только детям и людям, известным своими добродетелями, стекольщик же ни к тем, ни к другим не относился. Жил Леонардо (таково было его имя) уединенно со своим подмастерьем лет двенадцати, в церковь ходить не любил, поговаривали даже о его склонности к содомскому греху, поскольку на женщин он внимания не обращал, зато был излишне нежен со своим подмастерьем и легко прощал его многочисленные проказы. Только и было в нем замечательного, что мастер был отменный. Вряд ли такому человеку мог явиться Бог, скорее наоборот, говорили, он увидел дьявола со всей его свитой. Они то и напугали его так, что он побежал стремглав не разбирая дороги. Этой истории поверило гораздо больше людей. Одно было не ясно: зачем Сатане безвестный ремесленник?
Слухи слухами, но все в монастыре поняли, что стекла вставлять теперь никто и ни за какие деньги уже не пойдет. Близилась пора осенних дождей. Сами монахи были до того перепуганы, что при одной мысли о том, что бы влезть на крышу приходили в ужас и бледнели, словно снег.
Однажды ночью я проснулся от далеких раскатов грома. В спальне окон не было, но через приоткрытую дверь я мог видеть, как стены коридора освещаются вспышками далеких молний. За вспышками, после небольшой паузы следовал грохот, будто где-то ломались могучие деревья. Ветер завывал в печных трубах, как зимой, предвещая скорый приход снегов. Свет, исходящий от молний напомнил мне цвет пера серебряного кречета, спрятанного под мшистым камнем в саду. Тут я понял, что очень хочу увидеть это перо, до зуда в руках. Прямо ничего не мог с собой поделать, так захотелось. Я тихо оделся, стараясь никого не разбудить, открыл тихо скрипнувшую дверь и выскользнул в коридор. Там я подошел к окну. Вершины окружающих гор озарялись молниями. Гроза бушевала где-то далеко, за горами. Вспышки выхватывали из темноты стены монастыря, деревья, дворовые постройки и снова погружали их в непроглядный мрак. В металлическом блеске все выглядело необычным, пугающим. После каждого сверкания мир становился еще темнее, чем был. Я со страхом подумал, что сейчас выйду за эти стены, сложенные из надежного камня, прямо в пугающий мир за окнами и поежился. Дверь во двор открылась тихо, я вспомнил, что совсем недавно брат Матео смазал ее гусиным жиром, сказав, что в ее истошном скрипе ему слышатся голоса невинно убиенных Иродом детей. Голосов я ни разу не слышал, но раньше скрипела дверь действительно невыносимо. Мысленно поблагодарив Матео за труд, я уже было направился к грозно темнеющим деревьям сада, как мое внимание приковала к себе черная фигура на крыше церкви. Я видел ее всего лишь мгновение, когда небо было озарено молнией. От страха ноги мои ослабли, я захотел закричать и не смог, как если бы кто-то сдавил мне клещами горло. Черная фигура так и стояла перед моим мысленным взором. Кто это был? Дьявол, что сбросил ремесленника или кто-то из его слуг? Я почувствовал, как немеет кожа на лице, как это бывает в самые лютые морозы. Волосы зашевелились будто тысячи муравьев забегали меж ними. С ужасом дожидался я следующего сполоха, чувствуя, что сейчас умру от ожидания. Когда снова небо осветилось, на храме уже никого не было.
— Показалось, — с облегчение прошептал я, хотя в глубине души так и не смог поверить, что все это мне привиделось. Мне пришлось заставить себя сделать это, хотя бы только для того, чтобы не сойти с ума.
Даже после пережитого страха, я не смог вернуться обратно, не увидев пера. Монастырский сад нельзя назвать большим, но я умудрился немного поплутать, прежде чем нашел камень, укрывавший клад Мики. Я достал перо. Даже на ощупь я легко отличил его от остальных, в нем была законченность, оно было совершенно. В свете небесного огня оно горело неземным блеском, тени скользили по нему, как по клинку старинного кинжала. Я поднял его к небу. Когда небо снова озарилось, перо вспыхнуло синим огнем, как факел. Мне пришлось закрыть глаза, такой яркой получилась вспышка. Насытившись зрелищем, я, спрятав перо, пошел в свою спальню. По дороге мне никто не встретился, если не считать, что один раз мне почудилась маленькая фигура с белой бородой, мелькнувшая среди деревьев. Я приписал это последствиям вспышки и снова постарался не придавать значения.
