Чернопахотная ночь степных закраин В мелкобисерных иззябла огоньках. За стеной обиженный хозяин Холит-бродит в русских сапогах. И богато искривилась половица — Этой палубы гробовая доска. У чужих людей мне плохо спится, И своя-то жизнь мне не близка.

Посмею сказать, что Осип Эмильевич полюбил эту землю. В первый год своей жизни в Воронеже он имел возможность побывать в различных районных центрах Черноземья, некоторых совхозах. Был даже в декабре 1935 года в тамбовском санатории, откуда писал Надежде Яковлевне: «Здесь… зимний рай, красота неописанная. Живем на высоком берегу реки Цны. Она широка или кажется широкой, как Волга. Переходит в чернильные леса. Мягкость и гармония русской зимы доставляют глубокое наслаждение. Очень настоящие места…»

Эта область в темноводье — Хляби хлеба, гроз ведро, Не дворянское угодье — Океанское ядро… Я люблю ее рисунок, Он на Африку похож — Дайте свет, — прозрачных лунок На фанере не сочтешь…[90] Анна Россошь и Гремячье, — Я твержу их имена. — Белизна снегов гагачья Из вагонного окна. Я кружил в полях совхозных, Полон воздуха был рот. Солнц подсолнечника грозных Прямо в очи оборот. Въехал ночью в рукавичный, Снегом пышущий Тамбов, Видел Цны — реки обычной — Белый, белый, бел-покров. …………………………… Где я? Что со мной дурного? Степь беззимняя гола. Это мачеха Кольцова. Шутишь — родина щегла!..

Это стихотворение было написано под впечатлением командировок в Воробьевский район, куда Осип Эмильевич ездил с группой воронежских писателей и журналистов.

И отсюда совершенно изумительные стихи о щегле. Я помню, с какой любовью писал их Осип Эмильевич, как радовался им:

Мой щегол, я голову закину, Поглядим на мир вдвоем. Зимний день колючий, как мякина, Так ли жестк в зрачке моем? Хвостик лодкой, перья черно-желты, Ниже клюва в краску влит. Сознаешь ли, до чего щегол ты, До чего ты щегловит?

О щегле было не одно стихотворение, были и варианты. «Щеглиный цикл, — пишет Надежда Яковлевна, — развился на обостренной жажде жизни, на ее утверждении, но предчувствие беды пробивалось в нем с первых минут». Осип Эмильевич видел щеглов не только на воле, но и у Вади, хозяйского мальчика, были щеглы. Надежда Яковлевна вспоминает, как работал Осип Эмильевич над этим циклом, и передает его слова: «Щегла запрятали в клетку, не выпустили в лесную Саламанку… А меня нельзя удержать на месте».

Мне кажется, никогда Мандельштам не сливался душой так тесно с природой, никогда не писал таких задушевных стихов, какие писал в Воронеже:

Вехи дальние обоза Сквозь стекло особняка. От тепла и от мороза Близкой кажется река. И какой там лес — еловый? — Не еловый, а лиловый, И какая там береза, Не скажу наверняка, — Лишь чернил воздушных проза Неразборчива, легка…

В Воронеже поэт полюбил русскую зиму, многоснежную, ясную, морозную. До воронежского периода в его стихах почти не было зимних пейзажей. Здесь мне хочется вспомнить еще одно зимнее стихотворение, написанное под впечатлением чудесных картин природы в тамбовском санатории:

Как подарок запоздалый Ощутима мной зима. Я люблю ее сначала Неуверенный размах. Хороша она испугом, Как начало грозных дел. Перед всем безлесным кругом Даже ворон оробел…

Благодаря «Воронежским тетрадям» Осип Эмильевич навсегда прописан в старом русском городе.

Вы читаете Шум времени
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату