Виктор Эдуардович пожал плечами:
— На это уйдет больше чем полчаса. Лучше позаниматься.
— Но мне так хочется узнать слова… Хотя бы пару песенок. Первую и вторую.
— Вы согласны потратить свое оплаченное время на песенки? — еще больше удивился он. — Ну… Дело хозяйское. Об одном я вас попрошу — если вас кто-нибудь спросит, у кого вы брали уроки — меня не называйте. Боюсь, что вы заучите всего пару слов, а для меня это плохая реклама!
Наташа дала учителю слово не выдавать его, и даже выдавила слабую улыбку. Чтобы скрыть волнение, схватила кружку с чаем и стала отхлебывать по глоточку. Виктор Эдуардович повертел кассету и выдвинул ящик стола.
Оттуда появился маленький красный плейер.
— Вообще-то он' дочки и,. — но она у нас наказана, — о добродушной улыбкой пояснил он. — На время оставлена без музыки. Давайте послушаем ваши песенки.
Он надел наушники, вставил кассету и нажал кнопку воспроизведения. Отрегулировал громкость и стал слушать — внимательно, даже чуть приоткрыв рот от старания понять слова. Наташа слышала только слабое эхо веселой песенки. Пел какой-то мужчина, потом, видимо, вступил хор.
«'Господи, если Милена будет копаться, ему придется переводить всю кассету, — нервничала она. — Ну, беги же, беги!»
Милена будто услышала ее немой зов. В коридоре послышались осторожные шаги. Они приближались к входной двери, щелкнул ключ, Наташа стиснула в руках обжигающую кружку и преданно уставилась на Виктора Эдуардовича. Внезапно тот щелкнул кнопкой и отключил плейер.
Милена не остановилась, и Наташа поняла, что сейчас произойдет катастрофа.
— Про что он поет? — громко спросила она. Слава богу, Милена поняла и затихла.
— Про то, что без тюрингского кнедля он не рад воскресенью, — с улыбкой пояснил Виктор Эдуардович. — Очень содержательная песня. С вас довольно?
— Нет, пожалуйста, вторую!
Он пожал плечами и снова надавил кнопку. До Наташи донеслись задорные звуки вступлениями потом звонкий девчоночий голос стал лихо выводить тирольские трели. Одновременно с этим Наташа услышала, как открывается входная дверь. «Потише», — умоляла она про себя Милену. «Погромче!» — приказывала она неизвестной тирольской девочке. И та слушалась — распевала так, что любо-дорого… Виктор Эдуардович улыбался, слушая песенку. Было видно, что он даже немного растроган. Наконец учитель выключил плейер и снял наушники.
— Какой чудесный голосок! Наверное, этим трелям не научишься, надо родиться с таким горлом… Девочка поет, как славно гулять с мамой по зеленому летнему лесу.
В общем, смысл сводится к этому. Жизнь прекрасна. Ну, я думаю, что теперь-то с вас хватит? Уверяю — остальные песенки будут примерно такого же содержания.
И Наташа радостно подтвердила, что теперь с нее действительно хватит. Она знала, что Милена уже на свободе. За окном слабо сверкнула молния, после минуты затишья над дальними крышами глухо разбился гром. «Только бы она не испугалась грозы», — подумала Наташа и тут же улыбнулась — она никак не могла отвязаться от мысли, что имеет дело со слабым, инфантильным ребенком. А ведь Милена только что обеспечила себе серьезную порку по меньшей мере. Наташа взглянула на руки Виктора Эдуардовича — большие мясистые руки, поросшие бледными волосками. И ее вдруг передернуло, она поставила кружку на стол и стала повторять за ним немецкие фразы.
Михаил вошел под козырек кинотеатра и стряхнул зонтик. Ливень, который час с лишним падал на Москву, на глазах превращался в моросящий, ласковый дождик. Где-то на востоке уже появлялись голубые проплешины в тучах. Машины, проезжающие по бульвару, поднимали фонтаны желто- бурой воды. Он закурил, взглянул на часы. Без двадцати пяти шесть. Все-таки слишком рано… Михаил так рвался из редакции, плел какую-то галиматью про больную родственницу, его отпустили, видно ничуть не поверив. Под козырьком почти никого нет. Только две нарядные женщины жмутся к старой афише, негромко переговариваясь, поглядывая в его сторону. К остановке подъехал троллейбус, щелкнули двери, вышли несколько пассажиров. Его будто обожгло — Лена! Девушка побежала к кинотеатру, прикрываясь разорванным пакетом, глянула на него, крикнула:
— А что вы не заходите? Идите, в зал уже пускают!
