Набоков пристально поглядел в лицо Гурову, чуть заметно усмехнулся и широко шагнул к «Форду», сделав Льву приглашающий жест рукой.
– Что ж, Лев Иванович, – иронично произнес Набоков через минуту, возвращая Гурову его внимательно изученное удостоверение, – как только люди не знакомятся. Моя секретарша в подобного рода случаях – опыт у нее богатый, с ней знакомились и более экстравагантными способами – обожает цитировать милый детский стишок: «Добрый вечер! Я вам рада! Но чего от нас вам надо?! Следую ее примеру. Итак?
– Я знаю, ваше время ценится дорого. Поэтому прошу у вас лишь пятнадцать минут. Выслушайте меня, желательно не здесь, хоть салону вашего «Шерифа» любой кабинет позавидует. А когда выслушаете… Возможно, захотите продлить наш разговор.
– Что ж, – немного помедлив, ответил Набоков, – пожалуй… Ибрагим, немедленно зови сюда Мусу и своего напарника. Там и без них разберутся. Иначе никогда не доберемся домой. Пора покинуть место этого забавного спектакля; я ведь правильно понял, полковник, это был спектакль? Нет, Ибрагим, не волнуйся. Можешь спокойно оставить меня на две минуты в обществе полковника. Он не собирается меня убивать! Вы, господин Гуров, водку хорошую пьете? – повернулся Юнес Саидович к Гурову. – Славно… Я тоже, хоть и мусульманин. Сейчас приедем ко мне, в честь такого нестандартного знакомства немного выпьем. Я внимательно выслушаю вас. Но вам придется быть чертовски убедительным, чтобы оправдать всю эту… нестандартность.
…Охлажденный ровно настолько, насколько нужно, шведский «Абсолют» под тартинки с малосольной семгой подействовал на уставшего и перенервничавшего Льва буквально живительно, да и хозяин нравился ему все больше, вызывал безотчетную симпатию, а Лев привык доверять таким своим ощущениям. Небольшая комната на втором этаже набоковского дома, где они сидели, производила сильное впечатление и многое говорила о вкусах и пристрастиях хозяина. Настоящие – это Лев понял сразу – ширазские ковры на стенах, а на этих коврах такая коллекция холодного оружия, что оторопь берет. Нет, ей-богу, это же натуральная японская «катана» времен четвертого сегуната. Да-а! Дороже хорошей иномарки. Тут же, чуть ниже, кинжальчик, турецкая работа. Сине-черный отлив кромки лезвия, благородная шагрень рукоятки. Похоже, сработан в Анкаре, лет четыреста тому как. Ах, какое оружие! И если бы только оружие: рядом, в простенке, две грамотно подсвеченные небольшие картины. Пейзажи. Средняя полоса России, начало весны. Даже слабо разбиравшийся в живописи Гуров мгновенно почувствовал – это действительно живопись с большой буквы. И, конечно, подлинники.
– Да, настоящий Нестеров, – прервал Набоков почти пятиминутную паузу, которая последовала после рассказа Гурова. – Я же вижу, куда вы смотрите. Я, Лев Иванович, действительно коллекционер, это кто-то просчитал очень грамотно. И впрямь не люблю русских. Это тоже просчитали. Нет, вы наливайте себе еще, закусывайте, не стесняйтесь. Вы меня не просто заинтересовали – я бы сказал, ошарашили. Теперь уже я буду настаивать на продолжении нашей беседы. Ожидал я сюрпризов. Но не таких…
– А почему вы предвидели поганые сюрпризы, Юнес Саидович? – жадно вскинулся Гуров. – Право, имеет ведь смысл нам вместе вычислить ваших недоброжелателей, разве я не прав?
В ожидании ответа Лев снова прикидывал, вспоминал, анализировал – что известно ему об этом пожилом человеке с внешностью природного князя?
Адыг по национальности, на самом деле – из верхушки древней, беспримесной аристократии, голубая кровь. Плюс к тому – доктор физико-математических наук, один из самых блестящих и перспективных физхимиков бывшего Союза. Когда же «нерушимый» приказал долго жить, не ударился Набоков, в отличие от многих своих коллег, в расхристанную грусть-тоску с явственно алгогольным запашком, нет, напротив, быстро и эффективно наладил прецизионное производство уникальных химических препаратов, менее чем за год отдал взятый под драконовские проценты кредит и вот… процветает. Еще бы! На российских просторах Юнес Саидович монополист. И кому-то это очень не по вкусу.
– Когда вы поняли, что вас провоцируют? – неожиданно спросил его Набоков.
– Почти сразу. После беседы с Буничем мне стало это абсолютно ясно.
– Вы очень правильно поступили, так оригинально познакомившись со мной. Мы в самом деле можем помочь друг другу. Я догадываюсь, кто хочет меня утопить. А вот как, каким таким непонятным образом вам запустили эту дикую дезинформацию – это мне пока неясно.
