И, видимо, решив, что ее ответ мне все объяснил, убежала, шелестя измятыми бумажками. Я оставил принесенные документы на канцелярском барьере, забрал у помощницы бабушки новую стопку бумаги. Помощница была молодая симпатичная девушка с крашеными пестрыми волосами. Было видно, что существо она довольно решительное и самоуверенное. С такими мне вдвойне сложней общаться.
— Извините, — обратился я. — Вы случайно не знаете… то есть я подумал, что вы можете мне помочь… Словом, вы не скажете, кто такой Немоляев?.. Извините, конечно…
— Кто? — она оторвалась от своей писанины. — Немоляев? Может Кириллов?
— Почему Кириллов? — искренне удивился я. — Немоляева… То есть Немоляев, я хотел бы поговорить… мне нужен…
Я комкал слова и предложения, не в силах справиться с обычным для меня в таких случаях волнением. Волна смущения заливала меня с головой.
— Нет, не знаю, — поспешно заявила она, снова повернувшись к листку бумаги перед собой.
— А может быть…
Хотел я было спросить «кто может знать?», но мужество уже покинуло меня, я направился к двери. Взявшись за ручку, почему-то захотел поблагодарить и сказал срывающимся голосом «спасибо, извините еще раз, что оторвал от…». Конец фразы я проглотил. Она подняла на меня поверх конторки, ей вероятно показалось, что я издеваюсь, чего она никак не могла допустить от такого ничтожества, как я. Я смутился совершенно и принялся толкать дверь не в ту сторону. Что-то похожее на приступ клаустрофобии напало на меня, я толкал дверь, она не поддавалась. Я не мог выйти из этой проклятой комнаты, а сзади, как стая птиц, меня клевали презрительные взгляды помощника секретаря. Я уже готов был ударить по двери ногой, как она подалась на меня, хотя я по инерции все еще продолжал давить в другую сторону. Кто-то надавил посильнее, я опустил руки, сделал шаг назад. Недоумевающая усатая физиономия заглянула внутрь.
— Что это тут у вас твориться? Забыл куда дверь открывать? — обратился он ко мне.
Не дожидаясь расспросов, я вылетел в коридор, успев только услышать, как сзади сквозь зубы процедила помощница:
— Урод какой-то…
Мне ничего не оставалось, как отправиться к себе, внутренне завязывая себя узлами самоуничижения от сознания собственного бессилия в моменты, когда надо общаться с другими людьми. Я не умею жить среди людей, поэтому стараюсь быть от них подальше, если в этом нет надобности. Как они боятся опасностей окружающего безжалостного мира, так и я боюсь мира людей, бегу от него. В этом мы с ними одинаковы. Они избегают тьмы, я света. Они бегут в безопасную тьму, созданную человеком, я к холодному свету жизни, очищенному тьмой.
Остаток дня я провел размышляя, как мог бы выглядеть этот человек и какой пост он занимает на заводе. По зигзагообразной закорючке подписи было трудно судить о его характере, ведь я не графолог. Единственное, на что я обратил внимание, так это на то, что его подпись такая же простая, как и моя. Я еще давно, в школе, сделал одно любопытное наблюдение. Простая и короткая подпись бывает, как правило, у людей застенчивых и неуверенных в себе. Они стесняются завести себе какой-нибудь роскошный вензель, видимо, не считая себя вправе обладать им. Это обстоятельство позволило мне даже проникнуться чем-то вроде симпатии к этому таинственному Немоляеву, хоть он и присылал мне все эти кучи разрозненных и бессвязных бумаг, да плюс к тому обладал нахальной манерой разговора. Хотя, впрочем, за ней могла прятаться робкая стыдливая натура.
Мне пришлось несколько дней подряд принимать реланиум, чтобы еще раз попытаться выяснить что- нибудь о личности обладателя простой подписи. Как назло в течение трех дней мне никто не звонил. Я уже подумывал о том, чтобы бросить это дело, как на четвертый он все же прорезался, чтобы, как обычно узнать, показания манометра.
Сказав ему показания стрелки, я обратился с вопросом:
— Извините за, может быть, бестактный вопрос, но вы не Немоляев случайно будете?
Странно, но голос, обычно спокойный и решительный, отчего-то вдруг испугался:
— Почему же Немоляев? Отнюдь нет, моя фамилия, — он замялся, — Кириллов.
Он быстро закруглил разговор и оставил меня наедине с гулом.
Работа моя была совсем простая. Я сидел возле стола с телефоном и смотрел на его блестящую черную поверхность, в которой отражается искаженное окно с решеткой, ветки дерева с шапками снега за ним, мое лицо. Плоскости телефона искажают все, что находится вокруг них, переплавляют окружающее в нечто неузнаваемое. Порой мне кажется, что он — самое настоящее насекомое, с концом путины на хвосте, нагло усевшееся здесь, не боящееся никого и ничего. Сидит и ждет, пытаясь заворожить меня игрой света на своих лакированных закрылках. А когда я буду полностью загипнотизирован, оно обовьет меня паутиной провода, и словно компьютер, подключит к какой-то глобальной сети, чтобы высасывать из меня силу, жизнь, чувства, давая взамен виртуальные безопасные суррогаты, от которых крошатся зубы, дряхлеет и атрофируется тело, слепнут глаза, кости теряют прочность и ломаются от простой попытки двинуться с места.
У Лема где-то описана модель будущего, когда вся природа вокруг будет заражена мельчайшими частицами, которые будут заботиться исключительно о безопасности человека. Чтобы камни не могли разбить вам лоб, стекло порезать, трава отравить, вода утопить и так далее. Я думаю все будет с точностью до наоборот.
Когда на земле с помощью технологий будет достигнуто всеобщее благоденствие (а ведь именно это высшая цель нашей цивилизации — всеобщая сытость, покой и безопасность), многие просто не захотят больше делать ничего, кроме как лежать в неких капсулах подключенными к системе жизнеобеспечения и блуждать по виртуальному миру, играя в игры, общаясь, получая образование (если это к тому времени вообще будет хоть кому-нибудь нужно), занимаясь любовью с себе подобными, предаваясь всем мыслимым и немыслимым извращениям, путешествуя по миру, принимая безопасные виртуальные наркотики, поднимаясь к новым зияющим высотам наслаждения, и познавая новые, невероятные удовольствия. И это все при том, что здесь можно быть не связанным никакими моральными и материальными законами. Здесь можно быть Богом, можно дьяволом, можно все — убивать, пить кровь младенцев, восходить на Эверест, заливать напалмом тихие сонные улицы, добивая перепуганных обывателей из арбалета, заново написать Реквием Моцарта, исследовать новые планеты, изнасиловать кинозвезду, подсмотреть процесс своего зачатия, продавать рабов, нарисовать Джоконду, разбить морду Генри Миллеру, спуститься в Марианскую впадину без скафандра, стать средневековым тираном, намотать на руку собственные внутренности, чтобы узнать какой они длины. Можно достигнуть таких падений и высот, что дух захватывает. Это будет величайшая деградация в истории человечества, поскольку видится мне, что всю историю современной цивилизации, за редким исключением, человек идет, следуя своим порокам, а не добродетелям, следуя страсти к разрушению, желанию властвовать и подчиняться. Всякая мечта сможет сбыться в виртуальном мире. И чем дальше будут развиваться технологии, тем ярче и реальнее будет новая реальность внутри компьютеров. Каждый сможет создать себе новый мир по своему усмотрению.
И кто знает, может наш нынешний мир — всего лишь плод фантазии какого-то существа, сидящего или подключенного к некоему виртуальному устройству. А мы всего лишь часть программы, запущенной во время Большого Взрыва. Причем, если смотреть на вещи реально, то понимаешь, что это именно так и есть. Раз в мире существуют правила — значит он программа. Простейший пример алгоритма: если сунуть пальцы в розетку — ударит током. Конечно здесь существует множество дополнительных условий, как то: подведен ли к розетке ток, не надета ли на вашу руку резиновая перчатка, если крышка розетки не снята, то настолько ли малы ваши пальцы, чтобы пролезть в дырочки и так далее. Но в любом случае, удар током или его отсутствие — всего лишь действие программы, или, что более привычно, закона природы.
Ведь если даже взять любое живое существо, то развитие его от начала до конца запрограммировано в генетическом коде. В этом страшная обреченность и неизбежность. Судьба — это не просто слово, это всего лишь такой, своего рода, код, который определяет всю нашу жизнь — насколько она будет счастлива, какие эмоции и чувства будут в ней преобладать, каких высот и низостей сможет достигнуть данный индивидуум.
Если это все действительно так и, что бы мы ни делали, все пойдет только так, как должно быть, то единственным выходом может быть только абсолютная свобода в рамках искусственного мира, созданного
