обращался к подчиненным.
— Как тебя зовут? — спросил господин Вульфран.
— Орели.
— Кто твои родители?
— Они умерли.
— Давно ты работаешь у меня?
— Уже три недели.
— Откуда ты?
— Из Парижа.
— Ты говоришь по-английски?
— Моя мать была англичанка.
— Значит, ты знаешь английский?
— Я знаю разговорный английский язык и понимаю его, но…
— Здесь не может быть никаких но: ты или знаешь его, или не знаешь.
— Я не знаю технических слов, которые в разговоре часто употребляют ремесленники.
— Слышите, Бенуа, как толково отвечает эта девочка! — проговорил господин Вульфран, обращаясь к директору.
— Могу вас уверить, она отнюдь не кажется глупой.
— Ну, так мы, может быть, чего-нибудь и добьемся.
Он встал, опираясь на палку, и взял под руку директора.
— Иди за нами, дитя мое!
Скоро они подошли к большому, новому зданию, облицованному белыми и голубыми кирпичами; на крыльце стояли Монблё, и Перрине показалось, что он окинул ее далеко не дружелюбным взглядом.
Все вместе они поднялись на второй этаж, где в одной из просторных комнат стояли на полу большие деревянные ящики с разноцветными надписями: «Маттер и Платте Mанчестер». На одном из них сидели английские механики, судя по их виду, джентльмены. Это подало Перрине надежду, что она поймет их скорее, чем если бы они были простыми рабочими. При появлении господина Вульфрана англичане встали. Слепой обернулся к Перрине.
— Орели, скажи им, что ты говоришь по-английски и что они могут объясняться с тобой.
Перрина исполнила приказание и с радостью отметила, как прояснились нахмуренные лица механиков при первых же ее словах; правда, они обменялись лишь обычными в таких случаях фразами, но появившиеся при этом на лицах англичан радостные улыбки могли считаться хорошим знаком.
— Они прекрасно поняли, — заметил директор.
— Ну, теперь, — продолжал господин Вульфран, — спроси у них, почему они приехали на целую неделю раньше назначенного срока. Из-за этого у нас нет инженера, который должен был бы ими руководить.
Перрина тщательно перевела эту фразу, а затем и ответ, данный одним из механиков:
— Они говорят, что, окончив установку машин в Камбрэ скорее, чем предполагали, они не стали возвращаться в Англию, а проехали прямо сюда.
— Прекрасно. У кого ставили они машины в Камбрэ?
— У братьев Авелин.
— Какого рода эти машины?
— Гидравлические.
— Вы видите, Бенуа, Авелины нас опередили, и нам нельзя терять времени. Я немедленно пошлю телеграмму к Фабри, чтобы он возвращался как можно скорее. Но покуда нам надо заставить этих молодцов приняться за работу. Спроси у них, малютка, почему они сидят сложа руки?
Перрина перевела вопрос, на который старший из механиков дал пространный ответ.
— Ну, что же? — спросил господин Вульфран.
— Они говорят что-то очень непонятное для меня.
— Постарайся все же пересказать мне это.
