— Мы живем в фуре, — сказала она. — Проходите, пожалуйста.
Доктор вошел в фуру. Как ни был он привычен ко всякой обстановке, практикуя среди парижских бедняков, но и у него на лицо набежала тень, когда он окинул глазами убранство повозки.
— Покажите язык, — обратился он к больной.
Люди, дающие доктору за визит от сорока до ста франков, не могут и представить себе той торопливости, с которой врачи осматривают больных, платящих им по сорок су.
Осмотр больной продолжался ровно минуту.
— Вам надо лечь в больницу, — сказал он.
Мать и дочь одновременно вскрикнули.
— Девочка, выйди на минуту! — приказал доктор.
Перрина вышла, дождавшись знака от матери.
— Я безнадежна? — тихо спросила больная.
— Вовсе нет, но вам нужно серьезно лечиться, а здесь это невозможно.
— В больницу меня возьмут вместе с дочерью?
— Дочь будут пускать к вам по воскресеньям и четвергам.
— Что же она будет делать одна? Где будет жить? Нет, уж если мне суждено умереть, то пусть я умру у нее на руках.
— Во всяком случае, вам нельзя оставаться в фуре. Вас убьют ночные холода. Вы должны непременно снять комнату. Можете?
— Если на короткий срок, то можем.
— У Грен-де-Селя сдаются внаем недорогие. Но, кроме того, вам нужны лекарства, хорошая пища, уход. В больнице у вас бы все это было.
Больная отрицательно покачала головой.
— Я не могу оставить дочь.
— Ну, как хотите… Воля ваша… Девочка, можешь войти!
Перрина вошла. Доктор вырвал из записной книжки листок, быстро написал на нем карандашом несколько коротких строчек и подал девочке.
— Вот, отнеси это в аптеку. Дай твоей матери порошок № 1 и микстуру № 2. Давай через час по ложке; хинное вино давай ей за обедом, и пусть она ест больше и все, что ей нравится; особенно ей будут полезны яйца. Вечером я заеду опять.
Доктор направился к экипажу; Перрина пошла его провожать.
— Уговори ее лечь в больницу.
— А вы разве не можете ее вылечить?
— Не в одном лечении дело: нужен еще и уход… Она совершает ошибку, отказываясь лечь в больницу; ты и без нее не пропала бы: ты молодец.
Доктор подошел к экипажу, сел в него и уехал. Перрина побежала в аптеку. На все, предписанное доктором, у нее не хватило денег, потому что флорин брать не хотели; пришлось повременить с хинным вином и ограничиться одними лекарствами. На оставшиеся деньги она купила свежие яйца и венский хлебец.
— Очень свежие яйца, — сказала она, вернувшись в фуру, — и замечательный хлебец. Покушай, мама!
— С удовольствием, дорогая.
У обеих появилась надежда, а надежда иногда творит чудеса. Больная, два дня отказывавшаяся от всякой пищи, с аппетитом съела яйцо и половину хлебца.
— Ну, что, мама? Правда, так лучше?
— Да… да… правда…
Больная успокоилась. Перрина воспользовалась этим и отправилась к Грен-де-Селю, чтобы посоветоваться с ним относительно продажи фуры. Ее, наверное, купит сам Грен-де-Сель; он ведь все покупает: мебель, платье, тряпки, музыкальные инструменты, кости, бутылки. Труднее будет продать Паликара. Во-первых, кому и где? И сколько, вообще, в Париже может стоить осел? А вдруг Грен-де-Сель заплатит за фуру столько, что Паликара можно будет пока не продавать и оставить в Париже, а после выписать в Марокур и поселить там в конюшнях?
Но этой надежде не суждено было сбыться. Грен-де-Сель осмотрел фуру, постучал по ней крючком, заменявшим ему ампутированную руку, и с видом презрительного сожаления предложил за нее пятнадцать франков.
— Так мало! — вскричала Перрина.
— А что я с ней буду делать? И то ведь из одной жалости к вам покупаю.
— Можно ли будет нам снять у вас комнату?
— Сколько угодно.
Сошлись на семнадцати с половиной франках за фуру, с тем что Перрина и ее мать снимут у Грен-де- Селя комнату, но днем будут иметь право пользоваться своей повозкой, поскольку в ней не так душно.
Грен-де-Сель повел Перрину осмотреть ее комнату. Помещение оказалось на редкость грязным и вонючим.
— Доктор знает эти комнаты? — спросила девочка с сомнением.
— Конечно, знает: он часто приезжал сюда к Маркизе, когда лечил ее.
Раз доктору эти комнаты были известны, стало быть, в них можно было жить, — иначе он не рекомендовал бы их. Если в одной из них жила маркиза, отчего же в другой не поселиться Перрине с матерью?
— Это будет вам стоить восемь су в день, — сказал Грен-де-Сель, — да три су за осла и шесть су за фуру.
— За какую фуру? Ведь вы ее у нас купили?
— Вы будете ею пользоваться, стало быть, должны и платить.
Перрина не нашлась, что ответить. Не в первый раз ее обманывали. Она уже к этому привыкла…
Глава IV
Большую часть дня Перрина потратила на приведение в порядок комнаты, в которой они собирались поселиться: она вымыла пол, протерла стены, потолок и окно, наверное, не видавшее ничего подобного с самого дня постройки дома.
Во время бесконечных путешествий от дома к колодцу, откуда приходилось брать воду для мытья, она заметила, что в этом углу двора росла не одна трава и чертополох. Из близлежащих садов ветром сюда занесло семена кое-каких растений, и, кроме того, соседи набросали сюда же отростки ненужных им больше цветов. Некоторые из этих отростков и семян, попавшие на подходящую для них почву, не только взошли, но и расцвели.
При виде цветов девочке пришла в голову мысль собрать букеты из красного и лилового левкоя и гвоздики и поста вить их в комнате, чтобы перебить удушливый запах и хот немного оживить обстановку… Несмотря на то, что у цветов явно не было хозяина, поскольку Паликар мог щипать их в свое удовольствие, Перрина все-таки не рискнула сорвать ни одного стебелька без позволения Грен-де-Селя.
— На продажу? — спросил он.
— Нет, просто чтобы поставить в нашу комнату.
— Сколько угодно. Но если ты захочешь торговать ими то я начну с того, что сам их тебе продам; а если это для тебя, то не стесняйся, малютка. Ты любишь запах цветов, а люблю запах вина и только его и умею различать…
Из сваленной в кучу битой посуды она отобрала более или менее целые вазочки и поставила в них
