вздрогнул. Показалось, что меня встряхнули, как мешок трухи, и пыль полетела во все стороны. Тем не менее я остался сидеть без движения, уставившись на телефон. Странное оцепенение сковало меня. Я ощущал себя почти прозрачным и невесомым, однако не мог двинуть ни рукой ни ногой. Трели вырывались из черного корпуса, сороками разлетались по комнатке, видя мою неподвижность, в истерике бились о стены. Телефон вопил умоляя и требуя, дрожал от напряжения и бессилия. Казалось его маленькая и злобная воля собирается в густой черный комочек. Неожиданно он стронулся с места и маленькими переходами в такт своим крикам двинулся к краю стола. Он шел, как обреченный раб к анчару, направляемый почти осязаемой волей далекого повелителя. Я зачарованно смотрел на него, не веря в происходящее. Все это слишком напоминало сумасшествие. Наконец он оказался у самой кромки и рухнул вниз. Удар о пол сопровождался жалобным металлическим позвякиванием, словно аппарат прощался с жизнью. Потом я обнаружил, что корпус его треснул в двух местах. Каким-то чудом трубка осталась на рычагах и телефон продолжал звонить все так же отчаянно и истерично. Звук падения привел меня в чувство. Наваждение вдруг разом схлынуло с меня, с глаз как будто упала мутная, как рыбий пузырь, пленка. Тело подбросило вверх. Не обращая внимания на валяющийся на полу телефон, я подлетел к трубе, схватился за вентиль и начал изо всех сил вращать его.
До определенного предела он поворачивался довольно легко, потом, когда я дошел до тех мест, куда редко добирался, крутить стало ужасно трудно. Я наваливался всем телом, напрягаясь как мог, так, что в голове начинало шуметь от приливающей тяжелой крови. Дышать стало тяжело, словно вращая вентиль, я сам себе затягивал удавку на горле. Шум в голове нарастал. Стрелка манометра медленно и неохотно опускалась вниз. Лоб мой вспотел, руки горели от трения о шершавое металлическое кольцо. Наконец стрелка легла на маленький штырек стоящий около нуля и угомонилась там. Я перевел дыхание, и тут на меня снова накатило то оцепенение, как тогда, когда телефон только начал звонить. Я замер, как будто это я был стрелкой манометра. В наступившей тишине резко бились звонки. Время шло. Внутри меня нарастала смутная тревога, она бурлила, как закипающая ртуть, не находила себе выхода и становилась оттого еще злее и неудержимее. Руки вцепились в колесо, словно это был единственный шанс сохранять спокойствие. От него шел холод, но он не мог остудить мою закипающую голову. Признаться, я не мог сказать, в чем была причина волнения. Я пробовал трезво подумать об этом — так иногда можно вернуть спокойствие мыслям, но ничего не помогало. Звонки кровяными шариками вылетали из глянцевой черноты панциря насекомого и взрывались у меня в мозгу, доводя чуть не до безумия. Я закусил губу, чтобы придушить рвущийся крик и принялся мычать, чтобы хоть как-то дать выход внутреннему давлению. Помогло это мало. А телефон все продолжал звонить, приковывая меня к вентилю. Я стал часто-часто топать ногой по полу, пытаясь сбросить напряжение. Мычание становилось все более высоким, переходя в визг. Я замотал головой. Мое бредовое состояние походило на эпилептический припадок. Страшно хотелось кричать. Пальцы побелели в суставах, казалось, еще немного и я вырву вентиль с корнем. Прошло уже неизвестно сколько времени с тех пор, как ожило насекомое на столе и мне казалось, что так будет продолжаться вечно. Я буду жить, как Прометей, прикованным к круглому куску железа, а пластмассовая гадина будет по капле высасывать из меня разум. И тогда я закричал. Орал долго и безнадежно, топая ногами и мотая головой так, что казалось, что сейчас порвутся сухожилия на шее. За криком я не услышал, как наступила в комнате тишина. Выждав еще несколько секунд, чтобы убедиться, что это не самообман, я стал открывать дорогу неведомому потоку, идущему по трубе. Поскольку я уже не помнил, сколько было на манометре в начале пытки, то поставил что-то наугад и без сил свалился рядом с трубой на пол. Мне было ужасно плохо, тошнило, кружилась голова, горло горело, словно туда запихали живого ерша, шея не поворачивалась, ступни были напрочь отбиты. От бетонного пола шел ледяной холод, поэтому, немного отдышавшись, я со стонами добрался до стула и опустился у стола, чтобы тотчас же провалиться в забытье, гулкое, как колокол.
