—
А вас это удивляет?
—
Вы знаете, — Паулина вновь перевернулась на спину, — природа происхождения человека — великий процесс и самая непостижимая тайна на свете. Ни один американец никогда бы не понял ни вас, ни вашей души, ни, соответственно, тех глубинных, подсознательных мотивов, которые заставляют вас говорить и делать то, что вы, Валечка, говорите и делаете…
—
А вы со своей русской душой, естественно, все понимаете?
—
В том-то и дело, что понимаю я очень мало. Но ЧУВСТВУЮ почти все!
—
В вашем роду, Паулина, были исключительно русские?
—
Русской была только моя мать. Отец же происходил из очень древнего и богатого германского рода. Его предки были прусскими дворянами и даже имели отдаленное родство с Фридрихом Великим.
—
И вы хотите сказать, что ваша генетическая способность чувствовать русскую душу, не понимая ее в принципе, помогает в работе?
—
Еще как помогает!
—
Я как-то очень смутно все это представляю.
—
Напомню вам, Валя, что я психолог, причем, уверяю вас, психолог очень даже недурной, да еще, вдобавок ко всему, имеющий бесценный практический опыт. Для моей профессии почти тридцать лет работы в ЦРУ — это нечто!..
—
А в ЦРУ вы занимаетесь исключительно русскими, — вставила я.
—
Кто может сказать, чем он вообще занимается! Тем более в таких э-э-э специфических ведомствах! — Паулина легко приподняла свое загорелое тело с шезлонга и встала. — Так вот, для людей, выросших и сформировавшихся в России, или, точнее сказать, на том огромном пространстве, которое зовется ныне Союзом Советских Социалистических Республик, весьма характерно разительное, а с точки зрения продуктов западной цивилизации, патологическое, болезненное несоответствие между словами и поступками, между формой, в которую облекают мысли, намерения, инициативы и их конкретным содержанием…
—
Если следовать вашей логике, Паулина, то советская женщина, признаваясь в любви мужчине, на самом деле ждет того момента, когда он уснет, чтобы залить ему глотку уксусной эссенцией или вскрыть ему яремную вену кухонным ножом?
—
Не утрируйте, Валечка, — Паулина мягко улыбнулась, взяла с низкого стеклянного столика гигиеническую салфетку и бережно, словно прикоснулась к тончайшему фарфору, промокнула вспотевшее лицо. — Я говорю о поведении человека в экстремальной ситуации. Вы ведь, Валя, живете в зоне правового и нравственного произвола, в условиях автократического строя, сама система которого выстроена таким образом, что рядовая личность, не прикрытая номенклатурными связями, никак не защищена. То есть в экстремальных условиях вы боретесь за себя в одиночку. Мало того, вы прекрасно понимаете ОБРЕЧЕННОСТЬ этой борьбы, поскольку против вас — мощная система, которая практически не дает сбоев. И тогда вы уходите в себя. Но даже во внутреннем противоборстве с собой вы все равно склонны к самообману: понимая, что в одиночку вас непременно сомнут, вы ищите оправдание самой СИСТЕМЕ, оправдывая таким образом свой образ жизни.
—
Ну и что? — я пожала плечами, мечтая только об одном — поскорее закончить этот бессмысленный разговор и очутиться под душем. — Чтобы понять это, по-вашему, надо обязательно быть профессиональным психологом и почти тридцать лет проработать в ЦРУ?
—
Вы не дослушали меня, Валечка. Я давно уже не читала лекций в университетах, поскольку не занимаюсь обобщениями и теоретической базой, а исключительно конкретной работой.
—
В данном случае, мною?
—
Верно. Вами. И я должна быть на сто процентов уверена в том, КАК именно вы поведете себя в той или иной ситуации. Что вы не кинетесь на грудь СИСТЕМЕ, в надежде обрести там сочувствие, понимание и прощение. Вы сами вычеркнули себя из гигантской армии советских послушников. Стало быть, должны догадываться, что при ЕСТЕСТВЕННОМ развитии событий прощения вам не будет. Никогда!
