сменяя друг друга так быстро, что я вконец запутался и стал невольно сосредоточивать внимание на разных несущественных подробностях. Снова вспомнились Соня и ее злосчастный баскетболист, Десислава и Страшимир Максимов, карманные часы и исчезнувшая цепочка. И все-таки я был уверен, что мне удалось ухватиться за ту ниточку, потянув за которую, мы постепенно распутаем весь клубок. Ниточка эта вилась у меня перед глазами, и ее затейливые петли складывались в слова: 'Он – это не он! Он – это не он!' Или, другими словами, мальчик на школьной фотографии и человек, которого мы подозреваем в самом страшном – государственной измене, – просто одно и то же лицо, и его настоящее имя нам не известно. Оно было известно Половянскому, а настоящий Чамурлийский пропал и, наверное, давно уже похоронен где-нибудь на чужбине. Мог ли он предполагать, что его славное прошлое послужит ширмой опытному шпиону… Ужасно! До того меня расстроила эта проклятая фотография, что я, кажется, уже никогда не смогу собраться с мыслями… Вы понимаете, одного человека заменили другим. Главную роль, несомненно, сыграло их внешнее сходство. Они вернули нам не героя Петра Чамурлийского, а человека, на которого тот был удивительно похож. Остальное – вопрос везенья, опыта и выдержки. Ему оставалось кропотливо собирать данные о 'своей прежней жизни', не оставляя и следа сомнения у 'своих старых знакомых', что он и есть тот самый Чамурлийский. Для этого приходилось быть все время начеку, выработать соответствующие реакции, создать солидную, до мелочей выверенную легенду о своей новой жизни, делая ставку в основном на безукоризненное исполнение служебных и общественных обязанностей, одним словом – носить с честью фамилию Чамурлийский, которая пользовалась и будет пользоваться таким уважением в нашей стране, и благодаря отцу, старому коммунисту, и благодаря подвигам сына в Испании, Греции, Югославии и на фронте.
Итак, Лже-Чамурлийский возвращается в Болгарию с незажившей раной на шее, полученной на память от немецких надзирателей, и – какая удача! – все его 'родственники' умерли, домик около кирпичного завода снесен, а соседи переселились кто куда. Столица изменилась, и, как это всегда бывает во время революции, никто не обращает на него внимания, никто его не разыскивает. Времени узнать о 'себе' подробности у него предостаточно, и он не тратит его понапрасну. Военное училище оказалось прекрасным убежищем. В армии было, может, и не так спокойно, но он блеснул и там, сыграв важную роль в разоблачении диверсионной группы и окончательно завоевав доверие начальства. Учеба в институте позволила ему полностью 'погрузиться' в нужную среду. После этого он стал медленно, но верно преодолевать ступени иерархической лестницы уже как работник внешней торговли. Его успехи никого не раздражали и не удивляли: он показал себя человеком скромным, трудолюбивым, который звезд с неба не хватает, вперед не лезет, умеет уважать начальство и всегда вежлив с подчиненными. Все шло как по маслу. 'Чамурлийский' приступил к серьезной работе на тех, кто его прислал. Его счет в банке (скажем, где-нибудь в Швейцарии) становился все более солидным. Перспектива обеспечить себе спокойную старость в собственной вилле на берегу прозрачного альпийского озера или на Ривьере становилась вполне осязаемой. Однако судьба, как знает каждый из нас, не любит накатанных дорог. Особа капризная и злая, она вмешивается как раз в самый неподходящий момент, когда человеку начинает казаться, что он уже почти достиг желанной цели и на его пути – ни одного красного семафора. В данном случае судьба приняла облик Половянского. Милчо узнает в высокопоставленном чиновнике Чамурлийском своего однокашника из Врачанской гимназии. С какой стати ему жить под чужим именем? Не может быть, чтобы это было случайно… Половянский не дурак. Конечно, он может выдать его властям, но что он от этого выиграет? 'Будь спокоен, я умею держать язык за зубами, но молчание стоит дорого!' – заявляет Милчо своему школьному товарищу, попытки которого отвертеться (вы, мол, обознались!) провалились в первую же минуту этой роковой встречи. И вот наш 'герой' приводит домой вымогателя, с тем чтобы держать его под присмотром. Половянского такая сделка вполне устраивает – и жилье ему обеспечено, и бочка с медом под боком – ни тебе тайных уговоров, ни телефонных звонков – знай себе греби и доллары, и левы, и все, что душе угодно… А как обстояли дела с заграничным паспортом Милчо? Почему бы и нет – ведь Чамурлийский – важная птица. Что ему стоит обтяпать это дельце? А станет отпираться, одного телефонного звонка Половянского куда надо будет достаточно, чтобы поставить