— Насколько я помню, ты этой дочери еще четыре года платил алименты.
— Между прочим, у нее есть имя.
— Странно, что ты его еще не забыл. Вы не виделись сколько?
— Давно не виделись, к сожалению.
— Ах «к сожалению»! Тогда должна тебе сообщить, если ты уже перестал ориентироваться во времени и пространстве, что сейчас это не бедная сиротка, а замужняя тридцатитрехлетняя женщина, у которой взрослые дети.
— Ну не такие уж и взрослые.
— Ты бы еще своего сына вспомнил. Как ты думаешь, могут у сорокапятилетнего мужика быть внуки? — Какая же ты злая, Валентина! Что тебе до его внуков.
— Я злая, да? Ты зато очень добрый. Уперся и ставишь под вопрос нашу с Машкой обеспеченную жизнь. Пойми, налетит эта саранча и все растащит…
— Да ничего я не уперся, с чего ты взяла. Конечно, все должно достаться вам с Машкой. Тут не может быть сомнений.
— Ну раз не может быть сомнений, завтра я сама сначала поговорю с опытным юристом, это какой-то однокурсник Аньки Бербер, она же юрфак закончила, потом мчусь к нотариусу, мы вместе с ним составляем документ, привозим его сюда, а тебе остается только, приехав домой на обед, поставить свою подпись… Не знаю, в западных фильмах еще какие-то понятые присутствуют. Я понятия не имею, нужно это по нашим законам или нет, но, если нужно, я и это организую. Ты просто приезжай обедать домой и ни о чем не думай… И не давая Игнатию опомниться, Валентина ласковым движением увлекла его на кухню, поглаживая по толстой спине и интимно спрашивая, приблизившись губами к самому уху, поросшему седой шерстью: — Водочки хочешь? «Как же с ним все-таки трудно, — подумала она, разливая холодную водку по рюмкам. — Все время идешь, как по минному полю».
Однако жизнь внесла в их планы неожиданные коррективы. Когда Присядкины утром всей семьей вышли из квартиры, чтоб спуститься вниз, сесть в машину и отправиться по своим делам — одна в школу, другая к юристу и третий в Кремль — на лестничной площадке их ожидала ужасная картина. Выйдя к лифту, семейство остолбенело. На стене напротив их двери (а я, кажется, уже упоминал, что квартира в этом замечательном доме была в каждом подъезде одна на этаже), так вот на стене напротив двери кто-то крупно написал масляной краской: «Присядкин — сволочь, ты еще свое получишь!» Вот это да! Надпись явно была сделана только что, потому что с некоторых букв и особенно с жирного восклицательного знака вниз еще стекали по стене капли свежей ярко-синей краски. Валентина очнулась первой и с криком побежала вниз, оставив мужа и дочь с раскрытыми ртами на лестничной площадке. Будка, как назло, была пуста. Валентина стала бегать вокруг нее с криком: «Где охранник? Кто охранник?!» Буквально через несколько секунд из помещения администрации вышел не спеша и при этом еще позевывая — Василий. Естественно, Василий!
— Василий, ты знаешь, что только что случилось у нас на лестничной площадке?! — закричала Валентина. В этот момент из подъезда как раз выскочили с перекошенными лицами Игнатий с дочерью. Водитель Сашка, видя что перед ним явно нештатная ситуация, пулей вылетел из машины и бросился к ним навстречу. Возможно, по инструкции ему надлежало закрыть их грудью.
— Ты никого не видел? Никто не выходил из подъезда? — обратилась к Василию Валентина.
— Я выходил в туалет. А так никого вроде не было.
— А ты? — повернулась она к водителю Сашке.
— Прям не знаю. Какие-то люди ходили туда-сюда, я ж давно тут ожидаю. Но в последние минуты перед вашим… выбеганием… нет, никто не выходил… Кажется…
— Так что случилось-то? — снова спросил Василий. В его тоне что-то почудилось Валентине странное, даже подозрительное. Какой-то неестественный голос был у этого Василия.
— А ты не знаешь? — спросила она.
— Откуда мне знать?
— Поднимись и посмотри сам. Нет, мы никуда не едем, я вызываю милицию.
