Между тем с его именем можно связывать скорее ажиотаж, нездоровое любопытство, характерное для жизни Запада. Поведение Фишера перед и во время соревнования напоминает мне чем-то поведение чемпиона мира по боксу Мохаммеда Али».
В. КОБЫШ (СССР): «Фишер не изменился. Он по-прежнему экстравагантен, самонадеян, дерзок. Многие считают, что за его экстравагантностью часто прячется жажда рекламы, за самонадеянностью – неуверенность, а дерзость и другие манеры отражают эгоизм, вскормленный привитым с детских лет представлением о мире как о джунглях, где нет места ни доброте, ни благородству, где побеждает тот, у кого крепче желудок и острее зубы».
М. БОТВИННИК (СССР): «Поведение Фишера вызывает лишь чувство досады… Фишер не оригинален – Капабланка тоже любил большие призы, но никогда не терял при этом достоинства…»
А. КОТОВ (СССР): «В Рейкьявике происходило что-то невероятное. Не будет преувеличением сказать, что переговоры задолго до матча и в самый канун поединка, весь ход сражения и все творившееся вокруг напоминало кинодетектив с обманными ходами и таинственными ситуациями. Я уже говорил, что перед началом каждого ответственного соревнования Фишер ведет себя как человек, потерявший покой, лишается элементарного умения контролировать себя и следить за своими поступками. Краткий перечень действий Фишера в последние дни перед началом игры свидетельствует, по-моему, о его смятении и растерянности. В некоторых газетах пытаются объяснить эти действия желанием Фишера «выжать» из организаторов побольше денег. Но не нужно забывать: неявка Фишера могла повлечь отъезд из Рейкьявика Спасского, тогда прощай все надежды, полетело бы кувырком все, чего добивался Фишер несколько лет. Несомненно, Фишер не мог владеть собой, нервы его были в этот период напряжены до крайности».
У. ЛОМБАРДИ (США): «Сегодня Фишер с фанатичным упорством добивался повышения призового фонда, а завтра, казалось бы, вообще забывал о деньгах… Сегодня он делал все, чтобы сорвать матч, а завтра, когда судьба матча повисала на волоске, готов был на все, вплоть до принесения унизительных извинений, чтобы спасти матч… Просто чудо, что он вообще сел за доску в Рейкьявике».
П. МАРШАЛЛ (США): «Бобби боится неизвестного, всего, что вне его контроля. Он хочет устранить элемент случайности как из своей жизни, так и из своих дел. Денежный вопрос в Рейкьявике был для него лишь способом установления контроля над устроителями матча».
М. БОТВИННИК (СССР): «В 1972 году, в год матча Спасский – Фишер, ФИДЕ на время как бы утратила свою власть, и не она командовала шахматным миром (в его же интересах), а Роберт Фишер командовал Международной федерацией. Будем надеяться, что события 1972 года останутся лишь неприятным эпизодом, который более не повторится…»
Б. РОДИОНОВ (СССР): «Грубо нарушая принципы ФИДЕ, регламент матча, делая бесконечные уступки Р. Фишеру, руководству ФИДЕ удалось кое-как провести матч. А сам Р. Фишер, видимо, окончательно уверился в своих правах диктовать ФИДЕ и организаторам матча любые условия…»
М. ТАЛЬ (СССР, Латвия): «Когда дело касается Фишера, все вопросы вступают в область «черной магии», и знатоки шахмат бессильны что-либо предугадать».
Р. БИРН (США): «Ох, и попало Фишеру за его «выкрутасы» от любителей шахмат, засыпавших письмами редакции газет! Но теперь все позади. Хорошо, что гроссмейстеры расстались в добрых отношениях…»
М. ЭЙВЕ (Голландия): «Как президент ФИДЕ, единогласно избранный в 1970 году, я должен был, конечно, обладать политическим чутьем. Но все, что я стремился совершить, было направлено прежде всего на развитие шахмат. Известно, что я изо всех сил пытался спасти матч Спасский – Фишер. Я считал это своим главным долгом как президент ФИДЕ. «Изо всех сил» не означает «любой ценой». Я считаю, что сделал хорошее дело, а тем, кто рассердился на меня, не понимая моих целей, принес свои извинения…»
Р. ФАЙН (США): «В основе поведения Фишера до, во время и после матча со Спасским лежат эмоциональные конфликты с самим собой и с шахматным миром».
