– Ты… – пробормотала та, судорожно обыскивая Марфу взглядом. – Ты же в Германии?
– Вот, приехала ненадолго. Такое несчастье… Просто не нахожу слов. – Голос молодой женщины сел от волнения, явно неподдельного. – Я хотела приехать к вам в больницу…
– Что ты тут делаешь? – оборвала ее Елена Ивановна. Ее сухое желтоватое лицо то и дело резко сводил нервный тик, и Дима отвернулся – смотреть на это было неприятно.
– Приехала помочь.
– А кто тебе разрешил?
– Дима, – стушевалась та, бросая на любовника короткий взгляд, словно прося о помощи. – Я ведь занимаюсь строительством, вот он и попросил меня посмотреть участок…
– Я вижу, чем ты занимаешься! – безапелляционно заявила Елена Ивановна. – Не прячь глаза, не прячь – на вас двоих посмотришь – сразу видно! Слава богу, мне все равно, катитесь вы оба ко всем чертям! Где Люда?!
– Но почему они должны это знать? – вступилась за молодых мать Димы. У нее был измотанный вид, и говорила она, еле шевеля языком. – Елена Ивановна, вам нужно вернуться в больницу. Вас еще примут обратно, мне сказала завотделением… Пойдемте – еще успеем на электричку. – И громко шепнула сыну, округлив глаза: – Я ничего не смогла сделать! Если бы я не поехала с ней, она бы оттуда в халате сбежала!
– Где моя дочь?! – Женщина повысила голос до крика, ее лицо из-за усилившегося нервного тика стало одновременно страшным и жалким. – Марфа, может, ты знаешь? Вы же были подругами! Скажи!
– Господи, Елена Ивановна. – Та прижала к щекам ладони, метнула испуганный взгляд на Диму. – Я же не ясновидящая!
При упоминании о ясновидящей Димина мать явно смутилась, и он вспомнил о заочно досаждавшей ему гадалке. «Сейчас она была бы очень кстати – психопаты отлично сходятся, Людина мать переключилась бы на нее!»
– Почему мне не звонит моя дочь? – истерически взвизгнула та, озираясь с таким видом, будто ее обступили хулиганы с ножами. – Почему вы все молчите?! Что вы знаете?!
– Ваша дочь не звонит вам, потому что она не звонит никому! – Дима начинал терять терпение. Он понимал, что это неразумно и что женщина попросту заражает его своим истерическим настроением, но поделать с собой ничего не мог. Остановить его было некому – Марфа притихла и растерялась, мать была измотана и ее хватало лишь на беспомощные просьбы успокоиться. – Вы так с нами обращаетесь, будто мы в чем-то виноваты! В конце концов, мы не обязаны это терпеть! Я вам не зять, слава богу!
Последняя фраза была уж совсем лишней, но вырвалась стремительно – чуть не прежде, чем родившая ее мысль. Возбуждаясь, Дима часто говорил то, что думал, и Люда неоднократно его за это ругала. По ее искреннему убеждению, такая черта характера могла испортить любую карьеру, будь ты хоть семи пядей во лбу, и любые человеческие отношения – обладай ты хоть тысячей достоинств. «Людям НЕ нужна правда о них самих, – убеждала она любовника, посмеиваясь над его запальчивостью. – Они даже зеркала покупают такие, чтобы выглядеть в них получше. Хотя, если смысл твоей жизни – нажить побольше врагов, ты все делаешь правильно».
– Слава богу, – сдавленно повторила Елена Ивановна. – Вот как ты заговорил… А делал ей предложение! Хорошо, что Людочка отказала – умничка, она тебя насквозь видела!
– Ну и что, что отказала?! – Дима спрятал взгляд от Марфы, которая явно оживилась при упоминании предложения руки и сердца. – Это было наше личное дело. Вы тут ни при чем.
– Мать ни при чем?!
– Не очень-то она с вами считалась!
– Дима, Димочка, – испуганно вмешалась его мать, видя, что ситуация совершенно выходит из-под контроля. Собеседники уже кричали друг на друга. – Ты-то успокойся, не мучай меня!
– Мам, зачем ты ее привезла?!
– Но Елена Ивановна все равно приехала бы, – жалобно ответила та. – Понимаешь, я пришла к ней в больницу, отдать Людину детскую фотографию, которую мы нашли в доме. А Елена Ивановна уже собиралась на выписку – хотела искать дочь сама. Врач ее не выписывал, завотделением была против, но нельзя же удержать человека… Я вообще ни при чем. Я только проводила Елену Ивановну – не могла же я ее бросить одну, больную!
