и Россией. Незаметно, как будто само собой, получалось так, что заносчивый двор Гогенцоллернов должен был свыкаться с ролью просителя[654].
Как бы мимоходом решались частные задачи: 30 сентября в Париже было подписано соглашение с США, восстанавливавшее добрые отношения с заокеанской республикой. Успешно подвигались вперед переговоры с Испанией, начатые договором 1 октября 1800 года в Сент-Ильдефонсе. Уже складывались контуры двусторонней сделки. Инфанту Пармскому «передавалась» Тоскана, отныне именуемая королевством Этрурии. Испания уступала Франции Луизиану в Америке и обязалась, оккупировать Португалию — традиционную опору Британии на Пиренейском полуострове. 29 марта 1801 года с рядом дополнений окончательный договор с Испанией был подписан в Аранхуэце [655].
Труднее всего подвигались дела с Австрией. Казалось бы, после Маренго никакой проблемы более не было. В реляции Павлу I из Теплица 1 (12) сентября 1800 года Колычев писал: «…зная положение здешних дел, предвидеть можно, что правительство не имеет довольно способов к продолжению войны, и, сверх того, может ли оно исправить внутреннее неустройство?»[656]. И тем не менее венский кабинет, как принято было в то время говорить, всячески оттягивал заключение мира с Францией. 20 июня, через пять дней после Маренго, был подписан новый договор с Англией, подтверждавший обязательство австрийского дома продолжать войну; Англия за это должна была уплатить два с половиной миллиона фунтов стерлингов[657]. Но даже если бы деньги были выплачены, а не только обещаны (как это чаще всего случалось), могло ли золото заменить боеспособную армию? «Барон войны» всемогущий Тугут и изворотливый Кобенцль прилагали все старания, чтобы умилостивить Павла и его сановников[658]. Через две недели после Маренго Кобенцль прибыл к Колычеву в Карлсбад по поручению императора Франца; он смиренно домогался возобновления переговоров между двумя дворами и от имени своего государя запрашивал, как угодно императору Павлу вести переговоры — через Кобенцля и Колычева или через Тугута? Ключ к решению проблемы войны и мира был по-прежнему в руках России, но в Вене был утерян ключ к русскому дому как раз в то время, когда недавние противники — Россия и Франция возобновляли прямой разговор.
И все-таки при стечении всех этих самых неблагоприятных обстоятельств венский кабинет продолжал уклоняться от мирных переговоров. Чтобы выиграть время и переиграть Бонапарта на дипломатическом поприще, в Париж был послан граф Сен-Жюльен, который был лишен каких-либо полномочий. Но переиграть Бонапарта за гладким столом дипломатического кабинета, быть может, было еще труднее, чем на зеленом поле сражений. Он разгадал замысел австрийцев, но притворился непонимающим и поручил Талейрану заманить в свои сети австрийского дипломата. Опытный мастер, Талейран артистически довел партию до конца и заставил Сен-Жюльена 28 июля от имени императора подписать прелиминарные условия мира, повторявшие в основном Кампоформио, на которые тот не имел полномочий. По возвращении в Вену Сен-Жюльен был заключен в крепость. Но Австрия должна была теперь начать настоящие переговоры.
Граф Кобенцль прибыл в Париж 28 октября для предварительной беседы с первым консулом. Они не встречались с Пассариано, с 1797 года. Бонапарт, в котором дарование большого актера сочеталось с интуицией изобретательного постановщика, позаботился о том, как дать сразу почувствовать гостю, что многое изменилось за минувшие годы. Бонапарт назначил аудиенцию Кобенцлю в девять часов вечера в Тюильри. Он «сам выбрал комнату для его приема… В углу он велел поставить маленький столик, за который сел сам; все кресла были вынесены и остались одни лишь кушетки, находившиеся далеко от Бонапарта…». Люстра не была зажжена, и в комнате царил полумрак. Кобенцль, ожидавший торжественного приема во дворце, испытал замешательство. Он был поставлен перед необходимостью или стоять перед Бонапартом, или присесть на далекую и неудобную кушетку. Как заметил Талейран, каждый был поставлен «на свое место или, по крайней мере, на место, предназначенное каждому первым консулом»[659].
