Краснопёров нахмурился:
— Что ж, плохой больно?
Она помолчала.
— Может, для кого и хороший… Только зачем вы тогда для себя все хотите задаром достать, а с соседями торгуетесь?
Краснопёров не спускал с нее пытливых, насмешливых глаз.
— Это тебе нашептали те, что насчет света клянчить приходили?
— Хотя бы и они, — Груня говорила, все более горячась, голос ее дрожал. — Наобещали им. Люди старались, силы положили, а вы теперь пользуетесь случаем… Выходит, не они клянчат-то. Ведь как о нас в районе будут говорить — со стыда сгоришь!..
— Пускай говорят, у меня от этого карман не затрещит!
— А разве для вас самое главное в жизни, чтоб карман не трещал?
— Ну, вот что. Васильцова, — Краснопёров тяжело поднялся: — ты еще молода меня учить!.. Небось, в пеленках была, когда я тут советскую власть завоевывал!.. Вот когда тебя выберут председателем, тогда будешь распоряжаться… А пока тут хозяин я.
«Не ты один», — хотела сказать Груня, но промолчала.
— А если ты долго молчала и язык у тебя чешется, — упираясь кулаками в зеленое сукно и медленно покачиваясь над столом, гневно досказал Краснопёров, — так выступи на собрании, может, поверят тебе и всю станцию пожертвуют соседям!
— Придет время — и выступлю, — тихо, сама удивляясь своему спокойствию, сказала Груня.
Она взяла чемоданчик и быстро вышла из кабинета.
«Нет, надо что-то делать, что-то делать!» — спускаясь по лестнице, думала она.
На улице, взглянув на мохнатые от инея провода, тянувшиеся за деревню, она свернула в ближний проулок и зашагала к реке мимо белых, в морозном кружеве тополей.
Она застала Яркина на станции. В этот день шел ремонт, динамо не работала, на станции было тихо, только чуть слышно, точно подземный ключ, воркотала в турбинной камере вода.
Яркин возился у пульта. Увидев Груню, он радостно закивал головой, начал было вытирать свои чумазые руки, но тряпка была масляная, он бросил ее и, смеясь, протянул Груне локоть. Она потрясла его за рукав гимнастерки.
— Привезла? Вот здорово!
— Насилу нашла, — Груня достала из чемоданчика перевязанную шпагатом стопку книжек, — Все магазины обежала, нету. У одного инженера, что нам лекции на курсах читал, выпросила.
— Вот это здорово! — Яркин вытер чистым носовым платком руки, развязал стопку и стал нежно гладить каждую книжечку. — Спасибо тебе, Грунь, выручила ты меня. Тут у меня одна идея появилась — изобрести одну штуку хочу. — Щеки его занялись нежным румянцем. — А без этих книжек я никуда бы шагу не сделал!.. Ну, рассказывай, чего в городе видела. В театре была?
— «Грозу» смотрела…
— Островского! Ишь, счастливая… Ну как, понравилось?
— Плакала я, — тихо сказала Груня. — Зачем она утопилась? Я бы ушла куда глаза глядят — и все… Да я тебе не об этом хотела, Вань… Я сейчас была в правлении, у Краснопёрова… — Вспомнив, как уходили из комнаты соседские колхозники, как грубо разговаривал с ней председатель, Груня торопливо и сбивчиво, теребя кисти шали, рассказала Яркину все.
Он слушал внимательно и, сняв очки, близоруко щурился. Без очков лицо его выглядело усталым и злым, но стоило ему надеть очки, как оно оживилось, вдумчиво засветились глаза.
— По всем этим делам мы Краснопёрова сегодня на бюро приглашаем, — сказал Ваня, пристально разглядывая свои большие белые руки. — Насчет света я первый раз слышу, я собирался через два дня подключить линию… Пока ты была на курсах, он еще два номера выкинул… Районная ярмарка открылась, а он ничего не выбрасывает… Колхозы победнее нашего что есть вывезли, а он даже картошку придерживает, ждет, когда цена повыше прыгнет…
— А ведь люди живут сейчас так трудно! — горячась, подхватила Груня. — Я вон в городе видела, как эвакуированным тяжело приходится… Сколько людей война со своих мест согнала, мучаются, а он…
— Я ему уже толковал про это, — Яркин положил руку на Грунину варежку, — но у Кузьмы Данилыча на все есть свой резон… Всех, дескать, эвакуированных я не накормлю, а весной за нашу картошку а пять раз больше возьму — все равно, мол, кто-то по высокой цене продавать будет, так что совесть тут ни при чем… Или случай с кино: ты же знаешь, что к нам в Дом культуры все бесплатно ходили, на прокат картин у нас особый фонд есть… Так нет, Кузьма Данилыч решил с посторонних по четыре рубля брать, чтобы колхозу не только все бесплатно обходилось, но даже барыш был!.. Вот и вразуми его. — Ваня помолчал, потом досказал с тихой раздумчивостью: — А придется!.. Хозяин он неплохой — чего зря хаять, но крепко в нем мужицкий корень сидит! Раньше его, наверно, Гордей Ильич сдерживал, главную линию вел, а без него придется нам Краснопёрову вожжи укорачивать… Иначе он так нахозяйничает, что нам будет ни проехать, ни пройти, — едва приметная улыбка затеплилась на губах Яркина, но он свел к переносью свои неломкие светлые брови — я улыбка погасла. — Боюсь, не спугнула ли ты его… Он ведь такой — заупрямится и не придет…
Но Краснопёров пришел — не в семь, как было назначено, а в девять, когда комсомольцы, уже переговорив обо всем, собрались расходиться.
— Извиняйте, ребята. — Краснопёров шумно вздохнул и, сбросив с плеч тулуп, свалил его на чисто вымытый пол читальной комнаты. — Выкладывайте, зачем я вам понадобился.
Потеснив Яркина, он присел и броским, испытующим взглядом оглядел сидящих за столом. Листала «Огонек» Груня, рядом, склонясь над столом, водила карандашом по чистому листу бумаги Фрося, напротив нее Иринка, чуть запрокинув голову, в упор смотрела на Кузьму Данилыча дерзкими синими глазами, на самом конце стола, подперев рукою щеку, сидела Кланя.
— Молодежь кой-чем недовольна, Кузьма Данилыч, — сказал Яркин и кашлянул, как бы подбадривая себя.
Все девушки выпрямились, как по команде, и пристально посмотрели на своего вожака.
— Дома культуры у вас нет, что ли? — щурясь и поглаживая пухлой ладонью глыбистый лоб, усмешливо спросил Краснопёров.
— Есть Дом культуры, и хороший. — Иринка тряхнула пышными светлыми кудрями.
— Может, звукового кино у вас нет? — продолжал выспрашивать в том же шутливом тоне председатель.
— Нет, пока не запамятовали, — мягко, с таившейся в голосе улыбчивостью проговорила Фрося, — каждую неделю новую картину смотрим…
— Танцовать приходится под «сухую» — рояля или баяна нет?
— Есть и то и другое! — весело откликнулась Кланя. — Откалываем так, что стены дрожат!
— Библиотека плохая?
— Ничего, но могла быть и лучше!
— Тогда тем же вы недовольны? — Краснопёров навалился грудью на стол, точно собирался раздавить его, и выжидающе замолчал, сверля всех пронзительными глазками.
Минуту в комнате стояла напряженная тишина.
— Мы не одобряем кой-какие ваши действия, Кузьма Данилыч, — сказал Яркин и встал.
Стол жалобно скрипнул под грузным телом Краснопёрова.
— Какие, если не секрет? — Глаза его холодно блеснули под бурыми колючками бровей.
Яркин стал за спинкой стула, на котором сидела Груня, стал так, чтобы видеть лицо председателя, и сказал все так же спокойно, не повышая голоса:
— Раз вас пригласили — значит, мы никакого секрета из этого не делаем… Мы хотим, чтоб в кино к нам соседи ходили бесплатно, чтоб картошка в хранилищах весны не дожидалась, а на подмогу шла в город, и последнее: чтобы без всякого вымогательства включить свет соседям.
Полные губы Краснопёрова шевельнула ухмылка:
— Ах, какие добрые! За соседей обиделись?
— Нет, за себя совестно стало! — вызывающе громко сказала Иринка.
