Елена, снова отворачиваясь к окну. Но вместо свежести в утреннем воздухе она чувствовала теперь только привкус смога.
– Зря… – протянул Глеб Иванович. – Если на всякую сплетню обижаться…
– Я не обижаюсь, но только, уж не примите на свой счет, очень тут люди тяжелые. Я не привыкла в каждом человеке подозревать врага. А тут приходится. А если доверяешься кому-нибудь, тебя предают.
Начальник охраны постоял еще немного и молча ушел. Женщина взглянула на часы и тоже направилась к лестнице. Она собиралась спуститься в холл первого этажа и узнать, не явилась ли ее дневная сменщица. Та часто запаздывала, и обычно Елена спускала ей это. Но сегодня у нее не было настроения делать кому-то поблажки. Она постепенно отвыкала от этого, так же как отучалась пользоваться лифтом.
Эту ночь Александра спала на диване, на котором никак не получалось вытянуться во весь рост. Впрочем, по сравнению с жесткой кушеткой, обитавшей в ее мастерской, это было роскошное ложе. В конце концов, она так выспалась, что даже чувствовала себя разбитой.
Заснув вчера днем на полчаса, как ей казалось, она проспала до самых сумерек, и так крепко, что ни разу не перевернулась с боку на бок. Когда Александра впервые очнулась, Катя поставила перед ней стакан остывшего чая и заявила, что время обеда и ужина давно прошло и ни на какую еду можно больше не рассчитывать, разве что на сухой паек в круглосуточном баре.
– Но там продают только печенье и фисташки. Вообще, скажу тебе, этот санаторий – препорядочная дыра. Сервиса никакого и вода еле теплая. Ночью ее вообще нет. Отдыхать здесь невозможно, разве что прятаться. У тебя билет-то на поезд был?
Ошарашенная долгим сном и болтовней подруги, Александра пробормотала, что билета не было. Она рассчитывала купить его в последний момент на вокзале. Катя обрадовалась:
– Ну так ты ничего и не потеряла. Слушай, зачем тебе вообще ехать в Питер, отлично можно скрываться здесь. Я уже договорилась насчет тебя, доплатила за два дня вперед, правда, будешь жить в моем номере. А завтра с утра сразу отправимся на кладбище. Вот увидишь, я вытрясу из Кости все! Чтобы он меня да не простил!
– Ты ему дозвонилась?
Заметно помрачнев, Катя призналась, что, несмотря на ее упорные попытки, тот так и не взял трубку.
– Но это неудивительно, – наигранно бодрым тоном заметила она. – Сейчас Костя с родственниками, ему неудобно со мной говорить.
– А завтра на кладбище, по-твоему, родственники не приедут?
– Завтра будет завтра.
Александра выпила полстакана чаю, умылась и снова улеглась. В самом деле, здесь, в часе езды от Москвы, она чувствовала себя в относительной безопасности. Вряд ли в Питере ей было бы комфортнее. К тому же вновь появилась слабая надежда достичь цели. Она лежала, закутавшись пледом, посматривая из-под прищуренных ресниц на Катю, которая продолжала возбужденно расхаживать по номеру, бормоча под нос, явно строя какие-то воздушные замки. Постепенно художница снова провалилась в тяжелую, глубокую дремоту и проспала на этот раз до утра.
Она проснулась, когда небо над парком только начинало розоветь, но Катя уже была на ногах. Полностью одетая, подруга красилась, стоя перед зеркалом, оглядывая свое лицо с преувеличенной озабоченностью.
– Мне надо выглядеть хорошо, понимаешь? – обернулась она, увидев в зеркале севшую на диване гостью. – Там будет все его семейство, дети, коллеги из театра… А ты знаешь, как они ко мне относятся. Явлюсь туда с заплаканными глазами, будут потом судачить, что я пьяница.
– Слушай, мне обязательно ехать с тобой? – Художница встала и подняла с пола скомканные джинсы. После необыкновенно продолжительного сна ее даже шатало. – Я на твоего Костика действую, как красная тряпка на быка. Увидит – сразу упрется. По его мнению, я перед ним виновата дальше некуда…
– Нет, ты поедешь!
