— Валентина!.. — Мишин раздраженно тряхнул своей роскошной гривой, с которой так не вязалась полустертая ниточка нарисованных усов. — Этот человек, — он вновь кивнул через плечо, — надежен, как «Аэрофлот». Времени на интервью у нас нет. Делай что я говорю, и тогда, быть может, появятся хоть какие-то шансы вылезти из этого дерьма.
— А ты?
— Я буду прорываться другим способом.
— Почему мы не можем уйти вместе?
— Через пару минут поймешь.
— Но…
— Все, Мальцева! — цыкнул Витяня. — Заткнись, пока я не засунул кляп в твой болтливый рот!
Сказав это, Мишин решительно направился куда-то в глубь будки, за перегородки трансформаторов. Туда же устремился вислоусый электрик. Буквально через пару секунд они вышли. В руках у Мишина был «Калашников». Этот автомат я не могла не узнать: сколько раз мы с девками разбирали и собирали его на «военке», сравнивая кое-какие детали этого грозного оружия с известным мужским органом. Тогда это казалось очень смешно. Сейчас же, увидев автомат в руках Мишина, я почувствовала, как у меня перехватило горло.
— А гранатомета там не было? — я понимала, что моя попытка сострить выглядит убого, но надо же было что-то сказать.
— Гранатомет — оружие тяжелое, основательное, — с совершенно нехарактерной для него интонацией откликнулся Витяня. — А мне сейчас нужно что-нибудь легкое, мобильное, для атаки… — Он вновь тряхнул гривой и тут же превратился в привычного Витяню. — «Калашников», подруга, — такая замечательная вещь, с которой даже женщины лучше засыпают. Как-нибудь я тебе это обязательно докажу…
Он повернулся к электрику, взял из его рук три рифленых рожка с патронами, засунул их за ремень брюк и, бросив небрежно: «Auf Wiedersehen!», скрылся за железной дверью.
Проводив его взглядом, который ровным счетом ничего не выражал, вислоусый повернулся ко мне и приказал на чистейшем русском:
— Немедленно за перегородку! Там комбинезон, каска и прочее. На переодевание — две минуты. И поживее, дамочка!
Я рванулась выполнять приказание, прекрасно понимая, что этот флегматик с отвертками — единственный на данный момент гарант моей безопасности. Даже не представляя себе, что произойдет дальше, каким образом он намерен вытащить меня из оцепленного дома, в котором только что велась ожесточенная пальба, что вообще задумал этот странный друг или подельник, или агент Витяни Мишина, я тем не менее беспрекословно исполнила все: скинула с себя так шедшую мне элегантную одежду, обшитую с изнанки разноцветными ярлычками, скоренько натянула дежурный комбинезон с какой-то надписью и армейского типа бушлат, подобрала волосы под ярко-оранжевую метростроевскую каску, лихорадочно стерла с лица грим и, выглянув из-за перегородки, спросила:
— А что со старой одеждой?
— Бросьте все! Сюда мы уже в любом случае не вернемся.
«Хорошенькое дело», — тоскливо подумала я, отпихивая ногой целый курган первоклассной одежды «Made in France», на приобретение которой мне бы не хватило двухгодичной зарплаты завотделом комсомольской газеты.
— Ну как? — голос монтера был лишен даже намека на любезность. — Готовы?
— Да, — сказала я, выходя из-за перегородки.
Вислоусый придирчиво обозрел меня с ног до головы, потом вернулся к столу, извлек из-под него пару резиновых сапог и швырнул их мне в ноги.
— В рабочем комбинезоне и вечерних туфлях на каблуках вы смотритесь просто потрясающе! — пробурчал он.
— Да, тут вы правы…
Резким движением, как когда-то у себя дома, на Масловке, после нелегкого рабочего дня и беготни по магазинам, я отправила в угол элегантную французскую обувь и влезла в сапоги, оказавшиеся примерно на три номера больше.
— Они болтаются на ноге… — почему-то я чувствовала себя виноватой и даже развела руками.