Г. ШОНБЕРГ (США): «Фишер обретает полную уверенность в себе и демонстрирует свою лучшую игру лишь в том случае, когда ему удается привести окружающих в состояние трепетного ожидания, заставить организаторов, зрителей, судью, партнера беспрекословно подчиняться любому его капризу…»
Л. ЭВАНС (США): «С тех пор, как Бобби вплотную приблизился к шахматному Олимпу, в его душу вселился ранее не свойственный ему страх перед поражением. В Рейкьявике он сумел преодолеть этот страх, после того как почувствовал, что вывел Спасского из душевного равновесия».
А. КАРПОВ (СССР): «Громкие победы со столь впечатляющим счетом – следствие не только шахматного превосходства Фишера, но и психологического давления, которое оказывалось на партнеров. Постоянно создавалась ужасно нервная обстановка и до игры, и во время ее – протестами, требованиями. Срочно вдруг понадобились дипломаты, ораторы, юристы… Раньше шахматисты вполне могли договориться на своем языке, а теперь это стало почти невозможно, ибо требуется доказать прежде такие простые и ясные истины».
Ф. АРРАБАЛЬ (Франция): «Перед матчем в Рейкьявике Фишер провел широкую кампанию «психологических операций». Одна из целей состояла в том, чтобы, как говорят американцы, «украсть представление», то есть привлечь к себе всеобщее внимание, оставив соперника в тени. По замыслу Фишера и его советников, это должно было вызвать у соперника комплекс неполноценности, обреченности и уныния, который не может не обостряться по мере того, как Фишер добивается одной уступки за другой в свою пользу».
Б. ВУД (Великобритания): «В Рейкьявике Спасский подвергся беспрецедентному психологическому давлению со стороны нынешнего чемпиона мира… Я убежден, что как человек Спасский слишком мягок для борьбы с Фишером».
А. КАРПОВ (СССР): «Фишер владел алгоритмом борьбы со Спасским. Правда, он несколько перегнул палку в первой партии, когда Спасский стал явно сушить игру. Как я понимаю, побаиваясь Фишера, и чтобы обрести равновесие и уверенность, Спасский решил сразу показать, что он при желании всегда сделает белыми ничью. Фишер обозлился, стал доказывать обратное – то есть, что он всегда может игру обострить, на ровном месте пожертвовал фигуру, допустил неточность – и проиграл. Для другого такое поражение стало бы просто уроком, но Фишер извлекает из него десятикратную конкретную пользу: ах, я попал в яму? – так я провалюсь еще ниже, хоть в тартарары, чтобы у соперника, когда он будет пытаться разглядеть меня в этой бездне, закружилась голова.
И он не явился на следующую партию, подарив сопернику еще одно очко.
Это был гениальный ход. Ход, рассчитанный именно на Спасского. Ход, доказывающий, что Спасского он знал превосходно.
Будь на месте Спасского, скажем, Петросян, тот бы только облизнулся, полакомившись дармовым очком. А философ Спасский, невозмутимый Спасский, опытнейший Спасский потерял равновесие. Его центр тяжести поплыл – и тотчас же все достоинства Спасского потеряли в цене. Ему потребовался добрый десяток партий – порой мучительных, порой беспомощных, порой трагических, – чтобы вновь обрести себя и овладеть собою, но матч уже невозможно было спасти; поезд ушел».
Б. ЛАРСЕН (Дания): «Многие считают Фишера «большим ребенком», и в какой-то мере это действительно так. Однако не следует забывать о том, что дети подчас бывают очень хитры и умудряются с большой ловкостью навязывать окружающим свою волю. Ведь и я после Денвера, и Петросян после Буэнос-Айреса предупреждали, что Фишеру ни в коем случае нельзя идти на уступки, и все-таки Спасский в Рейкьявике несколько раз оказывался послушным исполнителем его воли…»
Б. СПАССКИЙ (СССР, Франция): «Различные «претензии» Фишера влияния на меня не оказывали, все, кроме его неприезда на церемонию открытия матча и неявки на вторую партию.
Перед третьей я дал согласие играть в закрытом помещении, без зрителей и т. д. Я оказался во власти иллюзий, будто Р. Фишер хочет сорвать матч и что, спасая это важнейшее соревнование, можно рассчитывать на продолжение борьбы в духе чистых шахматных традиций. Перед партией я явился невольным свидетелем диалога Р. Фишера с арбитром матча гроссмейстером Л. Шмидом. Не хочу
