мускулистый торс. – В лоб, что ли, захотел?
– Ни хрена себе! Вот борзой! – развел руками Михаил. От площадки с припаркованными частными такси к пандусу начали подтягиваться хорошо знающие его коллеги, крепкорукие парни с тяжелыми жилистыми кулаками. – Он мне еще в лоб собирается дать. Это же вы, пижоны, ехали со мной в воскресенье до Васильевского рынка и там сбежали, не заплатив. Что, уже забыли? Ну так я хорошо помню! Вот теперь за проезд и моральный ущерб оба гоните по «штуке»!
– Чего?! – вскипев, стиснул кулаки второй, долговязый тип в джинсах и бейсболке. – Да я тебя, козла, в момент урою!
Он размахнулся и ударил, но его кулак встретил пустоту. Михаил увернулся и, отпрыгнув назад, возмущенно завопил:
– Сами козлы! Мало того что кинули меня, так еще и драться лезут!
– Это что там за чмо? Они, блин, чего, народ не уважают? Держись, братан, щас разберемся! – Воспылав гневом, толпа таксистов ринулась на раскипятившихся соглядатаев. Те, видимо, понадеявшись на свои бицепсы и приемы карате, приняли воинственные позы, будучи уверенными, что трусоватая шоферня разбежится, только лишь увидев это. Но шоферня оказалась и не трусоватой, и не хлипкой, в чем с большим огорчением всего через пару секунд вынуждены были убедиться горе-каратисты. В одно мгновение, нещадно избитые, они скатились вниз по ступенькам лестницы.
Когда раздалась трель милицейских свистков, все уже было закончено. Двое крепеньких коренастых сержантов подняли с асфальта побитых, которые еле держались на ногах, с кровью выплевывали выбитые зубы и пытались раскрыть наглухо заплывшие глаза. При этом они были не в состоянии сказать хоть что-то вразумительное. Сержанты взяли их под руки и на всякий случай повели в дежурку «до выяснения».
Увидев начало потасовки на ступенях аэровокзала, Гуров тихо скомандовал:
– Пора!
Они быстро прошли внутрь здания. Остановившись у входа в блок автоматических камер хранения, Гуров дал Марии листочек с какими-то цифрами.
– Это номер ячейки и ее код, – пояснил он. – Забери из нее синий пакет, а я прослежу, нет ли еще кого-нибудь из этой банды.
Когда она вернулась, Гуров отсчитывал деньги на билет.
– Скажи, этот вот пакет и есть то самое, из-за чего происходит вся эта суматоха? – тихо спросила она.
– Да, – кивнул Гуров. – Здесь очень важная информация. Это надо передать генералу Орлову. Сейчас ты полетишь до Москвы, он тебя будет ждать в аэропорту. Потом ты сразу же отправишься к кому-нибудь из родных… Не расстраивайся – скоро увидимся. Я решил так: закончим эту катавасию, выбью себе отпуск, пусть с меня погоны даже снимут. Поедем к морю.
– Спасибо, что хоть пообещал, – грустно улыбнулась Мария.
Когда стремительный, изящный «Ту» поднялся в воздух, Гуров долго стоял у огромного окна во всю стену, глядя ему вслед. Неожиданно кто-то тронул его за плечо. Гуров оглянулся и увидел улыбающегося Стаса. Тот тоже созерцал облака и исчезающую под ними тонкую черточку самолета.
ГЛАВА 20
На обратном пути в гостиницу Гуров заехал в театр. Разговор там состоялся не самый дружелюбный и не вполне дипломатичный. Режиссер метал громы, молнии, исходил желчью, никак не желая понять очевидного: что случившееся – не следствие каприза, прихоти, легкомысленного отношения к своей профессии, а вынужденная необходимость, продиктованная чрезвычайными обстоятельствами.
Их разговор происходил на сцене, где только что закончилась репетиция. Откуда-то из-за кулис появился директор театра Воронцов. Отсутствием Марии он был тоже весьма недоволен, хотя выражал свое недовольство более сдержанно. В конце концов, потеряв терпение, Гуров неожиданно для себя самого отступил на шаг и, вскинув вдруг руку в каком-то величественном жесте, громко воскликнул, обращаясь к пустому залу, где лишь у самой сцены столпились сотрудники театра, с интересом прислушивавшиеся к разгоревшейся дискуссии:
– О небо! И эти люди считают себя светочем искусства? Они учат нас прекрасному, разумному, доброму, вечному? Да, теперь-то я понимаю, почему в театральных постановках без конца льется кровь, – театр не может без крови! И вы, привыкнув к потокам бутафорской крови, готовы, по сути, содействовать преступлению, при котором прольется настоящая человеческая кровь. Вам безразлично, что не безобидные сказочные разбойники, а настоящие бандиты могут убить актрису, о любви и уважении к которой вы так часто разглагольствуете на официальных собраниях. Вот она, подлинная подоплека театрального искусства, достойная лишь сожаления!
Его последние слова заглушили громкие аплодисменты и крики «браво!». Аплодировали все – актеры, костюмеры, рабочие сцены, уборщицы.
– Лев Иванович, – восхищенно воскликнула знакомая Гурову актриса в костюме и гриме пастушки, – ваше выступление просто великолепно! Какая экспрессия, какой эмоциональный всплеск! В вас погибает великий актер. Лев Иванович, если уйдете из милиции – то только к нам.
Снова раздались аплодисменты. Режиссер и директор театра, ошарашенные таким демаршем Гурова и реакцией своей труппы, тут же сменили тон и, наскоро пообещав, что, ладно уж, как-нибудь они выкрутятся из создавшегося положения, быстренько удалились со сцены.
Выходя из театра, Гуров чувствовал, как у него пылают уши. «Ну, дела! Ну и ну! – без конца мысленно повторял он. – Вот это вляпался! И чего же я там наплел? Да еще таким высоким штилем… Это ведь теперь и Марии расскажут про спич «а-ля Гамлет». Ой, ну как же глупо получилось!» Единственное, что утешало сыщика, – ему удалось хоть как-то решить все вопросы, связанные с отъездом Марии. Самое главное, что теперь она была в безопасности.
Входя в областное УВД, Гуров в дверях лицом к лицу столкнулся с буквально выбегающим оттуда Стасом. Крячко был довольно-таки взвинчен и имел взъерошенный вид. Увидев Гурова, он все свое кипение тут же и обрушил на ни в чем не повинного приятеля.
– Ты представляешь, какой тут у них творится бардак? – гневно вопрошал Стас. – По исчезновению Сиповицына не делается ничего, кроме выполнения каких-то совершенно пустых формальностей. А его