—
Вы считаете это реальным?
—
Что именно? Предусмотреть все?
—
Да.
—
В рамках конкретного задания, которое будет вам поручено, вполне. Понимаете, Валечка, мы имеем дело с тем самым случаем, когда буквально все совпадает. Психологи определяют такие случаи, как «идеальную мотивацию». То есть затеянное предприятие равным образом выгодно как заказчику, так и исполнителю. Редкий случай, уж вы мне поверьте…
—
Мы уже говорили об этом, Паулина… — Я тоже встала. — Правда, в общих чертах, но… Возможно, именно поэтому мне кажется сущей фантастикой, наркотическим миражом для потерявшей надежду неврастенички, все то, что вы мне обещаете.
—
Вы имеете в виду ваше возвращение к нормальной жизни в Союзе?
—
Да. После всего случившегося со мной, я даже вообразить не могу ситуацию, при которой мне разрешат оставаться на свободе, жить как нормальный человек и даже работать там, где я работала…
—
Милочка, если бы вы знали, какую цель преследуем МЫ, право же, решение вашей проблемы показалась бы сущей безделицей, пустяком.
—
Я не покажусь вам чрезмерно неблагодарной, если признаюсь, что меня по- прежнему волнуют только собственные проблемы, Паулина, — пробормотала я.
—
Но вы ни на секунду не должны забывать, что свою проблему сможете решить исключительно в контексте с нашей. Такая постановка вопроса совершенно естественна, она органична, как родниковая вода. Вы должны мне верить, Валя! И сделать все, что я вам скажу. Вы дали свое согласие, Валя. Вы пошли на очень серьезный риск. И потому я лишаю вас права на инициативу! Даже на минимальную, вы понимаете меня? Вы будете делать только то, что предписано нами, действовать только так, как было решено здесь, в этом номере, и реагировать на любые обстоятельства именно таким манером, который мы определим заранее…
После этого силового монолога Паулина перебросила через плечо голубое банное полотенце, резко раздвинула стеклянную дверь в номер и проследовала в кондиционированный комфорт своей половины королевских апартаментов отеля «Мэриотт» (я уже понимала, что это не совпадение, что совершенно ненормальные с моей точки зрения люди из разведки ничего просто так не делают, а потому старалась не задавать лишних вопросов, связанных с удручающей последовательностью новых опекунов в подборе моего временного места проживания).
Ее половина представляла собой кабинет, спальню и огромную ванную. Впрочем, точно такой же, только в зеркальном отображении, была моя часть номера, куда я и отбыла, проводив седую наставницу молчаливым взглядом.
…За те восемь дней, что мы безвылазно (опять безвылазно!) пробыли с Паулиной в этом сдвоенном номере с кондиционерами, огромной крытой террасой со специальным оборудованием для принятия солнечных ванн и четырехразовым питанием, которое доставлялось в номер служебным лифтом непосредственно в миниатюрный кухонный отсек, я впервые за долгое время ощущала себя относительно ожившей и моментами даже оживленной. Во всяком случае, никакого сравнения с мучительными днями, проведенными в нью-йоркском аналоге этого отеля для
VIP
, не было. Наблюдая за Паулиной, я вскоре поняла, что эта женщина совершенно одинока. И в столь плачевном для любой нормальной представительницы слабого пола положении она, скорее всего, пребывала постоянно. Максимум, с короткими перерывами. Ибо вряд ли нашелся бы на свете мужчина, который бы рискнул жить под сводом железных правил этого седого старшины в модном купальнике. Она поднимала меня ровно в семь, гнала под холодный душ (я, правда, принимала горячий, но визжала при этом так, что Паулина, похоже, ни о чем не догадывалась. Или делала вид, что не догадывалась), заставляла съедать без остатка гигантский завтрак с обязательными мармеладом, соком грейпфрута и горой
