при любой ситуации не трендеть об идеологии! И не использовать ее в качестве дискуссионного приема. Я прощаю тебя на первый раз только потому, что этот закон, возможно, еще не успели перевести на иврит…
—
Это не идеология, Виктор! — Дов выглядел очень спокойным и наблюдал за Мишиным с нескрываемым любопытством.
—
Это идеология, Дов! — Мишин со злостью сплюнул прямо на пол. — Я знаю, ты сейчас начнешь убеждать меня в том, что Советский Союз является исчадием зла, что его несчастный народ стонет под игом коммунистов, что ему нужна свобода, демократия и счастье. Только не забывай, пожалуйста, что я тоже коммунист, причем со стажем.
—
Ну и что? — хмыкнул израильтянин. — Что это доказывает или опровергает? И мой отец тоже коммунист.
—
Да ну? — Мишин не смог скрыть удивления. — И как тебя с такой биографией в Моссаде-то держат?
—
Так ведь меня же держат, не отца.
—
Отец небось сидит?
—
Да нет, — усмехнулся Дов. — Преподает политологию в Иерусалимском университете. Он, кстати, профессор.
—
Веселая у тебя семейка.
—
Нормальная.
—
О чем мы вообще говорим?
—
Начали с разговора о вреде чрезмерного курения в послеоперационный период, — флегматично напомнил Дов. — Потом растеклись немного…
—
Знаешь, меня что-то сморило, — Мишин ненатурально зевнул и откинулся на подушки. — Ты не возражаешь, Дов, если я подремлю немного?
—
Даже несмотря на выкуриваемые в день три пачки сигарет, ты находишься в отменном состоянии, — улыбнулся Дов. — Во всяком случае, вполне нормальном, чтобы не испытывать внезапных приступов сонливости.
—
Ты сам себе противоречишь, приятель, — пробурчал Мишин, поправляя одеяло. — Только что ты говорил, что своим курением я свожу на нет титанический труд великих еврейских хирургов, теперь же утверждаешь, что я нахожусь в отменном состоянии…
—
Меня беспокоила твоя душа, Виктор, а вовсе не тело.
—
Так зачем ты пришел? — Двумя яростными хуками Мишин взбил чахлую подушку и поудобнее устроился. — За моей душой?
—
Я пришел поставить диагноз, — улыбнулся Дов. — Или, еще точнее, меня УПОЛНОМОЧИЛИ поставить тебе диагноз.
—
У обреченных есть только один диагноз, — пробормотал Мишин.
—
По-настоящему обреченные люди очень редко говорят о своей обреченности, — возразил израильтянин. — Как правило, они рисуют самые радужные планы на будущее.
—
И не только радужные, но и умилительные, — вяло подхватил Витяня. — Например, как после ампутации обеих ног они пробегут стометровку.
—
Никотин делает тебя желчным.
—
Чего ты хочешь от меня?
—
Ты нужен, Виктор.
—
Кому?
—
Об этом я скажу тебе чуть попозже. А пока я поясню, КАК именно ты нужен.
—
И как же я нужен?
—
В лучшем виде. С залеченным телом, здоровой душой и в прекрасной психологической форме. Мне бы хотелось, Виктор, чтобы ты понял: этот разговор очень и очень важен. И особенно принципиальное значение имеет твоя реакция на него…
—
Насколько мне известна механика этих приемчиков, у тебя сложная задача, Дов: с одной стороны, ты никогда не раскроешь мне истинную цель задуманного вами, а с другой, ты должен подписать меня на какое-то сомнительное предприятие, заполучив в порядке гарантии мою смиренную душу грешника? Так или нет?
—
Знаешь, краешком глаза я видел последний лист досье, которое завело на тебя ЦРУ…
—
Еврей и вдруг краешком глаза? — усмехнулся Мишин. — За кого ты меня принимаешь, дружище?
—
Ну, ладно, я видел все досье, — улыбнулся Дов.
—
Свое досье на меня вы составляли на основе американского?
—
Виктор, — взгляд Дова был укоризненным. — Мы же союзники с американцами. А союзники тем и отличаются, что ДОБРОВОЛЬНО делятся чем бы то ни было только в том крайнем случае, когда иного выхода не остается. Это американцы составили свое досье на основе нашего.
—
И что интересного ты вычитал в американском варианте?
—
Резюме. Последняя строчка, в которой они оказались — надо признать это объективно, — прозорливее нас. Знаешь, что там было написано?
—
Откуда мне знать! — пожал плечами Мишин.
—
Умный зверь.
—
Что?
—
Там было написано: «Умный зверь», — тихо повторил израильтянин.
—
Ты полагаешь, это комплимент? — глаза Мишина потемнели.
—
Я полагаю, это правда, Виктор.
—
А даже если и так, Дов. Что дальше?
—
Они хотят с тобой встретиться.
—
Кто? — взгляд Мишина сразу же принял осмысленное, конкретное выражение. — Американцы?
—
Да. Тебя затребовало ЦРУ. На некоторое время.
—
Вот так просто, — пробормотал себе под нос Мишин. — Как бандерольку с книжкой о еврейской национальной кухне.
—
Вовсе не так просто, как тебе это представляется, но затребовало.
—
Тебя это удивляет, Дов?
—
А тебя нет, Виктор?
—
Нет.
—
Совсем?
—
Месяц назад я бы сказал, что меня это пугает. Но сегодня мне все равно, — пожал плечами Мишин. — Какая в конце концов разница, с кем беседовать о смысле жизни, тем более когда его и в помине нет?..
—
А если без философии, Виктор? — Израильтянин поморщился. — Как по-твоему, зачем ты им вдруг понадобился?
—
А если без философии, Дов, то иди ты в жопу! — огрызнулся Мишин. — Я что вам тут, эксперт по Лэнгли? Может быть, у них смена начальства произошла, и новый шеф решил рассчитаться со мной за Буэнос-Айрес…
—
Нет, — покачал головой Дов. — Шеф прежний, а рассчитаться с тобой за трупы своих людей они могли по меньшей мере пять раз и без всей этой союзнической процедуры. Тут что-то другое…
—
Возможно, я понадобился им в качестве свидетеля…
—
В качестве свидетеля кадровый офицер разведки, а тем более, советской, может выступать только на свадьбе близкого друга, — внятно произнес Дов. — И то под вымышленным именем и с измененной внешностью. Во всех остальных случаях люди нашей с тобой профессии свидетельствуют с того
