— Это какое, Юра?
— Закрываться! Экранироваться! Лучше всего, конечно, шаровая или яйцеобразная сплошная защита, но тогда сам себя заизолируешь, и никакой информации извне не получишь. Так я и про обычные-то щиты забыл, не говоря о яйцах!
— Про яйца забывать никак нельзя, с этим не поспоришь, да. И что в итоге?
— В итоге, Оксана Владимировна, все некроманты в округе узнали, что появился конкурент. Причем очень высокого класса. — Юра подбоченился и выставил босую ступню вперед, потом пошевелил черными от грязи пальцами, подумал и убрал ногу под стул.
— Ну, узнали, и что с того? Вступил бы в региональную ассоциацию некромантов.
— Ха! Как вы это себе представляете? Вы думаете, я не пытался? Да вы хоть в курсе, какой у них вступительный взнос для получения лицензии?
— Нет, конечно, меня же никто не приглашал.
— Девять невинных душ! Во-первых, я им колдун, а не живодер, во-вторых, невинных в этом городе еще поискать, а в-третьих — число девять мне не нравится, это число зла и зависти.
— Словом, ты их знатно обломал. И что теперь?
— Что, что… Объявили на меня охоту. Открытый контракт. А ну, кыш отсюда! Это я не вам, Оксана Владимировна. Просто уже обнаглели — при живом-то докторе подслушивают.
— Да, это с их стороны наглость. А в больнице-то что — безопаснее?
— В точку! У вас меня еще ни разу никто не побеспокоил. Что бандиты, что ФСБ, что тогда — ну, помните, эти, с орбиты — ни разу! И еще это… кушать очень хочется.
— Убедил, Юра. Будет тебе магическое убежище и трехразовое питание.
В отделение Юра бодро шел в одном ботинке, не задействованном в обряде похорон, но на всякий случай держался между двумя санитарами: региональные некроманты — они такие, от них всего можно ожидать.
Сколько ни убирали пациенты территорию (между прочим, под подписку о том, что идут на уборку добровольно и с энтузиазмом), а и медперсонал все же заставили выйти на субботник. Видимо, есть в этом действе нечто сакральное, вроде догм покорности. Ну да ничего, заодно и шашлычок затеяли, и душевно посидели.
Школьный спектакль
На всякий случай оговорюсь: это реальная история. Когда в далеком детстве мне приходилось участвовать в школьных утренниках и смотрах художественной самодеятельности, посвященных чему бы то ни было и сделанных во что бы то ни стало, я перманентно терзался тремя вопросами. Первый: какой восторженный дебил это все писал? Второй: все эти приглашенные гости — они что, и вправду получают удовольствие от нашего коллективного безумия с подвыванием? Если да, то они извращенцы. И третий, главный: почему мне на этот раз не удалось отвертеться?
Поведал мне эту историю Денис Анатольевич. В тот день он пришел забирать сына из школы и застал класс за оживленным обсуждением сценария одной самопальной пьесы. Прения уже перешли в ожесточенные дебаты и грозили закончиться рукоприкладством, линейкочпоканьем и портфелеметанием. Пришлось вмешаться и строго вопросить — какого и доколе? Ничтоже сумняшеся, ученики сунули папаше под нос сценарий — а вы, мол, сами почитайте. Денис Анатольевич раскрыл папку, ожидая увидеть очередные патетические сопли с сахаром, да так и застыл. Предупреждать заранее было бесполезно, все равно бы случился культурный шок.
Как выяснилось в ходе последовавшего детального сбора анамнеза, сценарий был писан психологом школы. Дамой энергичной. Но с недостатком экзогенного тестостерона per se, [52] а также его перманентного источника для удовлетворения нужд бытовой прикладной психологии с элементами развратных действий в отношении чужого мозга. Вся нерастраченная нежность пошла в творчество, вызвав к жизни тот самый опус, который держал Денис Анатольевич, тихо похрюкивая от восторга.
Пьеса была посвящена вреду алкоголя. Дама подошла к проблеме с эпическим размахом, одни действующие лица чего стоили. В списке отрицательных героев были: Стопка Водки, Литр Пива, Бокал Вина, Цирроз и Белая Горячка. Силы добра представляла художественная расчлененка: Мозг, Рот, Пищевод, Желудок, Печень — и далее по списку. В целом сюжет и его развитие, вплоть до самой развязки (да-да, Смерть с сельхозинвентарем тоже предполагалась), предугадать было несложно, но задумка в рамках отдельно взятой школы своей инновационностью могла повергнуть кого угодно в сопор[53] средней тяжести. И, поскольку отбояриться от этого дела было невозможно (сложно сказать, чем пытали директора школы, прежде чем он подписал сценарий к исполнению), класс приступил к кастингу, на коем намертво застрял.
Как и предполагалось, роли отрицательных героев быстренько расхватали шустрые троечники и отпетые хулиганы. Отвоевать у них репертуар алкогольного ассортимента и грозных болячек просто не было шансов, и под хихиканье счастливчиков остальные ученики приступили к дележу органов. На ура ушли Рот, Желудок, Сердце и Печень. Чуть позже был освоен Пищевод. Далее староста класса попыталась распределить оставшиеся роли в приказном порядке, но сразу же столкнулась с яростным сопротивлением.
— Я не буду мочевым пузырем! — вопил несчастный пацаненок.
— А я — кишечником! — пытался перекричать его другой.
— А мы вообще, нафиг, не придем на этот спектакль! — пригрозили однояйцевые близнецы, опасаясь вполне закономерного назначения на роль.
— Да чем тебе кишечник не угодил? — недоумевала староста.
— Тем, что слово вообще позорное, и заканчивается он прямой кишкой.
— Ну, хорошо, давайте тогда разделим его на троих ребят — чтобы был тонкий, толстый и прямая кишка, — отчаянно пыталась спасти ситуацию староста.
— Хорошо, тогда ты и будешь прямой кишкой, — резюмировали хором претенденты на кишечные роли.
— А почему я? Я могу быть ухом и слышать галлюцинации, — пыталась извернуться староста.
— Не выйдет, — веско припечатал Денис Анатольевич. — Галлюцинации слышит мозг, а эта роль уже занята. Впрочем, не отчаивайтесь. Где у вас кабинет психолога? Думаю, мне удастся ее переубедить.
Провожать доктора вызвался весь класс. Сын Дениса Анатольевича с достоинством шагал впереди и всячески гордился. Встав в отдалении, класс с замиранием сердца следил, как закрылась за доктором дверь.
