все места, где я могу появиться. Они загнали меня, как волка. Мне надо спрятаться, Дашутка. Хотя бы на несколько дней.
– Так. Дайте подумать, – сказала девушка. – Только не зовите меня больше Дашуткой, ладно? Мне это совсем не нравится. Вы рассказываете такие ужасные вещи... Я даже не знаю, что и думать. Вы не шутите, Володя? Нет, вы не шутите... Но я не представляю, чем вам помочь. Я бы вам предложила пожить у нас, но мы с мамой живем в однокомнатной квартире, и к тому же она серьезно больна, ей нужен покой. Вы уж извините, но у нас не получается...
– А хотя бы пожрать у вас можно? – неожиданно спросил раздосадованный Чеков. – Ничего не случится, если я съем у вас тарелку супа?
Даша густо покраснела.
– Конечно, я вас накормлю, – быстро сказала она. – Вы только не обижайтесь, я понимаю, что вам сейчас нелегко приходится, нервы на пределе и вообще... Но я обязательно что-нибудь придумаю. А пока пойдемте, поедим чего-нибудь.
Она привела Чекова к себе домой, где он безо всякого стеснения едва ли не в одиночку съел все, что было поставлено на стол заботливыми хозяйками, хотя непривычная стряпня его, по большому счету, не вдохновила. Насытившись, он не слишком подобрел, потому что главный вопрос, занимавший его, по- прежнему оставался без решения. Его тревожное настроение передалось не только Даше, которая что-то знала, но и ее матери, Галине Ивановне, тихой задумчивой женщине с бледным узким лицом и такими же огромными, как у дочери, глазами. Ей пока ни о чем не сказали, но появление в доме незнакомого Володи со щетиной на щеках и темными кругами вокруг глаз ввергло ее в сильнейшее беспокойство. Она старалась не показывать виду, но тревога не исчезала из ее глаз.
Чекову очень все это не понравилось, но, рассудив, что лучшего выхода у него все равно нет, он решил терпеть, пока Даша не придумает что-нибудь. Он даже не стал возражать, когда после обеда Даша отослала его отдохнуть в комнату, а сама осталась с матерью на кухне – явно для того, чтобы обсудить создавшееся положение. Нельзя сказать, что его это устраивало. Чувствовать себя зависимым от малознакомой девчонки и ее худосочной мамаши было унизительно. Но, видно, такая пошла у него полоса – стоять на паперти с протянутой рукой, ничего не поделаешь.
Совещание между женщинами закончилось положительным решением. Неизвестно, какие доводы приводила в пользу Чекова Даша, но ей удалось уговорить мать на несколько дней поселить этого благородного молодого человека в пустующей квартире племянника, который уехал на заработки в Северную Африку. Матери было боязно пускать чужого в квартиру, за которой им с дочерью было поручено присматривать, но Даша была так настойчива и так умоляла, что она сдалась.
В качестве компенсации Галина Ивановна попыталась еще раз выяснить у Чекова подробности его биографии, и он, дав волю своей фантазии, наплел ей про отца-профессора, про службу в спецназе, про самоотверженную работу в фонде помощи бездомным. Только про свои неприятности отказался говорить наотрез, упирая на то, что это не его тайна.
Тем же вечером Даша отвезла Чекова в Новогиреево, на улицу Металлургов, где на десятом этаже типового дома проживал отсутствующий племянник Галины Ивановны. Окна квартиры выходили прямо на Терлецкий лесопарк, и это зрелище почему-то ввергло Чекова в беспросветную тоску. Он чувствовал себя выброшенным на окраину жизни.
Он даже не стал приставать к девушке, хотя мыслишка такая у него вначале была. Ему захотелось, чтобы она побыстрее ушла и оставила его одного. Но прежде он потребовал, чтобы Даша решила вопрос с едой.
– Хоть бы продукты какие-нибудь были! – сказал он, заглядывая в пустой, покрытый пылью холодильник. – Не с голода же мне сдыхать! У меня-то ведь ни копейки. Пришлось так срочно сорваться, что даже паспорта не успел взять.
Даша, смущаясь, оставила ему две тысячи рублей, сказав, что больше пока дать не может и что о продуктах ему придется побеспокоиться самому.
– Мне просто далеко ездить, – объяснила она. – А у меня работа, мама... Наверное, здесь-то вас искать не станут? Иногда вы сможете выходить в магазин. А вообще, мне кажется, что вам нужно обратиться в милицию. Нельзя же всю жизнь вот так скрываться.
Сдержав раздражение, Чеков ласково объяснил ей, что она ничего не понимает, что милиция сейчас заодно с бандитами, и надо просто выдержать некоторую паузу, после которой он сумеет найти выход и вернет ей все деньги, которые она на него потратила.
– Да я вовсе не это имела в виду! – опять покраснела Даша. – Не в деньгах ведь дело. У нас их никогда много не было, но мы как-то обходились. И вам ведь сейчас гораздо тяжелее, чем нам. Просто я представить себе не могу, как можно вот так, в одиночку...
Дня два-три назад Чеков тоже не смог бы себе этого представить, поэтому и объяснять ничего не стал. Он залег в чужой квартире, скромно питался, курил всякую дрянь и потихоньку сходил с ума. Что происходит за стенами его «камеры», он не знал и даже боялся спрашивать. Но бесконечно прятать голову в песок было невозможно. Нужно было на что-то решаться. Беда была в том, что Чеков не умел действовать в одиночку. Любая его деятельность всегда опиралась на людей, которые из каких-то соображений или соглашались поддержать его деньгами, или проглатывали те басни, которыми он их кормил, и тоже расставались с деньгами, или осуществляли необходимую, но слишком тонкую для Чекова работу – как, например, Ложкин. Один он ничего не мог. Последнее дело, которое он провернул, – вытянул две жалкие тысячи из большеглазой медсестры. Это все. Позорный и удручающий финал! А если его завтра попросят освободить квартиру?
Все эти дни Чеков мучительно прикидывал, что он может сделать. Сдаваться на милость Костюкова уже не хотелось. Главный его кредитодатель намерения свои обозначил достаточно четко и вряд ли поменял их за эти несколько дней. Продолжать выбивать деньги с помощью фотографий он уже не может – это оказалось совсем не таким простым делом, да и фотографий у него уже нет. Друзья и подруги отпадают – слишком они ненадежны и свою жизнь любят гораздо больше, чем Владимира Чекова. Можно было бы воспользоваться доверчивостью и простодушием новой знакомой, но какой в этом прок? Чеков подозревал, что бедная Даша и доллара-то никогда в руках не держала.
Все было настолько плохо, что даже шальная мысль явиться с повинной в милицию и та мелькала в голове Чекова. Однако возникшие в воображении картины тесных камер с решетками на окнах, алюминиевых мисок с баландой, запорошенных снегом бараков мигом отбили у него охоту сдаваться.
И тут в его беспокойную голову пришла неожиданная идея. Раз нельзя идти к друзьям, значит, нужно идти к врагам. По крайней мере, там Костюков искать его не будет. А враги иногда бывают снисходительнее друзей. Наверное, потому, что всегда приятно видеть вчерашнего противника, который сегодня приползает к