В дальнейшем переговоры были перенесены в Люневиль, где уполномоченным Франции был Жозеф Бонапарт, направляемый Наполеоном и Талейраном. Но, несмотря на только что пережитое унижение, несмотря на общую слабость позиции Австрии, несмотря, наконец, на то, что Жозеф дал ясно понять, что Вене нечего больше ссылаться на русские козыри — русская карта играет против Австрии, — несмотря на все это, Кобенцль все очевиднее уходил от соглашения, упрямился, торговался, затягивал время.
На что же рассчитывала австрийская дипломатия, саботируя заключение договора с Францией? На что надеялись в Вене? Надежды были, они ширились, росли, но они не связывались ни с талантами австрийских дипломатов, ни с боевой мощью австрийской армии. Эти надежды питались тайными сведениями, окольными путями приходящими в Вену, Лондон, Берлин и другие европейские столицы. «Падение Бонапарта представляется не только несомненным, но и близким»[660],— писал в феврале 1800 года один из главарей тайной роялистской организации, действовавшей в Париже, — Дюперу. Ни сам Дюперу, ни его сообщники по роялистскому подполью, ни их хозяева в Лондоне, ни их друзья в Вене отнюдь не ожидали общенародного восстания в Париже; их надежды были связаны с иным. «Мы имеем возможность вывести из строя новое правительство в Париже; вся его сила заключается в одном человеке»[661],— сообщал графу д'Артуа руководитель роялистского подполья Гид де Невиль.
Зачем вести борьбу против многих, против правительства и его аппарата? Не проще ли убрать любыми средствами — убить, похитить, взорвать — одного? На этом и были сосредоточены все усилия роялистского подполья. В Вене об этом знали: нить заговора протягивалась и сюда. В январе 1800 года в секретном сообщении из Парижа в Вену передавали, что «положение Бонапарта не из веселых»[662], он сталкивается с возрастающими трудностями, «он хотел бы сохранить то, что имеет…» в надежде стать со временем Кромвелем, но времена изменились[663]. В Вене были осведомлены и об июньском кризисе; наконец, пришла пора решающих действий. Гид де Невиль и Дюперу взялись за дело. Они нашли «страшного человека» — кавалера де Маргаделя, мастера политических убийств, — молодого, злого, беспощадного участника шуанских разбоев и ограблений дилижансов; Маргадель сколотил из таких же головорезов, как он сам, двенадцати шуанов, тайную группу, вернее, банду вооруженных до зубов убийц, не останавливающихся ни перед чем. Они укрылись в подполье, ожидая сигнала. Охота на первого консула началась[664].
Бонапарт, раздосадованный необъяснимым упорством Кобенцля, уклонявшегося от всякого соглашения (он ждал со дня на день гибели Бонапарта), прибег к последнему средству, оставшемуся в его распоряжении: он дал приказ Моро возобновить наступление; до сих пор он отказывался от этого, так как не хотел предоставлять Моро возможности приумножить свою военную славу. Главнокомандующий рейнской армией оказался на высоте задач: он превосходно подготовился к наступательным операциям и в сражении при Гогенлиндене 2–3 декабря разбил наголову австрийскую армию эрцгерцога Иоанна[665]. Путь на Вену был открыт. Эрцгерцог Карл, сменивший Иоанна, запросил перемирия; 25 декабря оно было подписано в Штейере[666].
В то время как Гогенлинден завершал гремевшую на весь мир войну, в Париже заканчивалась незримая и неслышная посторонним иная война. В апреле 1800 года полиция случайно натолкнулась на нити заговора. Банде Маргаделя пришлось еще глубже уйти в подполье. Но одновременно было налажено другое дело, преследовавшее ту же цель; поставленное солидно, с применением новейшей техники, оно рождало у организаторов уверенность, что тот, за кем охотились целый год, на сей раз не уйдет живым. Взрыв «адской машины» на улице Сен-Никез 24 декабря потряс Париж и Европу, но среди множества жертв взрыва не было первого консула, он остался невредим[667].
Кобенцль в Люневиле сложил оружие: ему не на что было больше надеяться. 9 февраля мирный договор был подписан[668]. Люневильский мир в основном повторял положение Кампоформийского мира, но в ухудшенных для Австрии условиях. Это было закономерно: мир фиксировал результаты войны, и главным из них было поражение Австрии.
10 декабря 1800 года в письме к адмиралу Гантому Бонапарт, сообщая о победе под Гогенлинденом и о начинающемся наступлении армии Брюна в Италии, высказывал уверенность, что в ближайшие дни будет подписан мир с Австрией. «А через три месяца после установления мира на континенте будет заключен мир с Англией»[669].