его на место… Итак, кто же убил Половянского? Глупо даже спрашивать об этом. Чамурлийский был по уши сыт его безобразным поведением, его чрезмерной алчностью. Как ни ублажай вымогателя – а это может продолжаться бесконечно, – кто может гарантировать, что в один прекрасный день он не проговорится? Прижмут его к стенке в милиции, заставят рассказать о долларах, которые он якобы получает от своей тетки из Гамбурга, и тогда пиши пропало… А потом что? Что там говорить, и так все ясно. Даже удивительно, что он так долго ждал, – другой на его месте избавился бы от Половянского сразу же, как только стало ясно, что тот не собирается без лишнего шума отказаться от своих притязаний, а наоборот – становится все более ненасытным. На что надеялся 'Чамурлийский'? Обеспечить проходимца паспортом или сбежать на Запад самому? Никто не спорит – трудно решиться пролить чужую кровь. Предатель, убийца – не много ли для одного человека? И все же Чамурлийский убил своего квартиранта, нашел в себе силы, причем удар был нанесен так мастерски, что тот и пикнуть не успел. Единственное, что мне до сих пор не совсем ясно, так это то, какова наша роль во всей этой истории. Не решился ли Чамурлийский на этот поступок из-за нас? А что: почувствовал, что дела его плохи, что повсюду за ним следят, и начал нервничать, выискивать свои самые уязвимые места. А таким местом, безусловно, были его отношения с Половянским! Да, он убил Половянского, но… кто он такой? Как его зовут?
Почти в отчаянии я обхватил голову руками, не стесняясь присутствия старшего лейтенанта, который не спускал с меня глаз. Усталость, апатия, смятение, ярость не давали мне сосредоточиться и проанализировать факты, которые могли бы оказаться полезными в этой новой ситуации. Мне вдруг даже стало казаться, что фотография – просто глупая случайность, которая ровным счетом ничего не меняет. В такие критические моменты человеку как стакан чистой воды в жару нужна чья-нибудь помощь, дружеское участие. Однако от кого я мог их ожидать? Разве что от старшего лейтенанта? Вот он сидит напротив меня, его черные глаза азартно поблескивают, и кажется, что он только и ждет моего знака, чтобы перейти к действиям. Да, но к каким? По-моему, я даже могу угадать, о чем он думает. Наверное, про себя он считает, что нам страшно повезло, что игра становится все интереснее и что сама судьба послала нам этот случай. Ему-то с самого начала было ясно, что это не просто уголовщина. Теперь нам остается только привлечь свежие силы и наконец применить решающий прием – 'волчий капкан', который мы так долго держали в тайне на случай решающей схватки. Так за чем же дело стало? Смелее, подбадривал меня его взгляд, я готов!
– А тебе известно, что внешность человека с годами меняется? – почти закричал я, сам того не желая. – Что ты на меня так смотришь? Шутка ли сказать – тридцать лет! Что из того, что есть сходство? Я вот, например, вообще не похож на себя в школьные годы. Не веришь – приходи домой, я тебе докажу.
– Я вас не совсем понимаю…
– Я хочу сказать, дорогой, что таким случайным глупостям не следует слепо доверять. А что, если это просто совпадение? Да почти на любом подобном снимке можно найти стриженных наголо двойников и Чамурлийского, и Половянского, и Страшимира Максимова, и даже твоих собственных.
– Я в этом уверен, – покачал головой Пырван. – Насчет Половянского по крайней мере никаких сомнений быть не может. Его-то я и без лупы узнал с первого взгляда. Да и вы сами его сразу узнали.
– Да, у Половянского действительно очень характерные черты – острый нос, тонкие губы, вообще вся его лисья физиономия…
– А у Чамурлийского, значит, не характерные? Так, что ли? Вы его видели только однажды, а я много раз. Он это!
– Ну и что из этого? Я могу очень подробно его описать. Высокий лоб, над правой бровью – выступающая синяя вена, римский нос, тонкие губы, высокомерный взгляд. Лицо, каких тысячи. У меня у самого почти такое же. Поэтому я скорее склонен считать, что между мальчиком на фотографии и Петром Чамурлийским нет ничего общего. К тому же я не верю в привидения, да и дешевые детективы не в моем вкусе. Четверть века он скрывается под чужим именем, а мы ни о чем не догадываемся. Хорошенькое дело! Ты, кажется, о нас не очень-то высокого мнения?
– Но ведь все это очень легко проверить, – парировал старший лейтенант.
– Каким образом?
– Можно разыскать однокашников Половянского и Чамурлийского. Я думаю, что лучше всего начать с архива Врачанской гимназии. У этого загадочного мальчика с фотографии должно быть имя и фамилия. Как только мы выясним, как его звали, мы постараемся его найти, и, если нам это удастся, все сомнения сразу