— Сейчас… — монтер стащил с себя точно такие же сапоги, затем толстые шерстяные носки, под которыми остались еще обычные, хлопчатобумажные, и кинул их мне.
— Надевайте! Только прошу вас, побыстрее!..
Носки оказались домашними, грубой вязки. Правда, сапоги были по-прежнему велики для моей ступни, однако теперь я уже могла не бояться, что при ходьбе ненароком вылечу из них.
— Ну что, нормально? — электрик с надеждой посмотрел на меня.
— Все в порядке… — как ни странно, в этот момент я испытывала куда больше желания успокоить его, чем услышать слова успокоения в свой адрес.
— Тогда подождем немного.
— Чего подождем-то? — я почувствовала, что голос мой аж заскрипел от злости. — Только что вы торопили меня, как на пожар, а теперь опять чего-то ждать! Может, вы еще кого-нибудь в гости пригласили?..
— Не мельтешите, дамочка… — он впервые улыбнулся, обнаружив под усами два ряда великолепных, совершенно не тронутых безденежьем и никотином зубов. — Это ненадолго…
Я пожала плечами. Даже несмотря на свой уже достаточно богатый опыт общения с профессиональными шпионами (в глубине души я всякий раз повторяла себе, что охотно прошла бы эту школу заочно, как слушательница курсов для начинающих журналистов), я так и не смогла привыкнуть к манере этих господ никогда не давать четких ответов на поставленные вопросы. В нормальной среде это всегда считалось дурным тоном, люди стремились к общению, хотели понимать и быть понятыми. До меня никак не доходило, что, оказывается, на свете есть много такого, о чем лучше вообще не говорить, что этим хитрым умолчаниям и недомолвкам учат методично и основательно…
Мои раздумья прервала резкая дробь автоматной очереди, прогремевшей откуда-то сверху.
— Вперед! — отрывисто бросил монтер и рванулся почему-то не к двери с черепом и костями, а как раз в противоположную сторону — туда, где я только что в панике меняла благородный облик супруги дипломатического советника по культуре на грозное обличье женщины-труженицы, имеющей в условиях развитого социализма равное с мужчинами право на пользование отбойным молотком и кувалдой.
Монтер резким движением сдвинул в сторону металлический стеллаж, уставленный какими-то запылившимися деталями, и я увидела узкое жерло вентиляционного люка с вмурованной в его кирпичную окладку железной лестницей.
— Вниз! — приказал вислоусый Мулявин, решивший, очевидно, что форма обращения к служебной собаке, воспитанной в милицейском питомнике, — лучший способ добиться от меня послушания. Наверное, он был прав, поскольку именно эти отрывистые, лающие команды действовали на меня безотказно. Даже не задумываясь, куда же все-таки ведет эта лестница, и что ждет нас внизу, в чернеющей темноте вентиляционного люка, я задом попятилась к образовавшемуся проему, мертвой хваткой вцепилась в край кирпичный кладки люка, нащупала сапогом первую ступеньку и очень медленно, с запасом фиксируя под ногами спасительную металлическую опору, начала спускаться вниз…
Через минуту, даже не поднимая головы, я поняла по движению воздуха, что вислоусый спускается за мной, благородно уступив лидерство даме.
— До каких пор? — сдавленным шепотом выдавила я, по-прежнему боясь взглянуть вверх.
— До тех, — прошелестел сверху монтер, — пока не почувствуете под ногами воду…
Где-то вверху продолжали стрекотать автоматные очереди, правда, доносились они в этот люк как-то приглушенно, словно через подушку. Автомат Мишина уже не напоминал о себе в гордом одиночестве, к нему присоединилось еще несколько собратьев по клейму «Сделано в СССР». На мгновение я представила себе, чем занят сейчас Мишин, и вздрогнула. Кажется, именно тогда до меня дошел смысл его последней фразы: «Через пару минут поймешь». Там, наверху, он делал то же самое, что и Вшола в промерзлом польском лесу, — отвлекал на себя людей, которым я была нужна даже больше, чем собственной маме.
