Катя закрыла глаза и, слушая Олин голос, вновь увидела свой класс. Беленые стены, портреты французских писателей, шесть парт и тополь за окном. За партами — Дима, Ира, Лена, Лика. Всего четверо. Оли и Кати нет — они больны. Шороха тоже нет — он дал задание и вышел из класса. Это вполне в его манере — уйти на весь урок, дав всем переводить какой-то текст. Вот они все сидят и переводят. А переводят они отрывок из Жоржа Сименона. Из его романа «Грязь на снегу». Сименон очень популярен среди учителей французского. Тексты у него простые, слова встречаются распространенные… Все сидят со своими словарями и трудятся. Речь в тексте идет о том, как какой-то Франц вошел в какой-то дом, где жили старички, которые его воспитывали. Этот самый Франц специально пошел в этот самый дом, чтобы убить их и ограбить. Расчет у него таков: кто заподозрит его, Франца, который любил этих людей, как родителей? Тем более что его родная мать уделяла ему слишком мало времени… Итак, Франц приезжает в тот маленький городок, где живут эти старички, с шофером… Шофер ждет в машине, а Франц входит в дом, убивает старичков и крадет у них коллекцию часов. Скрывается. На этом и закончился текст.
Дима перевел его первый, и вот опять он сидит и вслух диктует всем продолжение. Девочки записывают. Наконец все написали контрольную и теперь сложили листки на стол Шороха, сидят и просто болтают — о том о сем… Дима осуждает Франца. «Он дурак, — говорит Дима. — Не знаю, о чем там дальше шла речь, но я уверен, что Франца поймали». Девочки интересуются — почему он так думает? Дима охотно объясняет. Франц правильно придумал, что пошел в дом к знакомым людям, чтобы их ограбить. Такой наглости никто не ожидал, и на него не подумают. Но вот что он сделал неправильно: во-первых, у него был свидетель — шофер. «Я уверен, что шофер его выдал! — сказал Дима. — Он был возмущен его поведением, хотя сам был подонок! А во-вторых… Во-вторых, Францу просто надо было подставить кого-то вместо себя!» Девочки требуют, чтобы он объяснил — как это можно подставить кого-то вместо себя! Дима на ходу сочиняет и объясняет: он, Дима, если бы он был на месте Франца, сперва навестил бы этот дом, где собрался что-то украсть, вместе с другом. А в друзья взял бы парня попроще, понаивней. Они с другом посидели бы там, а старик… Девочки поправляют Диму: в романе Сименона не старик, а старик и старушка. «Ну, все равно! — говорит Дима. — Старик со старушкой показали бы нам свою коллекцию. Причем они ее показывают всем, кто приходит в дом. Часы там, ордена или монеты… Потом, через некоторое время после нашего визита, кто-то убил бы их… То есть я! Но на меня бы никто не подумал, потому что все это и так доставалось мне согласно завещанию! Ну зачем мне красть то, что и так мне принадлежит?! Тем более и старика я люблю…» Девочки снова его поправляют: «Там не старик, а старик и старушка!» Дима машет рукой: «Один черт! Одним словом, украли то, что по завещанию доставалось мне… А я в стороне! У меня нет свидетелей, у меня хорошее алиби, и я оставил там, в квартире, улики против своего друга… Нашел бы что-нибудь характерное для него… Окурок там или какую-то бумажку… Стали бы подозревать моего приятеля и в конце концов его посадили бы! А сам я… Сам я украл бы тогда как раз то, что для других никакой ценности не представляло, о чем вообще никто не знал, потому что старик никому этого не показывал! А монеты и часы — для отвода глаз! Самое важное — отвести глаза с одного человека на другого, поменять мотив ограбления и убийства и украсть что-то для следствия, а что-то для себя… А коллекцию часов я бы подбросил тому парню! Хрен бы он отвертелся!»
Дима заканчивает свою блистательную речь. Девочки переглядываются, кто-то, кажется Лена Напалкова, возмущается — ей это кажется очень жестоким разговором. Лика весело спрашивает Диму: а что бы он сделал, обокрав квартиру и оставшись в тени? И Дима торжественно отвечает: «Когда я получу деньги, я открою свое дело, разбогатею, женюсь на самой красивой девушке в нашем классе и найду клад!» Все рассмеялись, и тем дело и кончилось. Вошел Шорох и собрал листки с переводом.
— Вот и все, что было сказано и сделано на той контрольной, где мы с тобой не были… — закончила Оля.
— Я вспомнила! — Катя открыла глаза и подняла голову. — Мы же с тобой вместе писали эту контрольную. Одни. После всех. И ты принесла роман Сименона, верно? Чтобы не мучиться с переводом? А Шорох дал нам другой текст, другого автора! Чтобы нам жизнь медом не казалась! Он ведь знал, что нам расскажут, какой был роман! И я видела у тебя этого Сименона! Того самого, который был у тебя в квартире!
