свечей, но разглядел лишь первые ступени из песчаника.
Очень осторожно он спустился вниз, положив на место мраморную вставку. Архитектурное пространство, напоминавшее крипту византийского храма, было разделено на три небольших нефа двумя рядами колонн из белого мрамора, украшенных тонкой резьбой. В глубине открывалась небольшая абсида, а в центре ее — алтарь с двумя высеченными павлинами, утоляющими жажду из источника, бьющего у подножия креста, — то были символы души, ищущей истину. Стены украшали фрески с изображением ангелов и святых, лица которых были осквернены иконоборцами или мусульманами, ведь и те и другие являются противниками человеческих образов.
Теперь карта вела его прямиком к алтарю: не он ли — пятая из семи могил? Филипп простукал алтарь со всех сторон рукоятью штыка, но глыба песчаника издавала звук цельного камня, который ни с чем нельзя спутать. При свете свечи он осмотрел основание алтаря и увидел что-то вроде скола. Цвет камня здесь был более светлым — свидетельство того, что царапину нанесли недавно.
Отец! То было первое доказательство, что Десмонд Гаррет прошел здесь, с тех пор как покинул Неаполь. Но отец, очевидно, воспользовался рычагом, чтобы приподнять такую глыбу песчаника. Штык сразу сломается, здесь требовалось что-то более прочное. Он огляделся, осветив стены бледным пламенем свечи, но не увидел ничего, что помогло бы ему осуществить задачу. Выбора не оставалось: придется вернуться и найти подходящий предмет. Он вновь поднялся по лестнице, приподнял плечом мраморную плиту, скрывавшую вход, и тут же замер, услышав голос, который, как ему показалось, уже слышал прежде. Говоривший стоял к нему спиной, форма свидетельствовала, что это один из высокопоставленных офицеров легиона. Перед ним застыли два бедуинских вождя, вооруженные и одетые, как те люди, что накануне напали на караван между Баб-эль-Авой и Алеппо.
Офицер по-арабски сообщал им о военном грузе, направлявшемся в Алеппо из порта Тартус. С этим оружием бедуины могли без труда совершать набеги на обширные территории и делить между собой добычу от мародерства и грабежей. Бедуинские вожди молча кивнули, и человек снова заговорил. Теперь он велел им прочесать местность между Вади-Кувейком и Хабуром, чтобы отыскать неверного по имени Десмонд Гаррет. И в тот момент, когда человек произнес это имя, Филипп узнал его голос: то был Сельзник!
Он замер, затаив дыхание; бедуины попрощались с офицером легким кивком и вышли через боковую дверцу. Сельзник остался один, и Филипп инстинктивно потянулся к штыку. Он мог бы бесшумно подкрасться к нему и ударить в спину, но мысль о возможной неудаче удержала молодого человека: он подумал, что может оказаться во власти столь опасного злодея, начисто лишенного даже намека на нравственность и не знающего меры в своих злодеяниях.
Тем временем Сельзник направился к главному входу, но внезапно замедлил шаг, согнулся, словно его поразил клинок, схватился за бок, застонав от боли, упал на колени и в судорогах забился на полу. В какой- то момент Филипп увидел его лицо, бледное, как у трупа, зажмуренные глаза в темных орбитах и пот, стекающий по шее. Он опирался на руки, силясь подняться, пытаясь побороть непомерную силу, придавившую его к полу, будто таракана. Потом выгнул спину и замер, стоя на коленях, припав лбом к полу и до спазма напрягая мышцы, словно пытался совладать с раздирающей болью своей раненой плоти и до краев наполнить душу ненавистью, — стальная пружина, сжатая до предела.
— Проклятый, проклятый, ты заплатишь и за эту язву, не дающую мне покоя… Когда ты доведешь меня до конечной цели… тогда больше не останется путей к бегству, ни у тебя, ни у меня… — произнес он сквозь зубы и с невероятным усилием прочитал наизусть заклинание: — Ему знакома всякая боль и все угрызения совести… Он знает секрет бессмертия и вечной молодости…
То были слова Авла Випина.
— Он, как я… Он знает, что нет никого над человеческим разумом, способным понять Вселенную, создать все, даже Бога. Он залечит эту язву, и тогда я раздавлю тебя, Десмонд Гаррет, навсегда отброшу прочь с моего пути.
Он словно молился, стоя на коленях на коврах мечети, в тусклом свете ламп, в ночной тишине, а не проклинал, охваченный ненавистью. Наконец Сельзник с великим трудом поднялся и пошел к двери, за которой раздался мерный стук его шагов по каменным плитам коридора.