– Таких больных надо в другом отделении держать! – зло бросил Дима. – Вот спроси ее, спроси – чего ей вожжа под хвост попала, чего она вдруг завелась насчет дочери?! До сих пор была, как кремень, я даже удивлялся! Мы все беспокоились о Люде куда больше, чем она! Нормальные люди так себя ведут?! Она психопатка!
– Дима! – в отчаянии выкрикнула мать.
– В самом деле, ты потише, – дернула его сзади за рубашку Марфа. Он обернулся, чтобы окрыситься и на нее – в таком состоянии любая жертва годилась, – но осекся. Лицо у нее было серьезное и злое. – У человека горе, а как он реагирует – не твое дело.
– Нет, пусть она скажет, что вдруг случилось, почему она завелась! – не сдался он. – Пусть объяснит! Никакого горя я тут не замечаю – это просто истерика!
Людина мать стояла молча, с дергающимся лицом – казалось, тик мешает ей заговорить. Она неровно дышала и часто подносила к щеке ладонь, словно пытаясь поймать, остановить судороги. Ее мечущийся, загнанный взгляд в самом деле можно было принять за взгляд сумасшедшей. «Безумный день, – мелькнуло в голове у Димы. Он невольно отступил на шаг – ему вдруг показалось, что женщина может на него броситься. – Бывают дни, когда хочется спрятать голову под подушку, как в детстве. Как ее отсюда убрать? Не в милицию же звонить. «Скорая»? А ее возьмут?»
Его размышления прервала Людина мать. Среди наступившего тяжелого молчания ее голос прозвучал странно – надтреснуто, чуть искусственно, – будто говорил не человек, а звукоподражательный аппарат.
– Люда уже второй день не звонит. Если кто-нибудь что-то знает – скажите!
Для того чтобы осмыслить услышанное, всем потребовалось время. Никто не издал ни звука – только мать Димы резко закрыла глаза, будто пытаясь отгородиться от окружающего мира, в котором совсем не осталось здравого смысла. Марфа стояла так тихо, будто боялась кого-то спугнуть. Дима сжал кулаки, давя в них нервную дрожь. «Так, ясно, все ясно. Как я не понял сразу? Эта ее странная реакция на исчезновение дочери – почти равнодушие… Потом – вдруг агрессия. Да на нее достаточно только взглянуть – вот и диагноз. Хорошо. Но как ее увезти, куда надо? Марфу надо спровадить позвонить, не при ней же вызывать бригаду. Черт, если бы мы были в Москве! А то даже не в Московской области! Я ничего тут не знаю».
– Последний раз она звонила вчера утром, – все тем же странным, скрипучим голосом произнесла Елена Ивановна. – Она звонила утром и вечером, а вчера… Только раз. И сегодня – ничего.
– Извините, позвольте кое-что уточнить, – сдержанно, совершенно без эмоций поинтересовалась Марфа. – Вы хотите сказать, что Люда вам звонила в те дни, когда ее все искали?
– Ну да! Конечно, она звонила матери!
– Боже мой, – пробормотала Димина мать, с ужасом глядя на свою спутницу. – Я ничего не понимаю, но мне кажется…
– Марфа, на минутку. – Дима сделал ей знак, но та упрямо тряхнула челкой. – Марфа! Я хочу тебе кое- что сказать.
– Погоди, – бросила она и повернулась к женщине: – Елена Ивановна, как же так? Люда пропала двадцать седьмого апреля. По вашим словам, в последний раз она звонила вчера утром, то есть третьего мая. Всю эту неделю ее искали – и мы, и милиция, а вы были с ней на связи и ничего никому не сказали?!
– Она просила не говорить! – Тон гостьи заметно изменился. Она была уже не столько агрессивна, сколько жалка. Говорила она с трудом, в голосе звучали сдерживаемые рыдания, и Дима невольно почувствовал неловкость за то, что набросился на больную женщину. «Она повредилась в уме, ей надо срочно помочь, или Люда, если она вернется, получит слабоумного инвалида… Если вернется…» Слова Людиной матери не произвели на него никакого впечатления – он видел, что женщина не в себе, и уже начинал извинять ее поведение. Действительно, находясь больше недели в состоянии стресса, Елена Ивановна могла перепутать желаемое с действительным и вообразить, что дочь ей звонила.
