Михаила, заметила его и легонько махнула рукой, показывая назад. Он встал и прошел за ней. На десятом ряду было немало свободных мест, и они сели рядом.
— Я ужасно говорила, — шепнула Татьяна, не глядя на него;
— Нет, очень хорошо, — возразил он. — Почему они не начинают?
Против воли он сказал это излишне нервно, и она успокаивающе коснулась его руки:
— Начнут, никуда не денутся. Все в сборе. Даже эта маленькая девочка пришла, ваша приятельница.
— Милена?
— Да. Наташа мне сказала. Интересное у нее имя. Она что — нерусская?
— Отец эстонец, — ответил Михаил и увидел, как расползается в стороны черный занавес.
Это была пытка. Первые десять минут на сцене не было ни одной девушки. Все за кулисами. И Милена в том числе — одинокая, беззащитная. Молодой самурай Владик прогуливался с друзьями по берегу реки и утверждал, что слышит звуки музыки. Никто, кроме него, этих звуков не слышал. Но постепенно сцену, а за ней и зал начали наполнять жалобные, монотонные звуки. Ирина рассказывала Михаилу, каких трудов ей стоило достать пластинку с записями японской придворной музыки. И вот раздвинулись седзи — оклеенные бумагой ширмы, и перед зрителями появились две молодые девушки. Лена — аристократка, дочь пожилого сумасшедшего самурая. И Наташа — ее верная служанка. Между самураем и молодой аристократкой вспыхивает мгновенная любовь. Они обмениваются клятвами любить друг друга вечно. Но тут появляется безумный отец девушки, который сошел сума после того, как ему изменила вторая жена. Старику кажется, что перед ним опять сцена измены, и он заносит над влюбленными длинный сверкающий меч… Сцена погружается в темноту, раздается жалобный женский крик и оглушительная музыка. Когда снова становится светло, молодой самурай рассказывает спутникам, что ему только что приснился удивительный сон. Всем ясно, что эти страшные события ему только приснились…
— Черт, где мой веер, — сдавленно шептала Лида, обшаривая шкафчик в уборной, переделанной из чулана.
— Девчонки, где мой веер? Не видели веер?!
Она была в полном гриме кокетливой гейши — белое лицо, алые капризные губки, яркое кимоно, перехваченное на животе и груди широким красным поясом. Девушки помогали ей искать, но все было бесполезно. Лида была в отчаянии:
— Сейчас мой выход, где веер?! Сволочи, кто его взял?!
— Не психуй, — испуганно уговаривала ее Наташа. — Выйдешь так!
— Гейша без веера?! Да пошла ты!
Наташа металась за своей перепуганной госпожой. В этом действии она снова играла служанку, только уже не аристократки, а молодой гейши. В уборной было тесно — переодевалась одна из статисток, Оксана заканчивала свой зловещий грим для последнего действия — грим призрака с бескровными белыми губами, огромными тенями вокруг глаз… Она поправляла прическу и шутила:
— Я на Лиду похожа. Правда, девчонки? Прямо как из клипа «Взгляд изнутри»…
На сцене вовсю шло народное гуляние. Продавец фонарей издевался над старухой, которая непременно желала купить самый прочный фонарь. Он уверял ее, что этот фонарь будут зажигать еще в ее память, когда та умрет.
Старуха злилась и уходила без покупки. Другой продавец орал, что у него самые лучшие наряды, третий продавал суши, четвертый крабов… Торговцы ссорились из-за места, веселились вовсю, хватали за рукава покупателей, тащили их к своим лоткам. Это была веселая суматошная сцена, где участвовало много народу. Ольга-'парикмахерша' стояла на пороге гримерки, выжидая момент, когда нужно будет бежать на сцену.
— Мне бы фонарь хороший… — твердила она себе под нос, повторяя слова. — Где тут хорошие фонари?
— Где мой веер? — взвизгнула Лида так, что ее наверняка услышали даже актеры на сцене. Оксана раздраженно повернулась:
— Да прекрати, возьми мой!
— Белый? Спасибо!
Наташа увидела Милену. Была договоренность, что девочка будет держаться особняком, чтобы дать возможность напасть на себя. Михаил написал в письме, чтобы Милена удержалась от искушения быть поближе к Наташе. Иначе все пропало, сегодня ничего не случится, придется обращаться за помощью в милицию, а там… Но Милена, судя по ее виду, не трусила. Девочка держалась даже слишком безучастно, как показалось Наташе. Она пришла за несколько минут до начала представления.
Впрочем, торопиться ей было некуда — на сцене она по является через двадцать пять минут после открытия занавеса, грим самый простой, кимоно хранится в гримерке…
Они с Наташей не обменялись ни словом, даже не глядели друг на друга. Малейший намек на какие-то тесные отношения — и все пропало — так предупреждал Михаил.
«Железная девчонка, — не без уважения подумала Наташа. — Я бы на ее месте с ума сходила. А она будто спит на ходу. Может, эстонский темперамент сказывается?» Но плечо у нее все еще хранило следы Милениного темперамента — желтоватый ореол синяка. Наташа поправила кимоно на плече, шепнула Ольге, что той пора на сцену. Та помчалась и, не доходя одного шага до освещенного пространства, резко переменила походку. Она кокетливо изогнулась, прищурила глаза и принялась певуче спрашивать, где продаются хорошие фонари. Все шло как по маслу, только Лида все больше впадала в отчаяние. Веера нигде не было.
— Спроси у этой дуры, может, она взяла? — рыдающим голосом попросила Оксана, дергая за кимоно Наташу.
Та обернулась:
— Кто взял?
— Да эта девчонка, вон стоит!
— Милена?
— Да, да! И чего она приперлась, без нее бы сыграли! — Лида уже начинала плакать, и это могло погубить грим.
Гейша в слезах — ужасно… Веселая разбитная девица из бубличного дома — и вдруг плачет.
Оксана забеспокоилась, она почувствовала, что дело может кончиться провалом. Она встала и принялась перетряхивать тряпье. Смела со стола цивильную одежду актрис и под ней обнаружился искомый алый веер с золотыми фениксами.
Лида по-птичьи вскрикнула, схватила веер, раскрыла его и семенящей походкой двинулась на сцену. Наташа побежала за ней. Молодые гуляки, парни из массовки, давно ожидали девушек, и теперь вся эта веселая компания завладела сценой.
Они шумели, пели непристойные песни, торговались и мало-помалу начинали обсуждать болезнь молодого самурая, которого все в городе любили и уважали. Гейша, заинтересованная его нелюдимостью, дает слово, что вылечит его собственными средствами. Служанка хихикает и подтверждает, что ее госпожа — волшебница! Мертвого оживит!
Лена-'аристократка' стояла у открытых дверей уборной, обмахиваясь снятым с головы париком. За сценой было невыносимо душно. Оксана окликнула ее:
— Водички не достанешь?
— Где же я тебе возьму водички? Надо в туалет идти.
— А у Татьяны? Она вроде что-то припасла. Ты видела? Стоят в мастерской какие-то пакеты. Может, там есть?
Лена пожала плечами:
— Так сходи и посмотри. Буду я в этих пакетах рыться.
— Мне скоро выходить, а ты уже свое отыграла.
— Ну, ничего не скоро, ты только через двадцать минут выходишь. Я вообще пить не хочу. А вот покурить не откажусь. Не хочешь?
Оксана с досадой отмахнулась, и Лена удалилась в глубь закулисья. Тут все было перегорожено досками, по углам стояли жестяные коробки из-под кинолент, всюду висели плакатики: «Не курить». Она
