Сколько стоит любовь

– Слышала. Ты сказал это просто так?

– Нет. – Он смотрел прямо вверх. – Ты бывала у меня дома. Готовила еду. Занималась со мной любовью. Когда ты уехала, там осталась частица тебя. Но ты купила себе дом здесь, и я понял, что мне никогда не удастся уговорить тебя переехать ко мне.

Грейндж хочет расстаться с карьерой из-за нее, из-за этого дома, в котором они только что занимались любовью? Ей хотелось замотать головой, сказать ему, что это нечестно – возлагать на нее такую ответственность. Но она действительно хотела, чтобы он носил футболки, а не костюмы-тройки, чтобы он жил здесь, где такой чистый воздух и где он мог бы смотреть ее пьесы.

– Я несколько лет назад говорил с руководством местного банка, – сообщил Грейндж. – Они предлагали мне пойти к ним. Но тогда у меня не было никакой причины менять работу.

– А теперь есть? – Не может быть. У нее уже дрожит голос.

– Надеюсь, что есть.

Она могла бы смутиться. Но они только что занимались любовью на ее старом спальном мешке.

– Да, это так. – Она проглотила слюну, но голос ее не слушался, она могла только шептать. – Все эти дни, когда тебя не было рядом… Думаешь, мне это легко далось?

Я едва не умерла.

– Значит, ты согласна, что я продам свой дом и перееду сюда?

И он еще спрашивает! Ей хотелось во всю глотку завопить «да», но она ощущала неясное беспокойство. Он собирался слишком многим пожертвовать ради нее. Но все же, может быть, это не жертвы? Возможно, он решил бы уехать из Сан-Франциско, даже если бы она не появилась в его жизни.

Как жаль, что этого нельзя узнать.

Грейндж называл ее цыганкой. Но что-то в этой стороне ее натуры, должно быть, привлекало его. Цыгане свободны. Это люди, чуждые условности, живущие своим умом по собственным законам. Сирена не была уверена, что все это имеет прямое отношение к ней. Но у нее есть та же любовь к жизни. И пока она не попала в Сноу-Сити и не нашла этот дом, ей тоже не сиделось на месте.

Почему ей так нужен Грейндж?

Все это казалось слишком сложным.

– Грейндж, я ни за что не стану распоряжаться твоей жизнью. Если бы меня кто-то попытался привязать, я бы, наверное, тут же сбежала. Но я хочу остаться здесь. Я этого хочу всей душой.

– Я рад.

Ей уже было необязательно видеть его лицо. Она уткнулась ему в грудь и пробормотала:

– Если ты захочешь жить здесь, со мной, я буду очень, очень счастлива.

Через некоторое время они заснули, проснулись страшно голодные, но вместо того, чтобы заняться поисками еды, снова занялись любовью. Утром они быстро оделись, вздрагивая от холода. Когда она сообщила, что газ еще не включен, Грейндж предложил затопить камин, и тогда ей пришлось признаться, что дров тоже пока еще нет. У нее не было времени заниматься такими пустяками. По правде говоря, она не собиралась подключать электричество, газ и воду до тех пор, пока окончательно не переедет в дом.

Он молчал, и это молчание ранило хуже всяких слов. А ведь она просто хотела любить его.

– Извини, – пробормотала она. – Мне не следовало просить тебя оставаться здесь на ночь, когда еще ничего не готово.

– Я не о себе забочусь, а о тебе.

– Но мне хорошо. – Она яростно растирала руки, чтобы согреться. – Мне не привыкать мерзнуть. Конечно, если бы у меня был кофейник…

– Сирена.

– Что?

– Что-то придется изменить.

– Конечно, – с жаром подхватила она, хотя ее немного задел его тон. В конце концов, это ее жизнь. Но так ли это? Он ведь говорил, что хочет вернуться в Сноу-Сити, и тогда у них будет общая жизнь.