– Так кто, Юнес Саидович? – жадно спросил Гуров. – И почему провокация окрашена в такие, простите уж, мерзопакостные оттенки? Вы хоть представляете, что произошло бы, если мы купились бы?! Какой истошный вой подняла бы желтая пресса? Проклятая ментовня в лучших традициях гулаговских опричников наезжает на честного коммерсанта по национальному признаку! А тут еще Управление по делам религий при Президенте… Тронь мы вас официально, хоть капельку, хоть самую малость, и Орлов бы мухой улетел в отставку, и ладно еще, если «по состоянию здоровья».
– Мне бы тоже основательно досталось, хотя бы от пресловутой желтой прессы. И не только от нее. Это, Лев Иванович, знаете ли, старый и добрый ударчик в спину из арсенала «черного пиара»: не то у него украли, не то он украл… Не ново, но чертовски эффективно порой. В начале следующего года меня должен принять Президент России. Есть договоренность. В присутствии референта из Министерства экономического развития. Как, на ваш взгляд, состоялся бы этот прием в случае непристойного скандала вокруг моего имени? – Набоков немного помолчал, задумавшись, а затем продолжил: – На кону громадные деньги, госзаказ очень солидных масштабов. Я ведь уже наладил обеспечение уникальными реактивами не только нашей издыхающей науки, нет! Оборонке – а она, к вашему сведению, сейчас начинает бурно возрождаться – тоже нужны сверхчистые и сверхдорогие препараты, а в России организовать их производство могу только я. Только! Крупнейшие химико-фармакологические консорциумы: «Рон Пуленк» – это Франция, «ЛКБ- Фармация» – наши скандинавские заклятые друзья, еще более заклятые друзья из возрожденной Германии – это «Грейнер», они на все готовы, чтобы уникальную продукцию покупали у них, а не у меня. Замечу, что качество моего товара будет выше, а цена – дешевле.
– И кто-то из них… – начал Гуров, но Юнес Саидович азартно перебил его.
– Нет! Не из них. Это почти наверняка «Зомга Энридж». Янкесы вместе с гордыми британцами. Акулы, каких мало. Остальные рядом с ними – плотвички полудохлые. Тех, кого я перечислил ранее, эта публика из Сиэттла успела крепко взять за глотку, а тут такой рынок в перспективе намечается, весь бывший Союз! Они уже предупреждали меня, даже пытались завладеть контрольным пакетом акций моего холдинга. Не получилось. Я им крепко врезал по рогам, милые американские мальчики пошли за шерстью, да вернулись стриженными. А теперь, значит… Решили пойти нестандартным путем! Да вы зря в моих словах сомневаетесь, господин полковник, я уверен на триста процентов. Но кто же из их агентуры – да-да, не удивляйтесь, промышленный шпионаж и тайная война отнюдь не выдумки – кто же знает меня настолько неплохо – как личность, не как бизнесмена – чтобы так грамотно закинуть в ваши структуры дезу? С кем из этих оборотней я мог тесно общаться, не обратив внимания на то, что это оборотень? Кого я просмотрел в своем окружении?
– Почему, – задумчиво поинтересовался Лев, – вы считаете, что этот «кто-то» из близких к вам людей?
– А потому, милейший, – иронично усмехнулся гуровский собеседник, – что я не распинаюсь на каждом углу о своей застарелой русофобии. Слишком близка к оригиналу получилась карикатура на меня. Я ведь, – он даже глаза прищурил, – и впрямь не прочь был бы устроить что-то вроде той акции, о которой вы мне поведали. Нет, это так, мечты… Но просто, чтобы доказать и показать, как глубоко я ненавижу вашу бывшую империю, безразлично цари там вами правили или генсеки, а еще больше – вашу ублюдочную демократию. Удивлены?
– Да не особенно, – осторожно отозвался Лев.
– Дело лишь в том, что на моей родине еще не забыли, как известный герой, покоритель Антарктики и выдающийся мореплаватель адмирал Лазарев – в его честь даже городок на Черноморском побережье назван! – пушечным огнем своей флотилии сравнивал с землей береговые селения наших предков, – сказал Набоков с брезгливым выражением лица. – Да и в дальнейшем вы не стеснялись, какая уж тут любовь! Что ж до демократии и прочего… Демократический правопорядок требует согласовывать свои действия с волеизъявлением большинства. Но! Не посягает на личные мнения. Скажем, Сократу, выпившему чашу с ядом по приговору демократического большинства, в голову не приходило согласиться со справедливостью обвинения. Да никто от него этого и не ожидал. Вот и от меня не стоит ожидать поддержки любых начинаний и институтов современной, да хоть бы любой, в принципе, российской власти! Я говорю все это
