Они сидели у окна, за столом, напротив друг друга.
— А вот с ними запутанная история получилась, — промолвил Саша.
— «Я, обретший бессмертие, ухожу в ночь». Ты получил их ответ на это?
— Да, — Саша улыбнулся. — Но ничего особенного. Берков написал, что речь идет о святой тьме Абсолюта, по ту сторону бытия. Леша помянул почему-то падение человека, от Адама до наших дней, но в основном, ввернул что-то о возвращении адептов и святых на земной план, для помощи людям, но главным образом для успешной трансформации земли и нечто более божественное. А Олег не удержался: разрисовал Дьявола и все его дела. Очень это у него красочно получилось, хе-хе…
— И что же?
— Дело не в их ответах только. Я и так прекрасно знал, что они не подготовлены, даже теоретически, хотя надеялся получить хотя бы какие-нибудь намеки — через общение, главным образом, если можно так выразиться. Здесь речь шла о другом, о чемони и не подозревали. Если я сведу их с человеком Востока, то возможен один в высшей степени необычный эксперимент, даже чудовищный…
— Чудовищный эксперимент?! Этого еще не доставало!
— О, нет, нет! Им не будет причинен «вред». Это не договор с Дьяволом и тому подобное. Контакт и эксперимент будет собственно не с ними и с их внутренними божественными существами, которых сами они еще не знают. Сами они метафизически не будут присутствовать. Ибо они только средства, маски этого их подлинного внутреннего существа, путешественника, так сказать. Необходимые ему, и иногда говорящие его голосом. Ведь эксперимент будет вне их ума и понимания, и их, как личностей, не будет касаться. Последствия этого эксперимента будут уходить далеко, далеко, за пределы этой жизни.
— О Саша! И все-таки это ужасно! Они же люди! И без их согласия — какие-то эксперименты! Ужас!
Это так поразило Нину, что она встала и, скрестив руки на груди, нервно, даже чуть истерически, заходила по комнате.
— Слушай, — спокойно ответил Саша, — то, что я здесь подразумеваю — вне уровня того, о чем ты говоришь. Ничего не значит, что «они» не дают согласия, ведь дело будут иметь не с «ними». Кроме того, все, что будет происходить — вне сферы вреда, зла, добра и тому подобное. Никакого зла им не причинят.
— Но значит, ты их обманывал?
— Нисколько. «Эксперимент» — это один уровень контакта, их не касающийся. Но на другом уровне, параллельно, мы хотели действительно иметь дело с ними как с личностями, и бросить несколько тайных зерен. С их согласия уже, — усмехнулся Саша. — Так что должно быть два уровня. Об одном — они не могут иметь представления, и поэтому бессмысленно им об этом говорить, он — полностью вне их достигаемости, да и тем более «эксперимент» этот по существу — не с ними. Другое дело — второй уровень. Здесь им будет все разъяснено. Так что никакого обмана нет.
— И что же? Но на втором уровне, когда речь идет о них самих, как ты говоришь, каковы будут последствия для них? К тому же ты говорил, что знал заранее, что они не подготовлены даже для этого?
— Здесь все будет сделано, как надо, со всеми предосторожностями и предупреждениями. В них будут брошены некоторые тайные зерна. Когда они взойдут — другой вопрос. Может быть, в последующих трансформациях души.
— Ничего себе! Один уровень — относится к вечности, другой — к трансмиграциям. Значит, эта бедная жизнь — вне игры?
— Не совсем. Она тоже будет вовлечена — в последнем случае… Но по-настоящему готовых людей и для этого второго уровня — очень трудно найти. Дело не в том, что сначала нужна реализация Абсолюта, пусть человек еще только начинает этот путь обычного посвящения, но потенциально он должен обладать и другим.
— Чем?
— Скажем так: некоторыми парадоксальными метафизическими способностями. Дам маленький намек на одну из них. Может ли человек, полностью погруженный в созерцание Бога, испытывать тоску? По чему? Ведь в Боге полнота всей реальности, включая небытийный аспект. Нет ничего закрытого для него. По чему же испытывается тоска?