Наутро меня разбудил встревоженный гул голосов. Каким-то образом братия с первыми лучами зари проведала про вставленное стекло. Никаких версий, похожих на правду выдвинуто не было, слишком много странного произошло за последнее время. В ход снова пошли демоны и ангелы, на большее ни у кого фантазии не хватало. Я побоялся рассказывать про увиденное ночью (или о том, что мне привиделось), они непременно подняли бы меня на смех. Взрослые никогда не доверяют детям, а между тем мне было уже целых двенадцать лет.
Появление стекла в этом злополучном окне вызвало новую бурю слухов за стенами монастыря. Сплетен снова было великое множество, но все склонялись к тому, что хозяйничать в такую ночь могли только слуги антихриста, хотя при этом никто не мог объяснить, зачем им понадобилось оказывать церкви такие услуги. Клубок домыслов затягивался все более.
Несколько дней я ходил, мучимый желанием рассказать кому-нибудь о своих видениях. Братии, как я уже говорил, я говорить не мог, Мика бы просто не понял меня. Оставался только отец-настоятель, но я никак не мог решиться подойти к нему с такими странными россказнями. От этих терзаний меня отвлек блаженный. Как-то раз, с комичным выражением таинственности на лице, он потащил меня за собой, бормоча уже привычное:
— Тебе покажу, только тебе. Смотри, никому.
Сколько же удивительного мог знать этот маленький человечек, глядящий там, где другие ничего не видят, не спящий, когда все спят и слышащий то, на что другие не обращают внимание.
Я подумал, что он снова хочет показать мне перо, но он потащил меня несколько в другую сторону, не к саду, а к церкви. Взявшись обеими руками за ручку тяжелых дверей, он с трудом их открыл и жестом пригласил меня войти внутрь. Я несколько замешкался, что бы перекреститься у входа (Мику, кстати, так и не приучили креститься вообще, несмотря на дружные старания всей братии. Отец-настоятель смотрел на эти усилия совершенно равнодушно, видимо считая это пустым занятием, и только улыбался своей загадочной улыбкой).
— Ну быстрее же, увалень, — торопил меня блаженный.
Я ничего не возразил на «увальня», как-то разучившись обижаться на Мику, хотя никому другому бы этого так не оставил. Когда я вошел внутрь, блаженный, напоминая маленькую седую ищейку, склонившись к полу, что-то высматривал на плитах.
— Вот, вот, смотри, — растягивая слова, словно наслаждаясь ими, произнес он и указал пальцем прямо перед собой вниз. Я присмотрелся, но ничего, кроме мешанины каменных линий не обнаружил. Мика по выражению моего лица поняв, что я не понимаю, о чем идет речь, раздраженно воскликнул:
— Слепой! Совсем слепой. Смотри, лицо. Вот глаза, вот рот, волосы. Ну?
Я проследил за движениями его руки, рисующей нечто на полу и вправду обнаружил лицо женщины. Красивое, правильное лицо с большими глазами, поставленное несколько вполоборота к нам. Ее волосы были убраны сеткой, как у богатых синьор, воротник платья не скрывал изящной шеи красавицы. Что самое удивительное, рядом виднелась хитрая мордочка маленького зверька, напоминающего горностая. Тогда было модно держать в домах ручных горностаев, хотя они могли порой сильно укусить своего хозяина. Полуоткрытая пасть зверька была полна мелких острых зубов, находящихся в опасной близости от горла женщины.
Конечно же многие детали этой картины мне могла дорисовать неуемная детская фантазия, разгоряченная неожиданной находкой. Не в силах спокойно пережить нахлынувшей на меня радости, я совершенно забыл, где нахожусь и в восхищении издал один из тех диких кличей, что я перенял у деревенских шалопаев за время бродяжничества. Издав вопль, я тут же осекся, так как в храм входил отец-настоятель.
— Подойди, сын мой, — голос его был тих и мягок.
Понурив голову, в совершенном смущении я подошел к нему, на ходу соображая, стоит ли говорить о находке и причине моего крика. Он положил мне руку на плечо и вывел на улицу. Здесь сияло солнце, день был чист и морозен. Прозрачный воздух немного звенел в тишине. Он не задал мне ни единого вопроса, а лишь произнес глядя куда-то в сторону неба и снежных гор:
— В храме каждое твое слово доходит до Господа гораздо быстрее, чем где бы то ни было. Поэтому мы и молимся здесь. Это не значит, что ты не можешь молиться в келье, во дворе, или просто в поле, но здесь все помогает тебе приблизиться к Всевышнему. А поэтому и произносить здесь надо только слова молитв или же то, что ты хочешь сказать ему более всего. Все, что говорится, должно произноситься с благоговением и от всего сердца.