— Да, знаю, — сказал он, глядя на ее счастливое, румяное личико. — Сейчас пойду.
Она скрылась за стеклянными дверями. Женщины пошли за ней. Из подъехавшей машины вышла компания — пять человек, мужчины и женщины. У женщин в руках цветы. Они тоже пошли к кинотеатру. «Наверное, сливки общества, — подумал он. — Надо идти. Но, я бы все-таки хотел увидеть Милену…»
Он знал, что сегодня актеры будут заходить через служебный вход, чтобы не мешаться со зрителями. И все-таки не мог уйти, стоял еще несколько минут, разминая в пальцах потухшую сигарету. К кинотеатру тянулись люди — .молодежь в сопровождении взрослых, просто молодежь, просто взрослые. Он заметил у некоторых фотоаппараты и понял, что, скорее всего, ребята воспользовались случаем еще раз привести на спектакль родителей.
У входа в зал стояла Татьяна. Она выглядела ослепительно — черное обтягивающее платье, сверкающая брошка у горла, красный маникюр. Женщина кивнула Михаилу:
— Идите, занимайте место получше. Актеры уже все собрались, Наташа прибегала, спрашивала, как дела. Ничего, идет народ. Будет больше половины зала. А полный зал и не нужен, правда? Это все-таки вечер памяти, а не предвыборное собрание.
Он вошел, отыскал себе место. Ближе пятого ряда сесть уже не удалось. Черный сатиновый занавес был задернут. Актеров не было видно, но время от времени занавес начинал колыхаться — наверное, там поправляли декорации или просто припадали к многочисленным дырочкам, разглядывая зал. Он сел рядом с какой-то тучной женщиной, явно страдающей от тесноты кресла и духоты.
Быстро помолился, сам себе удивляясь — даже перед международным турниром он так не переживал. Будто решается его собственная судьба.
Перед сценой на высоком табурете, покрытом черной тканью, стоял большой фотографический портрет Ирины.
Перед ним — несколько букетов в стеклянных банках.
Михаил и подумать не мог, что Ирина когда-то так выглядела. Ясные, улыбчивые глаза, доверчивый взгляд, намек на улыбку — губы как будто только что дрогнули. Пышная волна завитых волос разбросана по плечам. Фото анфас Конечно, никаких намеков на горб. Наверное, в профиль женщина вообще не снималась.
В шесть часов, когда в зал еще входили зрители, на сцену поднялась Татьяна. Она встала посередине, подняла руку, извинилась, что нет микрофона. Но она надеется, что ее и так все услышат.
— Я знаю, — сказала она, — что сейчас здесь собрались не случайные люди. Кто-то из нас знал и любил Ирочку.
Кто-то давно потерял ее из виду, а некоторые дружил и до последнего времени. За занавесом вас ждут ее ребята. Ира сделала из этих ребят замечательных актеров. Сделала и ушла.
В зале кто-то кашлянул. Было тихо. Опоздавшие зрители, увидев на сцене Татьяну, продвигались на цыпочках.
— Двадцать восьмого мая Ира трагически погибла, — сказала Татьяна, почти не повышая голоса. Но ее все услышали — такая стояла тишина. — Сегодня мы собрались здесь, чтобы почтить ее память и в последний раз посмотреть спектакль, которому она отдала свою последнюю весну…
«О, боже, — подумал Михаил, глядя, как задрожало лицо Татьяны. — Если она расплачется… Неужели опять выпила?!» Но та справилась с собой и продолжала. Она коротко рассказала о том, как создавался театр-студия, как работали актеры, как и почему была выбрана именно эта пьеса, никогда не ставившаяся на российской сцене. Она закончила речь так:
— Ире было сорок два года. Кто-то скажет, что она прожила мало и успела сделать не много… Но мы все знаем, что будем помнить ее всегда.
Кто-то в зале сделал попытку захлопать, но на него шикнули. Полная дама рядом с Михаилом равнодушно крутила кольцо на оплывшем пальце. Это явно была родительница кого-то из актеров.
— А теперь мы начинаем! — сказала Татьяна и спустилась со сцены. Она прошла неподалеку от