— Ну и ну. Но мне их жалко. О Боже, они ведь хотят другого! Им нужен традиционный путь к Богу или к Абсолюту, хотя бы несколько верных и важных шагов в этом направлении. Они готовы к этому. Они хотят освобождения от этого ужаса нелепых сторон земной жизни. Но ты намекаешь на такое, что совершенно вне рамок всего…
Саша молчал.
— И что же ты хочешь делать? Какой твой ответ сейчас?
— Пока еще ничего не могу сказать. Мы скоро соберемся, и ты узнаешь.
Прошло несколько часов. Тьма сошла в их комнату с неба. По-отшельнически горела свеча где-то в углу. Они по-прежнему были одни, но уже во мраке. Саша отдыхал в кресле, шерстяное одеяло лежало у него на коленях, а Нина сидела рядом с ним, на полу, прижавшись к его опущенной руке. Они молчали.
Снова прежний ужас и «непроницаемость» Саши скрытой волной овладели ей. Из всех разгадок в уме горела сильней всего та, вторая, о последней тайне Бога. Но когда тьма подкатывалась к сердцу — думалось о третьей, о полной неизвестности.
Она попыталась воссоздать внутренний смысл того, что он сказал ей, всего несколько минут назад. Слова его восставали в ее уме, как огонь, окруженный тьмой. Но чем больше она вдумывалась в них, тем скорее рушились все разгадки, объятые языками внеземного пламени, и когда они исчезали, в ум, какими-то змеиными волнами входила бездонная и холодная тьма. И требовалось усилие, чтоб она отступила, и прежний маленький свет человеческого сознания вспыхивал опять.
И вдруг она сказала:
— Ты хочешь вырвать у Бога Его последнюю тайну? Ты погибнешь.
Молчание было ответом. Она не видела его лица.
— Нет, нет, больше, ты ищешь нечто, что противоречит всему, что идет против всего, что существует. Против Бога и против Дьявола. Ибо и Дьявол принадлежит реальности… Против некой основы основ.
Она говорила все это шепотом, держась за его руку…
— Ты хочешь выйти за пределы всего, что дано Богу и Его образу — человеческой душе…
И вдруг она еще сильнее сжала его руку.
— Мой бедный русский Фауст — ты погибнешь! Гибли даже те, кто посягали на несравнимо меньшее — ты знаешь об этом! Ты погибнешь, погибнешь!
И Саша вдруг ответил: его ответ раздался откуда-то из меняющейся черты.
— Ты видишь гибель только негативно, или в лучшем случае, — как шаг к новому возрождению. Так думают все, кто принадлежит к этой системе. Но в гибели есть иное начало… И принцип смерти — при некотором мастерстве — может быть окном…
— Нет, нет! Я не хочу твоей гибели! — и она прижалась к его похолодевшей руке. — Мой бедный, бедный русский Фауст! О, это уже не то слово для тебя — «Фауст»! Смешно! Это совсем другое! И кто твой Мефистофель — сам Абсолют?!..Но зачем, зачем ты идешь…
— Там нет вопроса «зачем».
— Но тогда кто ты, кто — ты?
И вот наступил день, когда Саша позвонил Олегу и сказал, что, поскольку второй этап из испытания пройден, надо встретиться, и он сообщит свой результат.
Леши Закаулова не оказалось под рукой: опять пропал. Договорились, что придут Олег и Берков. Саша назначил особое место встречи, одно из своих любимых. Это был дальний, одинокий, заброшенный рабочий район (в духе песни начала века: «Где-то в городе, на окраине»…), прорезанный железными дорогами, с которых часто доносились отдаленные тоскливые гудки поездов, точно зазывающих куда-то. И люди здесь на пыльных улицах, как будто тоже стремились в неизвестное…
Свидание было назначено в простой рабочей столовой, расположенной в покосившемся одноэтажном сером здании. Олегу дали, конечно, адрес — сам же Саша хорошо знал эту столовую, в которую он не раз забегал в свое время выпить стакан-другой водки.