В голосе Кати прозвучал такой испуг, что Александра поняла, чего ей стоит показаться на глаза оскорбленному любовнику, тем более обретшему мощную поддержку со стороны семьи и друзей. Что Катю в этом кругу не жаловали, ей было давно известно. Члены семьи ненавидели ее по вполне понятным причинам – как моральным, так и материальным. Друзья, с которыми артист прежде весело проводил время, считали, что любовница прибрала его к рукам и сделала подкаблучником. Наконец коллеги в театре притворно вздыхали, что с тех пор, как Бобров сошелся с Катей, он не создал на сцене ни единого, сколько-нибудь выдающегося образа.
Подруги выехали из санатория рано, но все равно попали в пару крупных пробок уже на кольцевой дороге. На кладбище они оказались, когда туда уже давно прибыли машины и автобусы с провожавшими Варвару Боброву людьми. Могилу к тому моменту успели зарыть, она была сплошь покрыта венками и букетами. Приблизившись к участку, где все еще толпился народ, Катя внезапно крепко сжала руку Александры. Та поняла, что подруга увидела своего любовника.
Теперь и она заметила его. Бобров стоял в нескольких шагах от холмика, покрытого цветами, с застывшим лицом, безвольно повисшими руками, похожими на плети. Обычно он умел принять выгодную позу, автоматически продолжая играть на публику, даже если зрителей не было. Сейчас этот ухоженный, все еще привлекательный и даже кокетливый мужчина выглядел опустившимся стариком. У него некрасиво отвисла нижняя губа, набухли покрасневшие веки, особенно нижние – так, будто скопились не пролившиеся слезы. Александре хватило одного взгляда, чтобы понять – артист скорбит искренне и глубоко и, возможно, впервые за долгие годы никого не изображает.
Но Катя думала иначе. Она горячо выдохнула в ухо подруге:
– Гляди, как ломается! Прямо позирует для статуи скорби!
– Перестань, ему правда плохо! – одернула ее Александра.
– Ты его плохо знаешь, – беспощадно прошипела Катя. – У него ничего нет настоящего – ни радости, ни грусти. Весь проврался и проигрался. Он фальшивка!
– А вон те двое, рядом с ним, это не его сыновья? – поспешила переменить тему Александра, указывая на молодых людей, стоявших за плечом актера.
– Один – да, это старший, второго парня не знаю. А младший сын, наверное, и не приехал еще, он в Америке учится. А вот та тетенька с испитым лицом – Костина сестра. Правда, как не похожи?
Катя продолжала громко шептать подруге на ухо, называя родственников и друзей любовника, но Александра уже не прислушивалась. Внезапно подруга снова больно сжала ей руку:
– Посмотрел на меня! Заметил! Видишь, его прямо перекосило?
Актер действительно заметно поежился, завидев в нескольких шагах от себя любовницу. Вид у него был испуганный и нерешительный одновременно. Внезапно он повернулся к женщинам спиной и зашагал по дорожке, прочь от могилы. Сын с приятелем направились за ним, сестра артиста, бросив на Катю убийственный взгляд, последовала их примеру. Толпа вокруг оградки заметно поредела, растекаясь по дорожкам, ведущим к выходу с кладбища.
Катя была обескуражена таким приемом. Дрожащим от волнения голосом она произнесла:
– Понятно, Костя не хочет разбираться со мной при свидетелях. Но погоди, я улучу минутку.
– Где? На поминках, что ли? Кто тебя туда звал?
– Сама приду. Он не захочет скандала и все мне скажет. Потом пусть катится к чертям!
– А я думала, у тебя к нему настоящие чувства, – не удержавшись, съязвила подруга. – Помнится, вчера ты что-то на эту тему говорила.
– Ах, да иди ты…! – Катя выругалась, глядя вслед удалявшимся людям. – Слушай, я побегу к нему сейчас, перехвачу у машины. На поминки можно и не попасть.
– Отложи до завтра…
– Это ты мне советуешь?! Ты?! Когда проклятое панно, в которое всажено алмазов на несколько миллионов долларов, находится непонятно где?!
У Кати лихорадочно блестели глаза. Она облизнулась, очень напоминая в этот момент змею, готовящуюся к броску. Инстинктивным, кокетливым жестом поправила волосы, заложив вьющуюся прядь за ухо:
