— Что? — удивился он и повесил платок на спинку ее стула.
Анжелика, уже слабо владея собой, смахнула платок на пол. Слава богу, никто на это внимания не обратил. Но соседа такое поведение молодой вдовы смутило. Он осторожно спросил:
— Вам нехорошо?
— Паршиво, — кивнула она. — Ну и что? Все паршиво. Хорошо, что все кончилось.
«Заткнись, дура! — сказала трезвая Анжелика Анжелике пьяной. — Чего болтаешь!» Но пьяная Анжелика не послушалась, ей сейчас было море по колено. Она развязно спросила:
— Вы Игоря как, хорошо знали?
— Пять лет.
— Я вас не спрашиваю — сколько, я спрашиваю — хорошо? — Ее пошатнуло, собеседник тревожно заглянул ей в глаза:
— Может, вам прилечь?
— Мне? — Она захихикала и поймала вилкой ломтик помидора. — Не хочу. Я давно уже не сплю.
Как его убили, так и не сплю.
— Ужасно… — пробормотал он. — Мы все были потрясены.
— А что — его так любили? — То ли закуска подействовала, то ли хмель понемногу выветривался, но ей вдруг полегчало, она села ровнее, скоординировала зрение и слух.
— Он был очень точным человеком.
— Каким?
— Точным. Я плохо выразился, наверное… В общем, на него можно было положиться.
— Это я и так знаю. Как вас зовут?
— Михаил.
— Миша, — прошептала она ему в лицо. — Не обращайте на меня внимания. Я пьяная очень плохая.
— Господи, кто же вас обвиняет…
— И не изображайте сочувствия, — посоветовала она. — Или вы правда сочувствуете мне?
— Странно вы как-то говорите.
— Ничего странного. Похороны — это ужасно.
Он кивнул.
— Нет, вы не поняли! — возразила она. — Ужасно то, что всем, в общем-то, все равно, что он умер, но делают такие скорбные лица…
— Вы зря так говорите, нам не все равно.
— У вас доброе лицо! — оборвала его Анжелика. Лицо у Михаила было самое обыкновенное — широкое, щекастое, очень русское. Глаза — непонимающие, немного испуганные. Комплимент его смутил, он повертел в пальцах пустую рюмку и вздохнул:
— Нет, жаль его, жаль…
— Помянем в третий раз, — возгласил Саша.
— Ну, я уже не пью! — воскликнула Анжелика, и ей больше не наливали. Выпили, разговор стал оживленным, на нее уже никто не обращал внимания. Ее мать больше не плакала, сидела, раскрасневшись, шепталась с соседкой по застолью. Лена выпила третью рюмку с трудом, но внешне ничуть не изменилась. Саша молча поглощал рыхлый кусок пирога.
— Знаете, — обратился к ней Михаил, основательно закусив и раскрасневшись. — Нас ведь тоже всех допрашивали. Приезжали на работу.
— Да? И что?
— Ничего. Спрашивали, не было ли чего странного, каких-нибудь жалоб с его стороны, намеков, вообще чего-то из ряда вон.
— Ну и не было, конечно?
— Почему — конечно?
— Потому что никто ничего странного не видел, — пояснила она. — Даже удивительно. Жил, жил и вдруг умер.
— Знаете, а ведь кое-что было, — тихо сказал Михаил. — Только вот не знаю — это имеет отношение к делу или нет?
— А что такое?
— Да вот, — он оглянулся, не курит ли кто, вытащил сигареты. — Не хотите на балкон, покурить?
Она согласилась, он помог ей подняться, и они вышли. На воздухе хмель у нее совсем прошел. Небо было зеленовато-синим, прозрачным, на западе уже горела яркая печальная звезда, фабричная труба на фоне заката испускала тяжелый черный дым.
Анжелика поежилась, взяла у него сигарету.
— Холодно. Так что у вас там было?
— Не так давно, — припоминал он, — мы решили устроить пикничок на даче у одного из наших.
Был повод, по работе, он хотел нас угостить. Жен не приглашали, так что собрались только свои. А Игорь опоздал. Приехал, когда мы все уже выпили, и не один, с дамой. Вам неприятно, да?
Анжелика впилась в него округлившимися глазами, потом медленно затянулась сигаретой, спросила:
— А что за дама?
— Вы уж простите…
— Да что там, я не ревнива, тем более сейчас… — отмахнулась она.
— Да все равно, неприятно… Но что делать, так и было. Женщина была незнакомая, мы ее никогда не видели. Вроде бы он не слишком с ней возился, понимаете, вел себя так, будто она ему навязалась. Никому не представил, за стол не посадил. Вышел из машины, сел к нам, а она уж сама подошла. Ну, мы ее посадили, куда деваться, но она ничего не пила, не ела, только нас рассматривала.
— Да какая она из себя? — Ее трясло, то ли от вечернего холодка, то ли от возбуждения. — Внешность можете описать?
— Блондинка, высокая, лет за тридцать. Красивая, честно говоря.
Анжелика отвернулась и выбросила сигарету за перила балкона. Теперь ее трясло всерьез. А Михаил продолжал:
— Игорь нас всех удивил. Он обычно такой сдержанный, вежливый. А тут, понимаете, вдруг посмотрел на нее и стал поливать последними словами. Мы все ошалели.
— А что он ей говорил?
— — Я вообще повторять не хочу. У всех просто дар речи пропал. Главное, мы ее не знаем, не можем ему сказать: «Прекрати'» Может, она и правда какая-нибудь дрянь, что ее защищать. Но все равно, неудобно. И женщины наши с нами были, с работы.
— А чем кончилось?
— Я Игорю сказал: «Слушай, у нас тут праздник вообще-то». Он замолчал. А она встала и ушла.
Никто даже ее голоса не слышал. Вот и все. — Михаил запалил вторую сигарету и искоса глянул на Анжелику:
— Диковато, да?
— Еще бы! — Она обняла себя за локти, чтобы как-то сдержать нервную дрожь. — А куда она делась, эта женщина?
— Уехала в город, наверное. Дошла, думаю, до шоссе, там поймала машину.
— И Игорь ничего вам о ней не сказал?
— Ничего. А мы не стали спрашивать. Делали вид, что забыли, хотя, конечно, такое не забудешь.
Мы от него не ожидали. Праздник был испорчен.
— У меня такое чувство, что вы не о нем рассказываете. Он в жизни не ругался.
— Вот именно! — горячо подтвердил Михаил. — Мы поэтому и решили, что баба эта была редкостная дрянь. Ну, а что у них там вышло — кто знает.
Больше мы ее не видели и ничего о ней не слыхали.
— Когда это было?
— В конце апреля.