– Электричество должны подключить сегодня. И газ, – объяснила она.

– А дрова? Кровать, плита и холодильник, мебель? Машина, которой придется всегда ползти в гору?

Зачем он мучает ее? Да еще на голодный желудок. После такой прекрасной ночи.

– Все будет, – бросила она и отвернулась, – когда я смогу себе это позволить.

Грейндж настоял на том, чтобы они поехали куда-нибудь завтракать. Она думала, что он захочет побыстрее повидаться с тетей и поговорить с управляющим банком, но Грейндж заявил, что ни он, ни она ни за что не возьмутся без кофе и завтрака. Теперь она сидела напротив него в маленькой кабинке с прозрачными пластиковыми стенами и не могла произнести ни слова.

Он провел с ней ночь. Говорил, что хочет вернуться сюда. Всеми возможными способами дал Сирене понять, что любит ее.

А потом они поссорились из-за дров.

Грейндж сделал глоток кофе, поставил чашку на стол. Некоторое время изучал салфетку. Наконец он взглянул на нее.

Уж лучше бы он продолжал разглядывать салфетку.

– Ты знаешь, что я собираюсь сказать?

Она кивнула. Сейчас было не время увертываться от ответа. Слишком многое – может быть, их совместное будущее – находилось под угрозой.

– Что у меня есть деньги на все необходимое.

– Правильно.

Он должен был найти какие-то другие слова.

– Грейндж, я все время думаю об отце, вспоминаю, куда мы ездили, что делали. Я… – Она запнулась, поймав его взгляд, но потом продолжала: – Недавно я вынула все вещи из ящиков, расставила их на полу в спальне и долго сидела, глядя на них. – Она быстро-быстро замигала, но не могла остановить слез. Ну и ладно. Пусть он видит. – Мне показалось, что отец вошел в комнату. Я чувствовала, что он сидит рядом со мной, рассматривает коллекцию пуговиц и рассказывает, где и когда нашел ту или эту. Я… я видела, как он взял в руки лошадей – у него были такие большие руки. Я когда-нибудь говорила тебе об этом?

Грейндж покачал головой.

– Теперь я все вспомнила. Он рассказывал мне, что нашел лошадей в крошечной антикварной лавке в маленьком французском городке. Хозяйка… – Она взяла салфетку и смахнула слезу. На ее месте тут же показалась новая. – Хозяйкой была такая кукольная дама в голубом переднике. Почему я это вдруг вспомнила? Она держала собаку – маленькую дворняжку, чтобы было не так скучно. Лошадей ей подарил муж, но он убежал с другой женщиной, и она хотела от них избавиться.

– Неужели ты не понимаешь? – Сирена слышала, что в ее голосе звучат рыдания, но не могла их сдержать. – Грейндж, если я все продам, то буду как эта женщина.

– Я же не прошу тебя продавать все. – Грейндж стиснул ее руку. – Сирена, что бы ты ни говорила, я все равно не поверю, что твой отец хотел, чтобы ты жила в бедности всю жизнь и держала свое богатство завернутым в старые газеты.

Сирена чуть было не сказала, что благодаря Брюсу коллекция не завернута в газеты, но дело было не в этом.

– Значит, тебе это легко, не так ли? – с вызовом проговорила она. – Значит, тебе ничего не стоит бросить твой дом в Сан-Франциско, работу…

– Я делаю это потому, что ты научила меня по-другому смотреть на жизнь.

Ты не должен так говорить! И все же эти слова ее тронули. Он хотел изменить жизнь ради нее. И все, что он просит, это чтобы она сделала то же самое.

Сирена хотела этого, отчаянно хотела. Но это все равно что навсегда попрощаться с отцом. Правда, Грейндж не требует, чтобы она продавала все, но коллекция – единственная связь между нею и отцом, единственная возможность почтить его память. Какие вещи были ему особенно дороги? С какими можно расстаться?