стало иное сознание, и вообще вели они себя непонятно. Один не узнал маму, хотя она узнала его. К тому же до них нельзя было дотрагиваться — ученые не велели, да они и сами то возникали, то падали в никуда.
Ксюша хихикала от восторга и подмигивала Лене, пока физик рассказывал об их исследованиях. Лене-то сразу было очевидно, в чем дело, и Ксюше тоже. Но точку над «i» поставил Дальниев. Он осуждающе взглянул на глубинно-хихикающую про себя Ксюшу и сразу подчеркнул, что дело серьезное и, может быть, Алексей Дмитриевич введен в заблуждение этими «исследователями».
— Но в принципе, — продолжал Дальниев, — современная наука подошла к самой грани, отделяющей этот мир от ближайшего, но уже иного. Полностью стену между ними нельзя разрушить, но дыру в стене, и основательную, образовать можно, особенно если добавить к естественной науке еще кое-что, не совсем естественное. И вот тогда здесь, в нашем спокойном мире, могут возникнуть существа, люди из самого ближайшего к нам региона Смерти, так называемого Мирового Города, или Столицы Скверны. Никакие это не воскресшие, как уверяют ваши, Алексей Дмитриевич, исследователи, мало понимающие, видимо, в традиционных науках древних, а просто те из умерших, которые остались пребывать в тонком теле, в энергетической оболочке, вместо того чтобы идти, как было раньше, путем предков, то есть идти все-таки по духовной вертикали, поближе к Царству Божьему. Они не могут так сделать потому, что современные люди слишком привязаны к материальному миру и не мыслят себе существование вне его. Этот ближайший регион, Мировой Город, фактически полуматериален и во многих чертах просто напоминает наш мир, если не копирует его. Конечно, не во всем. Но там течет жизнь понятная и приемлемая, казалось, для многих людей нашего времени, лишенных… сами знаете чего.
Ученый-физик не прерывал его и слушал молча и угрюмо.
— Но этот иной, полуматериальный мир — фактически ловушка, капкан. Выход из него — только в Преисподнюю, потому что он отрезан от высших миров. Бывают исключения, но мы не говорим об отдельных существах. Люди там обречены, хотя, может быть, многие из них сначала считают, что они — спасены. Ибо ведь жизнь после смерти продолжается, чего же еще, да к тому же и не без странной эротики… хе-хе-хе.
Ксюша тут совершенно не удержалась, и полуистеричный хохоток прошел по ее телу. Но она жалела всех, особенно «неспасенных».
— Вот если ваши исследователи, Алексей Дмитриевич, пробили эту дыру, то возникали, естественно, не «воскрешенные», за которых их принимали, а именно люди, попавшие после смерти в ближайший к нам регион. Это значит только одно: что ад стал к нам ближе. Такие внезапные появления умерших еще цветочки, а ягодки будут, когда в стене действительно образуется разрыв и сюда потечет иная, потусторонняя жизнь. Тогда будет катастрофа. Тем более если сначала такое состояние примут за «спасение». Нормальный путь — путь предков, но верующих предков, или же путь Солнца — уже путь непосредственного сближения с Богом. А Мировой Город образовался недавно, когда зловещие когти материализма и бесконечной жажды этой грубой жизни сковали сознание людей. Они получили то, что хотели, не сознавая конечных последствий. Впрочем, я не уверен, что ваши исследователи действительно прорубили дыру, по моим расчетам, немного рановато, это еще ждет человечество в будущем, правда, у нас в России невозможное часто становилось возможным.
Дальниев закончил.
Лена и Ксюша и не ожидали иного ответа. Но им было интересно, что скажет физик-теоретик о своих авангардных друзьях. Его реакция была неожиданной:
— Вероятно, вы, Антон Георгиевич, правы, — тихо ответил он. — Или тут авантюра, но дыма без огня не бывает. Пусть эти люди не осознают, что они делают и куда они ведут, но это не просто так. Они все-таки обладают силой и знаниями, хотя и разрушительными… Трудно сказать. Если не авантюра, возможно, какой-то позитив в этом есть. Науку не остановить. Мы подошли к самой грани, люди не знают об этом, но… Тут уж не выдержала Лена:
— Несомненно, несомненно, эра Водолея грозит фантастическими открытиями и ошеломляющими откровениями. Не все из них будут разрушительными, далеко не все. Мир радикально изменится. Но это ваше открытие, Алексей Дмитриевич, — путь в ад под знаменем жизни, счастья и спасения. Об этом хорошо сказано в одном стихотворении:
Мне приснится, как в воздух мерлый,
В ароматец знакомый серный
И плюют, и гогочут жерла,
Как ликует Столица Скверны.
На этом беседа с теоретиком закончилась. И вовремя. Раздался звонок, и в квартиру вошли радостные Данила Юрьевич и Алла со Стасиком. А за ними Слава Филипов, адепт высшего бытия. Все свои бури он оставил теперь позади, и поток чистого бытия проходил в его сознании как река, которая не может исчезнуть. Стало действительно необычайно радостно, словно спустилось небо. Хоть пой гимн радости Шиллера. Тлен от страшного разговора исчез, улыбался освобожденный Стасик, мертвецы из Столицы Скверны как фантомы не выли по углам, смеялась Алла, и тут же был накрыт стол. Все нежное, вкусное, французское вино — и все в меру. Больше приглашенных не было.
— За что будем пить? — спросил Дальниев, когда расселись.
— За Стасика, конечно, за Стасика! Станислав встал, поблагодарил за внимание, раскланялся, даже и не задумываясь, выпил сам… Спустя некоторое время — второй тост.
— За бессмертие, да, да, за бессмертие!
Этот тост вызвал к тому же дикую, почти огневую радость в глазах Лены и Ксюши. Другие были чуть сдержанней.
Пили немного, ибо внутреннего жара и так хватало у всех. Потому быстро возник третий тост.
— За Бытие и вечное благо! — резко произнес Дальниев. — Вечное благо не сама жизнь, которая рано или поздно исчезает, а ее основа — неуничтожимое Бытие. Пусть формы его неизбежно меняются, но само Бытие неизменно! Это и есть вечное благо! За него и выпьем!
Тост был принят благожелательно, но со вздохом. Вздохнула, конечно, Ксюша, до сих пор влюбленная в свое тело. В результате речь Дальниева вызвала дискуссию.
— Бытие, конечно, высшее благо, и оно от Бога, — поддержал Сергей.
Но Данила Юрьевич заметил, обращаясь, правда, к Лене:
— Все благо да благо, а где же Бездна и Тайна? Эти слова метафизически взвинтили всех, словно потусторонний шепот прошел по комнате. Снова возвысил голос Дальниев:
— Да, да! Но непостижимые глубины Божества и Его тайны не мешают Его благости! Это просто разные стороны Бога в Самом Себе!
Но Данила успел-таки шепнуть Лене:
— Не забывайте, Леночка, искательница вечного блага, что бытие только надежная платформа, не- затопляемая основа для погружения в непостижимую Бездну! И сама Бездна метафизически выше бытия!
И все же последнее высказывание Дальниева нашло животрепещущий отклик у большинства.
— За Бытие и за Бездну! За их равновесие! — воскликнула Алла, но голос ее дрогнул при слове «Бездна», и она оглянулась на Стасика. Он молчал.
Однако Данила усмехнулся при слове «равновесие».
— В конце концов, за высшее, бессмертное, вечное Я в каждом из нас! — заключил Дальниев. — Пусть оно будет свидетелем и бытия, и Бездны!
Это с радостью подхватили все.
Лена почувствовала, что в комнате стало необычно светло и таинственно-счастливо, и благо не нарушало присутствие Бездны.
Вдруг все подошли к огромному окну в гостиной. За окном зияло непостижимо-бездонное московское небо.
Все временное исчезнет как сон, завеса падет, и останется то, что ближе к Тайне Бога.
