она разревется, чего с ней не случалось со дня смерти отца. Она быстро-быстро замигала, боясь, что не сумеет сдержать слезы.
– Я не знаю.
– О чем вы думаете?
Сирена была тронута волнением, прозвучавшим в голосе Грейнджа.
– Не знаю. – Она стянула на шее длинное ожерелье так, что бусинки врезались в кожу. – Я потрясена. Папа… У него никогда не было денег. Когда он работал, ему хорошо платили. Но перерывы в работе – они съедали все, что удавалось отложить. – Сирена выпустила из руки бусы и провела дрожащим пальцем по узкогорлой вазочке, расписанной цветами и птицами, про которую Герти сказала, что это Китай, восемнадцатый век. – Как он тратил деньги, сколько платил за эти вещи? Я не знаю. И если они так дорого стоят, почему он ничего мне не говорил? – У нее запершило в горле.
Грейндж обнял ее за плечи. Она прислонилась к нему. Он казался надежным, уверенным в себе, прочно связанным с реальностью. Именно это и было ей сейчас нужно – вернуть ощущение реальности.
Она с трудом сглотнула. И все же ей нужно было выговориться.
– У дедушки и бабушки было много красивой мебели, даже ручной работы. Бабушка собирала посуду, а дедушка очень гордился кружками, которые стояли на каминной полке. Папа говорил, что он от них научился ценить старые, с любовью сделанные вещи. Но это… – Снова очертания вещей расплылись, и ей пришлось схватиться за руку Грейнджа.
– Вы уверены? – спросила она Герти, собравшись с мыслями. – Я не хочу сказать, что сомневаюсь в ваших знаниях. Но у отца никогда не было никаких настоящих сбережений. Перед смертью он жил в крошечной квартирке. Он… – Она не могла вспомнить, что еще хотела сказать.
– Сирена, – ласково произнес Грейндж, – если ваш отец разбирался в антиквариате, то это и были его сбережения. – Он показал на английский перламутровый несессер.
– Но если бы он не тратил деньги на эти вещи, он мог бы не ютиться в однокомнатной квартире.
– Сирена. – Когда она выпрямилась и подняла на него глаза, Грейндж продолжал: – Вы же говорили, что не всегда были с отцом. А в детстве вы и не интересовались финансовыми вопросами. Возможно, он продавал часть вещей, когда нуждался в деньгах. При его профессии он должен был все время переезжать с места на место, так что, возможно, он просто не хотел обременять себя большой квартирой.
Грейндж был прав. Сирена понимала, что в отличие от нее он способен трезво смотреть на вещи. Она надеялась, что, если продолжить разговор, он поможет ей разобраться в происходящем.
– Он никогда не говорил, какие это ценные вещи. Интересно, почему?
Герти улыбнулась.
– Может быть, он как раз и хотел, чтобы вы пережили это мгновение, – сказала Герти.
– Может быть. – Сирене хотелось потрясти головой, сполоснуть лицо ледяной водой, хотелось, чтобы кто-нибудь ударил ее, да посильнее. Это было какое-то сумасшествие. Оказывается, она возила с собой десятки тысяч долларов и не подозревала об этом. Не может этого быть! В один прекрасный день она доберется до одного из этих экспертов, о которых говорила Герти, и ей скажут, что Герти заблуждается, не может быть что она, Сирена, странствовала по жизни, не замечая богатства, которое находилось у нее под носом. – Я чувствую, что схожу с ума.
– Это, пожалуй, слишком, – вмешался Грейндж. – Вы никогда никому не показывали эти вещи?
Сирена покачала головой, и ее щека на миг прижалась к ключице Грейнджа. Потом она выпрямилась. Давно ли она сидит, прислонившись к нему, ощущая его тепло, его силу?
И нуждаясь в этом.
– До этого как-то никогда не доходило, – объяснила она. – Я не шучу. Каждый раз, когда я смотрела на эти коробки, мне казалось, что я похожа на старьевщика. Я боялась, что меня сочтут ненормальной. К тому же, как я уже говорила, мама не одобряла его увлечения. Она считала, что он должен тратить деньги на более практичные вещи, вроде мебели или автомобильных покрышек. Она не могла представить себе…
– Что вы собираетесь делать?
Что? Она хотела сказать Грейнджу, что все еще не может прийти в себя. Но он тогда подумает, что она просто дурочка, если уже не подумал. Действительно, разве умная женщина станет таскать за собой кучу коробок, не удосужившись хоть что-нибудь узнать об их содержимом?
– Для начала, – ответила она, – я собираюсь уложить вещи в коробки.
– Для начала?
– Пока не найду человека, который сможет дать точную оценку их стоимости. – Вот теперь она говорит как трезво и рационально мыслящий человек. – Может быть, Герти может кого-нибудь предложить?
– Возможно, – не очень уверенно отозвалась Герти. – Надо найти человека, которому можно польностью доверять.
– Конечно. – Сирена сменила положение и поморщилась, оттого что в онемевшие колени вонзились острые иголочки. Но когда ее взгляд упал на небольшой деревянный ящик, отставленный в сторону, она забыла обо всем на свете. – Я всегда очень любила лошадей, – сказала она, поднимая на каждой ладони по фигурке лошади, выполненной с мельчайшими деталями. Белых, вставших на дыбы лошадей удерживали грумы в развевающихся камзолах, с благоговейным восторгом глядевшие снизу вверх на могучих животных.
– Я еще была маленькая, лет десяти, когда отец мне их привез из Франции. Не знаю, где он их купил. – Она поставила статуэтки на пол и провела пальцем по гордо выгнутой шее одной из лошадей. – Я была в восторге. Конечно, это не то же самое, что держать настоящую лошадь, но их красота, эти детали…
– Вы правы, – вставил Грейндж. – Детали просто замечательны. – Он наклонился, рассматривая траву, листья папоротника, кустики у ног лошадей.
Сирена кивнула.
– Родители велели мне держать их в стеклянном ящике. Моим друзьям разрешалось на них смотреть, но не трогать.
Грейндж выпрямился.
– Я понимаю ваших родителей. Представьте, какой был бы ужас, если бы они разбились.
– Конечно. Мама разрешала мне играть с ними, но только когда я сидела на диване. Я думаю, она сердилась, что отец подарил мне вещь, совершенно неподходящую для ребенка. Даже папа волновался, когда я брала их в руки. Он говорил, что это волшебные лошади и что, если я буду с ними бережно обращаться, они принесут мне счастье. – Сирена прикусила губу. – Я хотела, чтобы он был доволен мной, и так и делала.
Герти до сих пор не произнесла ни слова, даже не пошевельнулась. Теперь она подняла одну из статуэток, поднесла к заставленному окну, нацепила очки и стала рассматривать ее со всех сторон.
– Мейсен, – сказала она наконец.
– Что?
– Мейсен, Германия. Или я очень ошибаюсь, или это мейсенский фарфор.
– Это так важно? – спросила Сирена.
– О, да. Если я правильно помню, в начале восемнадцатого века в Германии жил химик, который первым стал использовать каолин для производства белого фарфора. Его секрет был величайшим достоянием мейсенских мастеров, и эти вещи очень высоко ценятся.
Сирена хотела сказать Герти, что все это похоже на сцену из какой-то пьесы.
– О, – прошептала она, – а вы не представляете себе сколько…?
Герти покачала головой. Ее глаза стали совсем круглыми и огромными.
– В одной из моих книг по искусству есть очень похожая статуэтка. Там написано, что она была продана за шестьдесят тысяч долларов. А это было много лет назад.
