отношения. Я ведь немного знаю Сергея Константиновича и убежден, что он на злодеяния не способен. Абсолютно! Шалости мужские, хе-хе, это вполне возможно, и тут не отрицаю. Все мы грешны, но убийство… Побойтесь бога, Ирина Сергеевна!
На некоторое время наступила тишина. Видимо, Дроздова переваривала сказанное. Но слова генерала не слишком ее убедили.
– Раз вы не хотите мне помочь, Владимир Валентинович, – обреченным голосом произнесла она наконец, – значит, никто мне не поможет. Мне остается только смириться и ждать конца. Вы-то уж знаете, как это бывает. В новостях об этом каждый день говорят. Но обещайте – когда найдут мой труп…
– Придержите-ка язык, дорогая Ирина Сергеевна! – впервые рассердился Дударев. – И никогда больше таких слов не говорите! Черт, он всегда рядом ходит. Вы лучше скажите-ка, куда это ваш драгоценный супруг срывается? В какие командировки? Имеются какие-то конкретные подозрения?
– Да! Имеются! – неожиданно твердо произнесла Дроздова. Послышалось какое-то шуршание, а потом слова: – То есть нет, не совсем. Как я уже говорила, все мои попытки выяснить это пресекались с неслыханной жестокостью. Но вот что я нашла сегодня в бумажнике мужа. Могу поклясться, прежде я этого никогда у него не видела. Обратите внимание на дату. Это завтрашнее число. Завтра утром мой благоверный опять «уезжает в командировку»!
Гуров услышал хмыканье генерала. Хотелось немедленно выйти и включиться в разговор. Но сделать это было совершенно невозможно. Гуров стоически вытерпел до тех пор, пока Дударев не отправил гостью восвояси, предварительно хорошенько ее успокоив и пообещав во всем досконально разобраться. И еще категорически попросил ее ни во что больше не вмешиваться и не предпринимать никаких самостоятельных шагов. Наконец он проводил Дроздову до ворот, вернулся и дал Гурову сигнал вылезать. Гуров с облегчением выбрался из шкафа, в котором чувствовал себя под конец заточения как в парилке.
– Ну, товарищ генерал! – сказал он, вытирая вспотевший лоб. – Пора вам оборудовать свои убежища кондиционерами! Чуть не спекся!
– Ничего, это чтобы служба медом не казалась, – посмеиваясь, ответил Дударев, помахивая в воздухе какой-то карточкой из серого глянцевого картона. – Зато не нужно больше торчать в темной комнате и пялиться в подзорную трубу. Ваш объект сам принес ответ на интересующий вас вопрос. Во всяком случае, очень похоже, что принес. Вот, полюбуйся! – он перекинул карточку Гурову.
Тот поймал ее, всмотрелся и внутренне ахнул. Среди затейливых вензелей и тисненных золотом корон он прочел уже знакомое слово «Велес», являвшееся, видимо, ключевым. Но что оно означает, понять было трудно. Присутствовали там и еще кое-какие слова и цифры, но картину они проясняли мало. Больше всего картонка напоминала некую карту доступа. Возможно даже, она имела встроенную магнитную полосу. Доступ, судя по всему, обеспечивался в кабину номер 26.
– Кабина-кабина… – забормотал Гуров, поднимая глаза к потолку.
Слово было напечатано по-английски, и он не сразу сообразил, что оно на самом деле обозначает.
– Да это же каюта! – воскликнул он, ошеломленно глядя на улыбающегося генерала.
– Что ты имеешь в виду? – с интересом спросил генерал. – Намекаешь на тот теплоход, про который мне заливал Петр Николаевич? «Советская Родина»? Полагаешь, что цель командировки Дроздова – этот самый теплоход? Что же, версия интересная. Но, между прочим, карточка, я бы сказал, игриво выполнена – финтифлюшки всякие… Только, ты знаешь, никогда не слышал про такой теплоход. В круизе по Волге плавал, но судна с таким названием не припомню. Это, конечно, не факт…
– Конечно, не факт, – нетерпеливо сказал Гуров. – Но ведь что важно – Дроздова сказала, что муж едет в командировку завтра утром. Полагаю, что за ним следует проследить и выяснить, куда он направляется на самом деле.
– А попробуйте! – великодушно разрешил Дударев. – Только сделать это нужно так, чтобы самим не засветиться. Успеете приготовиться за ночь?
– У нас, собственно, все готово, – с досадой ответил Гуров. – Мы такой вариант предусматривали, поэтому нужно только расставить людей по местам. Одна машина будет ждать на выезде у шоссе, вторая примет у нее эстафету через километр-другой, и еще нужна машина для нас с Крячко и Кувшинниковым.
– Не боишься, что вся эта кутерьма окажется блефом? – спросил Дударев, подмигивая. – Я ведь в самом деле немного знаю этого Дроздова. В сущности, мелкая личность, в бизнес пристроился за счет связей отца – тот долгое время возглавлял эту компанию, но потом тяжело заболел. Но успел втянуть сына, и вот теперь Дроздов у нас тоже предприниматель. На самом деле он скорее плейбой, гедонист, прожигатель жизни. Ирина Сергеевна, его супруга, ничуть не ошибается, подозревая его в измене. Но согласись, супружеская измена и двойное убийство – это две большие разницы. Тем более что второго-то убийства вообще не было! Но у Дроздова и на одно кишка тонка. Нет-нет! Чтобы такое случилось, причины должны быть куда более серьезные.
– Не знаю, какая кишка у вашего Дроздова, – заметил Гуров, – но в моем мозгу нарисовалась цепочка. Цепочка простая – муж уезжает, жена нанимает сыщика, чтобы он следил за ним. Сыщика убивают. Он опять уезжает. Она опять нанимает сыщика. Сыщика теоретически опять убивают. На фоне этого – теплоход «Советская Родина», карточка с номером каюты. А если вспомнить резню на одном пустынном волжском острове… Я убежден – нужно проверить судно. Там ключ ко всему.
– Ну, попутного ветра вам в задницу! – засмеялся генерал. – Может, и в самом деле догоните этот корабль-призрак.
– У меня такое ощущение, что догоним, – сказал Гуров. – И еще что это совсем не призрак.
Глава 13
В том, что теплоход, полностью занимавший его мысли, не призрак, Гуров убедился на следующее утро, когда они всей компанией негласно сопровождали «гедониста» Дроздова прямиком в речной порт.
Собственно, цель его поездки обозначилась в последний момент. Куда он направляется, никто точно не знал. Ехал Дроздов один на сером «Вольво» и небольшой чемодан из мягкой кожи в багажник тоже положил сам. Настроение у господина Дроздова было неважное – так, во всяком случае, выглядело со стороны. Возможно, перед отъездом он успел поскандалить с женой. При всем при этом Дроздов совершенно не выглядел затравленным, чего-то опасающимся человеком. Скорее, наоборот, в его движениях чувствовалась некоторая расслабленность и раскрепощенность. Крячко обратил внимание на то, какой сегодня день.
– Суббота – на пикник человек собрался, определенно! – заявил он. – Ну, типа, на рыбалку. Рыбак рыбака видит издалека.
Но Дроздов слежки за собой не заметил. Вел он свою машину совершенно спокойно, назад не смотрел, оторваться ни от кого не пытался и благополучно прибыл в речной порт.
Когда его автомобиль повернул к некоей VIP-стоянке, где уже находились три сверкающих лимузина, Гуров приказал остановить машину.
– Наш драндулет будет там как вошь на гребешке, – сказал он. – Пройдемся пешком.
Они втроем вышли из машины (Вагин остался на даче под присмотром Дударева) и направились к автостоянке, за которой был виден причал и стоящий у причала теплоход. Они торопились, потому что «Вольво» Дроздова уже въехал на стоянку. Но чем ближе подходили они к цели, тем больше волновались Гуров и Крячко. Кувшинников сохранял абсолютное спокойствие, потому что вид белоснежного судна у причала ни о чем особенном ему не говорил. Гуров же с Крячко были готовы поклясться, что им уже доводилось видеть этот теплоход. Он как две капли воды был похож на «Советскую Родину». Однако сейчас на его борту золотыми буквами красовалось довольно нейтральное название «Олимпия».
– Лева, похож! – в величайшем возбуждении прошептал Крячко, который ни на минуту не сводил глаз с теплохода.
Гуров тоже находил теплоход очень похожим, за исключением золотых букв названия, но внимание его сейчас больше привлекало не это. Его удивило, что Дроздов, припарковавшись, не спешит выходить из машины. К нему сразу же обратился служащий автостоянки, и Дроздов переговорил с ним, но из «Вольво» все равно не вышел. Что-то его удерживало. Поскольку Дроздов не мог знать никого из них в лицо, Гуров решил подойти как можно ближе. Через опущенное боковое стекло «Вольво» было видно, как господин Дроздов лихорадочно обшаривает карманы и перетряхивает бумажник. На лице его было написано чувство