— Да, книга пережила все эти годы. Всегда была со мной, — подтвердила Оля. — Сколько раз я могла ее забыть, потерять, выбросить, но все равно она была со мной. И вот, столько лет спустя, мне снова пришлось ее открыть. И то, что я там прочла… Но сейчас ты все узнаешь…
И Оля продолжила рассказ:
— Теперь надо рассказать про Алексея, про Алешу. Если он сейчас жив, у нас есть надежда. Если нет — все мои слова являются голым обвинением. У меня нет живого свидетеля. Кроме того, мне больше не на кого надеяться. Я надеюсь только на то, что он действительно убежал от Димы в том притоне, как ты говоришь. Я буду молиться, чтобы это было так. Ты Алексея видела. Я думаю, что он тебе не слишком понравился.
— Верно, — согласилась Катя. — Уж слишком он сумасшедший!
Оля снова схватила свои волосы и сжала темные густые пряди в кулаках. Похоже, это был ее обычный жест. Она слегка отвернулась, и Катя не видела ее лица.
— Знаешь, ты права. Теперь он очень изменился. Стал таким психованным, нервным, часто бросается на людей, не терпит никакой критики. Но ты мне поверишь, если я скажу, что десять лет назад он был просто замечательным парнем?
— Почему не поверить… — Катя осторожно пожала плечами, поплотнее запахнулась в плащ. Ноги у нее совершенно замерзли — было холодно и все еще шел дождь. Оле было лучше — у нее был капюшон, который можно было накинуть на голову, но она почему-то этого не делала. Время от времени с прогнившей крыши срывались капли и падали на ее склоненную голову. Но она даже не вздрагивала. Голос звучал ровно и спокойно:
— Мы с Алешей учились в одной школе, было много общего: ходили на плавание, оба мечтали быть спелеологами, оба читали одни книги… Дружба была очень старая, очень… Наверное, потому он никогда не видел во мне женщину… Да и времени у него на это не было. Семья была бедная, ему приходилось подрабатывать летом, да и вообще… Много было трудностей. Нас прозвали женихом и невестой, но на самом деле мы дружили, как могли бы дружить два парня или две девчонки… Совершенно без всякой любви. Но какая разница… Может быть, и вышло бы у нас что-то, но судьба распорядилась иначе. Я перешла в другую школу, потому что мы переехали в другой район. Стали реже видеться с Алешей. Я забросила бассейн, реже звонили друг другу. Но все равно не забывали друг о друге… Хоть раз в месяц, но виделись. Ходили в кино, рассказывали, у кого какое горе… У меня самым главным горем была ваша школа. Но я ничего не рассказывала Алеше. Кому охота рассказывать про свои унижения? У Алеши появился какой-то новый друг. Он мне часто рассказывал про него — они ходили в одну секцию по подводному плаванию… У этого друга был очень интересный дедушка. Прославленный спелеолог. Алеша рассказал мне как-то, что друг водил его к дедушке и тот показывал очень интересные коллекции минералов, кораллов и тому подобного… Это было сразу после выпуска. Потом… Потом Алешу отдали под следствие. Этот старик был задушен в своей квартире, задушен и ограблен. Пропали его коллекции… А еще в той квартире были найдены кое-какие улики… Например, билет в бассейн на имя Алеши. Раздавленная жвачка, на которой отпечатался характерный узор его кроссовки. А коллекцию нашли у Алеши. В его доме. Это был ужас! Он ведь не убивал этого старика! Но его друг дал показания: он сказал, что Алеша долго просил привести его к деду в гости (а так и было!). Что Алеша очень заинтересовался коллекцией, просил у деда разрешения прийти еще… И еще вот что… Дверь в ту квартиру не была взломана. Старик сам открыл дверь тому, кто позвонил… Значит, знал того человека. Говорили, что Алеша заранее все продумал. Отпечатки пальцев на двери и замке все были тщательно стерты… Короче, преднамеренное убийство с целью ограбления. Его посадили.
Оля швырнула прочь сигарету, вторую по счету, и сунула руки в карманы. Говорила она теперь очень невыразительным голосом:
— Я не верила, и никто не верил. Алеша держался просто ужасно! Он плакал, кричал, что он не убивал, не мог убить! Но его никто не слушал… Больше я его не видела. Писала письма ему в зону. В одном письме он назвал наконец имя того своего друга. Нет, он ни в чем его не подозревал, его никто ни в чем не подозревал… Этот друг страшно переживал гибель деда. Дед был его единственным близким человеком. У него было алиби, это проверили. Его мать и еще один мужчина показали, что в тот день он был все время