Филипп дождался, пока этот звук полностью стихнет, и тоже направился к выходу. Вряд ли стоило искать в крепости предмет, который позволил бы ему приподнять глыбу алтаря. Безопаснее покинуть это место, а потом снова вернуться. Караул уже сменился, а капитанские эполеты на кителе оберегли его от нескромных вопросов. Он вышел через главные ворота и неторопливо спустился по лестнице, стараясь совладать со страхом, державшим его в напряжении, потом пересек небольшую площадь и исчез в лабиринте старого города.
Филипп долго петлял, чтобы избавиться от возможной слежки, а поздно ночью пришел искать пристанища в доме Еноса. Старик осторожно открыл ему дверь и, предварительно оглядевшись по сторонам, впустил в свое жилище.
На следующий день, к вечеру, молодой человек снова отправился в крепость, дождался возвращавшегося туда отряда легионеров и вошел следом. Под плащом он прятал стальной лом, сделанный для него ремесленником на базаре.
Добравшись до мечети, он проник в крипту, спустившись по узкой лестнице за мизаром. Теперь ему оставалось только сдвинуть алтарный камень. Он поставил свечу на пол, закрепив ее несколькими каплями растопленного воска, и вложил рычаг между камнем и ступенькой. Алтарь поддался, вероятно, двинувшись по каменным полозьям, поскольку ход его был весьма ровным и медленным. Наконец камень остановился, словно его блокировал ограничитель, и Филипп, подобрав свечу, спустился в помещение под алтарем.
Он оказался в совершенно голой комнате, обмазанной обожженной глиной, и разглядел что-то вроде пандуса, уходящего в глубь холма. Прежде чем предаться своим исследованиям, Филипп обернулся, чтобы проверить алтарный камень, и заметил внизу глыбы какую-то надпись. В тот момент, когда он расшифровал ее, предупреждение еще могло его спасти: «Заблокируй камень». Алтарь вновь поехал по своим полозьям, возвращаясь в исходное положение. Филипп мгновенно нагнулся, подобрал рычаг, оставленный на полу, но в это время свеча упала и потухла. Он постарался на ощупь вставить рычаг, однако первая попытка оказалась неудачной. Когда же он во второй раз пустил в ход свое орудие, камень успел вернуться на прежнее место.
«Заблокируй камень» — гласила надпись на нижней поверхности алтаря, почти как издевательство. Он выругался сквозь зубы, чувствуя себя как в детстве, когда отец, исправляя домашнее задание, заставлял его ощущать себя полным идиотом, не сумевшим справиться с переводом текста или решением уравнения. Филипп вынул из кармана еще одну свечу и зажег ее, потом подобрал лом и попытался воткнуть его между камнем и полом, но промежуток оказался очень узким, и рычаг не входил. Он осмотрел пазы и понял, что они устроены таким образом, чтобы камень, продержавшись какое-то время в относительном равновесии, покатился обратно под собственным весом. Его утешила мысль, что отец, вероятно, тоже стал жертвой этой хитрости, иначе не оставил бы тут своего послания. Он поднял упавшую на пол свечу, забрал с собой лом и начал осторожно спускаться по пандусу, переходившему в едва угадывавшуюся лестницу. Преодолев длинную галерею, Филипп оказался в другом подземелье, украшенном арамейскими скульптурами и клинописной фразой на дальней стене. В центре стоял разрушенный на куски каменный саркофаг.
— Значит, тебе удалось уничтожить пятую могилу, — пробормотал он. — Остается еще две. Но где же ты сейчас, где ты? — Он огляделся, высоко поднимая свечу, чтобы по возможности осветить стены. — Ты наверняка оставил мне знак… где-нибудь ты оставил мне знак.
Свеча превратилась в маленький огарок, и Филипп зажег еще одну, окрасившую подземелье чуть ярче. Он снова, сантиметр за сантиметром, осмотрел стены, потом пол, но ничего не нашел. И все же его отец, несомненно, добрался сюда, а значит, каким-то образом вышел. Но как? И почему не дал ему никакого намека? Он в растерянности сел на пол, задыхаясь при мысли, что на него давит тяжесть целой горы и пути к спасению нет. Что будет, когда догорит свеча? Что ему делать в кромешной тьме? Филипп с тревогой наблюдал, как пламя пожирает воск, пока в руке не оказался лишь жалкий огарок. Выбора не было, надо возвращаться и попытаться докричаться до людей с верхней части пандуса. Лучше быть обнаруженным Сельзником, нежели сдохнуть, как крыса, в этом подземелье.
Он зажег четвертую свечу, повернулся, чтобы двинуться по пандусу в обратном направлении, и увидел над собой надпись:
