Старший лейтенант, однако, был явно неспокоен и часто поглядывал на дверь. Может, боялся, что Половянский опоздает или вообще не придет. Вдруг перед нами возник какой-то прыщавый верзила в школьной форме. Он что-то пробурчал и уселся на единственное свободное место за нашим столиком. Пырван нахмурился:
– Эй, друг, ты где находишься? Вас что, так в школе учат.
Ни слова не говоря, верзила встал и пересел за соседний столик.
– Пускай бы себе сидел, – сказал я. – Ты что, сказать мне что-то хочешь?
– Вот именно. Это опять-таки связано с Милчо Половянским. Я сначала подумал, что это не очень важно, но теперь… она может с минуты на минуту появиться, сядет за их столик, и вы. – Он набрался смелости и добавил: – Одним словом, Половянский встречается с одной особой, которую мы оба хорошо знаем… Что я говорю! Вы-то ее вообще не знаете, только слышали о ней. Догадываетесь, кто она, а? – Пырван забарабанил пальцами по не очень свежей скатерти, ему было явно трудно выговорить это имя. Я решил ему помочь:
– Уж не Десислава ли? Иже нарицаемая Деси? Венец твоих японских приключений?
Он вздохнул с облегчением:
– Да, она. Вы и вправду волшебник! Вокруг Половянского вертятся и другие женщины, но она у него, так сказать, постоянная. Можно сказать – любовь, – добавил он с насмешкой.
Между столиками расхаживал продавец лотерейных билетов. Я поманил его, он подошел.
– Ну, выбирай! – сказал я Пырвану.
– Сначала вы, вам сегодня везет.
Я оторвал два билета, дал один старшему лейтенанту, а другой сунул в верхний карман пиджака. Пырван подозрительно смотрел на меня. Наверное, удивлялся моему молчанию и тому, что до сих пор не потребовал от него объяснений, почему его признание так запоздало.
– Я и сам не знаю, почему сразу вам не сказал, – начал он смущенно. – Может быть, потому что… мне казалось: не такая она, не может быть замешана в махинациях Половянского. Тем более, ей известно, что она уже меченая овечка. Она с ним спит только ради денег, и как только они кончатся, моментально испарится. За деньги она готова и с последним пройдохой… Вот до чего докатилась.
– А раньше ведь не такая была, а? Разборчивая…
Пырван изменился в лице.
– Не знаю, какой она была, но в последнее время она совсем уже на все махнула рукой… Вот появится Половянский, вы его увидите. Нет, она в этом не замешана. Я ее знаю – трусиха и страшно боится милиции. Когда ее сцапали у того хирурга, что хотел с меня кожу драть, она чуть в обморок не упала… Мы же с вами разговорились о хозяине квартиры Половянского, вот я и забыл про нее.
– Что это ты оправдываешься? Ну забыл так забыл, хватит об этом. Другое дело – хозяин! Учитывая его великодушие по отношению к Половянскому, он и вправду фигура интересная. Позаботься о том, чтобы завтра-послезавтра проинструктировать 'нашего человека'. Я тоже, может быть, с ним поговорю. Ваза или еще что-нибудь – все равно. Для нас главное – реакция Половянского на этот поступок. Здесь одно- единственное словечко, одно восклицание могут дать больше, чем сто исписанных страниц.
– А что, если нам прямо сейчас сказать 'нашему человеку' о задании?
– Нет, лучше не надо. Видишь ли, вот-вот может появиться кто-нибудь, кто не должен нас видеть вместе. Запомни этот адрес. Будете встречаться только там. И никогда – на улице! А что касается Десиславы-Деси, то пока оставим ее в покое. Хотя наблюдать за ней, конечно, нужно. Твои предположения могут оказаться ошибочными.
Пырван задумался:
– От нее чего угодно можно ожидать… – Он вдруг переменился в лице, покосился на дверь и уткнулся носом в стол.
Я обернулся. К нам приближалась бесподобная красавица лет тридцати, одетая в сильно приталенный замшевый костюм. Она была подстрижена, как солдат к концу первого года службы, – короткие шелковистые волосы словно блестящий золотой шлем обрамляли ее красиво вылепленную голову. Лицо ее поражало неожиданно грубыми и в то же время необычайно привлекательными чертами: широкие, алчно выпяченные губы, высокие скулы, огромные глаза. Я не очень-то понимаю в женщинах, но могу поклясться, что с длинными волосами она была бы намного красивее. Сидевшие поблизости мужчины приумолкли. Каждый ощупывал ее взглядом, и она прекрасно это понимала. Ни на кого не глядя, она замечала всё.
Мне не надо было спрашивать Пырвана, кто эта женщина, – ее имя и так было написано у него на лбу. Приблизившись к нашему столику, она презрительно повернула голову в другую сторону. На затылке ее волосы острым треугольником уходили под воротник пиджака. Я наклонился к Пырвану и прошептал:
– Пригласи ее за наш столик!
Он откачнулся, крайне изумленный:
– Но мы поссорились и не разговариваем.
– Ничего, попробуй!
Старший лейтенант как робот встал из-за стола и деревянной походкой приблизился к ней:
– Деси, можно тебя на минутку?
Женщина даже не обернулась, хотя явно слышала его – я понял это по тому, что она слегка замедлила ход. Пырван вернулся рассерженный и красный до ушей.
– Догони ее!
Он подчинился, но каким смущенным выглядел в этот момент чемпион Европы, которому и 'медведи' нипочем! Он подошел к женщине, протянул было руку, но так и не посмел коснуться ее. Она резко повернулась к нему, взглянула на него прищуренными глазами и довольно громко сказала:
– Чего тебе?
Пырван понизил голос до шепота. По взгляду красавицы я понял, что он говорит обо мне. Я встал и поклонился, указывая ей на свободный стул. Все это я проделал ужасно вежливо, ну прямо вылитый светский лев.
Деси, явно заинтригованная, смерила меня взглядом и улыбнулась. Хороша, черт побери! Половянскому можно только позавидовать!
Улыбка ее становилась все более обещающей. Я по-прежнему торчал там в неудобной галантной позе. Мне показалось, что Пырвану причиняют боль взгляды, которыми мы обменивались. 'Это она нарочно его дразнит', – подумал я.
– Неужели вы не понимаете, что наше счастье в данный момент зависит от вас и только от вас? Почему бы вам не сделать так, чтобы все мужчины здесь лопнули от зависти?
– Так, значит, это твой дядя? – промолвила Деси, не сводя с меня глаз. – Тебе есть чему от него поучиться. Между вами нет ничего общего.
– Раз ты так говоришь, наверное, так оно и есть, – промямлил Пырван.
– Разумеется, так оно и есть. И любой, кто тебя знает, это подтвердит.
– Дети, давайте не будем спорить, – сказал я. – Наш бедный забытый столик нас ожидает. Мы вас не задержим, мадемуазель. Знаете ли, единственное, чего я не могу простить Пырвану – это того, что до сих пор он мне про вас и словом не обмолвился!
– Правда? – удивилась она. – Впрочем, он не из болтливых, и это делает ему честь. Но только это!.. Как бы то ни было, мы с вашим, как его там, племянником знакомы очень мало. Не правда ли, товарищ спортсмен?
– Ну, раз ты так говоришь.
– Да-а, а дядя твой приятный человек! Жаль, что вы так друг на друга не похожи. Не зря ты его долго прятал – сравнение было бы отнюдь не в твою пользу.
Пырван повернулся ко мне, его и без того темные глаза стали совсем черными:
– Она на меня из-за чего-то сердится, но не хочет сказать, почему.
Деси презрительно рассмеялась:
– Чтобы я на тебя сердилась? Господи, этого еще только не хватало!
– Ну, а раз ты не сердишься, – сказал Пырван, и взгляд его слегка потеплел, – то почему бы тебе не подсесть к нам? Ради дяди. Он-то ни в чем не виноват.
Глаза Деси остановились на его широких плечах, ей было явно не до меня. Я уже был уверен, что она