— Видишь ли, мама, — ангельским голоском сказала Маша (и этот голосок тоже показался Валентине подозрительно неестественным), — у меня контрольная на первом уроке, так что вы тут разбирайтесь, конечно, со всем этим, а меня Александр повезет в школу. Гуд бай. Буду после двух, обед, надеюсь, на этот раз ты не забудешь приготовить.
— Точно не надо ни в чем помочь? — спросил у Валентины Сашка тоном, каким обычно обращается ординарец к полководцу. Вообще-то рядом стоял Игнатий, и он мог бы задать этот вопрос ему. Но Сашка, будучи опытным водителем-персональщиком, давно уже усвоил, кто тут в этой семье главнокомандующий.
— Нет, Саша, отвези Машу, и возвращайся за Игнатием.
— Может, я тоже поеду? — жалобно попросился в машину Игнатий, которому совсем не улыбалось дожидаться участкового, писать заявление, давать объяснения…
— Езжай, — милостиво согласилась Валентина. Семья уселась в машину и отчалила. Охранник Василий зашел за Артемом в его кабинет, и они все трое поднялись на этаж к Присядкиным. Капля с вопросительного знака продолжала ползти вниз по стене. Она уже почти добралась до пола.
— Да, ну и дела, — почесал в затылке Артем. — Ну что, позвать уборщицу, чтоб стерла? — Ни в коем случае! — у Валентины уже созрел план действий.
— Но может закрасить? — Еще чего, закрасить… Так, — начала она отдавать указания. — Артем, иди за участковым, Василий, немедленно в будку, начинай писать объяснения, кого ты видел и кого не видел…
— Я не видел никого, — еще раз уточнил Василий.
— Ну вот так и напишешь. А я беру фотоаппарат и сначала все это безобразие сфотографирую.
— Зачем? — спросил недогадливый Артем.
— Для истории, — загадочно произнесла Валентина. Но все же сочла нужным уточнить: — Это же вещественное доказательство. Если злоумышленника поймают… — и она выразительно посмотрела на Василия, давая тому понять, что не сомневается в том, что злоумышленник скорей всего и есть сам Василий, — так вот если злоумышленника поймают, мы эти доказательства предъявим в суде. Вскоре явился Антон с милицией. Был составлен протокол, место происшествия было тщательно изучено. Одним лестничным пролетом выше было найдено ведро, наполовину наполненное краской. У преступника, видимо, не было времени и возможности скрыться вместе с ведром.
— Минутой раньше вы бы вышли, — говорил Валентине участковый, — и застали бы его на месте преступления. И еще неизвестно, как бы он себя повел по отношению к вам. С перепугу мог делов-то наворотить… А так, никто ничего не видел, поди ж разбери, кто ж это нахулиганил.
— Вы считаете это хулиганством? — возмутилась Валентина, — А по-моему, это явный акт терроризма. «Ты еще свое получишь!» — это же политическая угроза. Я думаю, тут должно ФСБ разбираться.
— Да, и охранник ваш, как назло, пошел в этот момент отлить, — продолжал вслух размышлять участковый, — а то б засек, кто в подъезд входил с ведром, а потом выбежал без ведра… Это все не случайно, хулиганы все просчитали… Скажите, а у вас в подъезде никакого ремонта ни у кого в квартирах не ведется?
— Ремонта не ведется, а Василия этого проверьте, между прочим. Какой-то он подозрительно невнимательный сегодня. Может, это он сам и написал на стене угрозу, а потом вышел из подъезда, спрятался в туалете, а когда мы вышли — то тут же и показался. Как будто он ни при чем.
— Не беспокойтесь, охранника уже допрашивают.
— Вы уж извините, — сказала участковому на прощание Валентина, — Игнатий Алексеевич лицо государственное, так что мы снова вынуждены поставить в известность соответствующие службы…
— Ну что ж, ставьте, — горестно согласился участковый, прикинув, сколько в ближайшие дни ему придется составить всяких бумаг. — Что-то у вас все не слава богу вечно.
— Да уж, — веско подтвердила Валентина. — Врагов у нас много. Когда в час дня нотариус Ольга Петровна в сопровождении Валентины вышла из лифта, она, конечно же, был поражена граффити, украсившими стену их лестничной площадки.
— Весело вы тут живете.