Когда пришел в себя, как вынырнул из-под воды, то первая мысль, которая буквально скрутила меня была о том, не слышал ли кто моих криков. Подумают еще, что я сумасшедший, отправят в клинику на обследование — к психам, решеткам, санитарам, ласково-понимающим, заботливым взглядам врачей. Хотя и меня самого этот припадок напугал донельзя. Разве мог здоровый человек так биться и орать? Внутри чувствовалось страшное опустошение, сухое, как выжженная земля. Я даже не мог по-настоящему испугаться того, что со мной случилось. Страх и осознание пришли позднее.
На полу зазвонил телефон. Я смог поднять только трубку, оставив сам аппарат стоять внизу. Услышал все то же гудение. Некоторое время ничего не происходило, потом кто-то сказал «хорошо» и снова накатил гул.
В тот день ко мне, как обычно, никто не пришел, значит крики мои остались незамеченными.
Следующее утро началось со звонка. Знакомый наглый голос без предисловий спросил:
— Что, не устал еще на одном месте сидеть?
— Нет, вроде…
— Вроде или нет? — он был чем-то доволен и изволил шутить. — Да, кстати, радио у тебя работает?
— Да, то есть работает, я хотел сказать…
— Все, все, я понял, — он оборвал мои спотыкающиеся разъяснения. — Ладно, пойдешь на стройке поработаешь некоторое время. Недели две устроит?
Вопрос не предполагал отрицательного ответа, я и не стал возражать.
— Смотри сюда, корпус 212. От твоей двери сразу направо, потом все прямо и прямо минут десять. Там сам увидишь. Он здоровый такой, этажей пять в высоту. Стекло, бетон. Снаружи уже все готово, осталось внутри порядок навести. Придешь, спросишь мастера. Он тебя запишет. Получишь спецодежду, распишешься за технику безопасности и вперед. На две недели запрягайся. Не бойся, там не очень тяжело. Домой часа в два отпускать будут, а то и раньше. Не переработаешься. Считай это чем-то вроде подарка.
Трубка хихикнула. Положительно, Немоляев был сегодня в приподнятом настроении. Я попытался спросить.
— Да, все понятно. Только у меня вопрос один есть… В общем как тут все будет? Если вдруг закрыть что-то понадобится. Ничего?
— Не переживай, завод без тебя не встанет. Веришь мне?
— Да.
— Работай спокойно. Прямо сейчас и отправляйся.
Я пошел искать корпус 212. Нашел без особого труда. Рядом с ним в изобилии были навалены кучи строительного мусора и чернели пятна застывшего бетона, похожие на рвоту каменного гиганта. Ей было залито чуть не все пространство вокруг здания. Внутри оказалось довольно тепло — отопление уже подвели.
Все произошло, как и обещал Немо. Я нашел мастера, расписался за инструкцию по безопасности, получил спецодежду с рукавицами и сапогами. Работать меня поставили на подачу кирпичей в подвал. В одном месте цеха в полу была сделана дыра, ведущая в подвал, туда опущена деревянная плоскость, обитая железом. Я накладывал на плоскость кирпичи и они с легким неприятным шорохом уезжали вниз. Рядом стояли большие кучи стройматериалов на деревянных подносах. Вместе со мной работали такие же, как и я, собранные на стройку со всего завода — рабочие и инженеры вперемежку. Внизу же работали настоящие строители. Они выкладывали то ли стены, то ли еще что, нас это не сильно интересовало. Самих же строителей мы никогда не видели. Плоскость внизу заворачивала вбок, поэтому наблюдать тех, на кого мы работаем мы не могли. Изредка оттуда доносились приглушенные голоса, да отзвуки ругательств и смеха. Как я ни старался, не мог разобрать о чем же говорят подвальные обитатели. Хоть мне и было интересно, что же такое там строится, я не решался спросить.
Народ в нашей бригаде быстро перезнакомился и во время перекуров всегда находил о чем поговорить. Я никогда не присоединялся к беседам, только слушал. Болтали они о чем придется.
В цепочке подающих я стоял последним — опускал кирпичи на плоскость. Когда работа начиналась, вокруг больше молчали — кто еще не проснулся, кто был с бодуна. Через полчаса из-под пола раздавалась команда:
— Хорош, курите!
Народ рассаживался, закуривал, отряхивался от рыжей кирпичной пыли, выбивая подчас из себя
