собой через пустыню. Однажды мы уже спасли его, а значит, мы сильнее. Нам не известно, кто он такой и каковы его истинные намерения.
Арад подошла к нему, положила руку на плечо.
— Битва будет очень трудной и, возможно, окажется последней, Амир, так пусть эти союзники сражаются с нами. Это ничуть не умалит твою отвагу, и я все равно сдержу обещание, данное тебе, потому что ты будешь командовать ими, распределять силы и перемещать их на поле боя. — Она поцеловала его в голову и вышла.
Спустившись по лестнице, Арад пересекла двор, все еще освещенный факелами, и отправилась в безмолвную долину через сады и пальмовые рощи, погруженные во мрак, вдыхая запахи полей. Облака покрывали небосвод, оставляя лишь узкий просвет на западе, там, где тонкий серп луны висел над кронами деревьев. Совсем близко послышалось журчание источника, которому она так часто внимала, когда была ребенком, словно сладкой музыке, нежному пению. Она подошла к берегу и бросила в воду камень, вспомнив детскую игру. Маленькие концентрические волны побежали в стороны, облака разошлись, в источнике отразился кусочек неба, и Арад увидела красный свет Антареса, блестевший, словно рубин в черном, отполированном зеркале:
Три всадника молча смотрели на плотное облако песка, скрывавшее от них горизонт на юге. Они ждали, пока последний луч солнца исчезнет во мраке, чтобы прочесть по звездам свою судьбу. Но когда все отблески погасли, темное небо над песчаным облаком озарилось новым светом — мутное, кровавое сияние словно бы пульсировало, то расширяясь, то сужаясь.
— Боже, что это? — спросил Филипп.
— Это он, — ответил Десмонд Гаррет. — Он просыпается. Звезда Антарес отразилась в источнике Халлаки. Мы должны ехать туда! — И он пришпорил коня. Но лошади в тревоге рыли копытами землю, упирались, отказываясь двигаться к этому зловещему сиянию, пятнавшему небо, словно воспаленная рана.
— Лошади боятся, — заметил эль-Кассем. — Нам не удастся пересечь это облако.
— Значит, спешимся, если это понадобится, — отрезал Гаррет. — Мы пойдем на красное сияние. Оно поведет нас даже внутри облака. — Он еще раз пришпорил коня, Филипп и эль-Кассем последовали за ним, однако вскоре Десмонд остановился. — Смотрите! Облако рассеивается…
И действительно, прямо перед ними, там, где пульсирующий свет горел ярче всего, облако начало редеть, словно утренняя дымка, растворяющаяся в солнечных лучах. Через некоторое время ветер утих и на западе показался лунный серп.
— Вперед! Путь открыт! — Он обернулся к Филиппу и усмехнулся: — В Париже этого бы не произошло, верно?
Филипп в ответ пришпорил коня, первым устремляясь к цели, и все трое галопом поскакали по высохшему руслу Вади-Аддира.
Они остановились, когда перед ними открылась потаенная долина и чудеса Халлаки: замок, одинокий великан, бодрствовал во мраке, дрожали огни в его окнах, гасли, чтобы зажечься вновь в другом месте, эхом отдавались от башенных стен приглушенные расстоянием оклики. Долина, напротив, казалась пустынной, оглашаемая лишь голосами ночных птиц. Среди темной зелени деревьев кое-где блестела вода, отражая серебряный свет луны.
— Теперь ты понимаешь, что я ощутил, увидев перед собой все это? — спросил Десмонд Гаррет.
Филипп молча кивнул, не в силах выразить охватившее его волнение, потом взглянул на череду низких холмов, протянувшихся справа от них, — красное сияние уменьшилось, почти погасло.
— Он по-прежнему там, — сказал отец, — просто мы отклонились в сторону Вади-Аддира, единственного возможного пути.
Они спустились в долину, чтобы пополнить запасы воды из источника, бьющего у входа в оазис.
— Именно здесь я и очнулся в первый раз, — снова заговорил Гаррет, указывая на луг, где паслись лошади. — Вокруг стояли дети и молча разглядывали меня. Они никогда не видели подобного человека. Сейчас они, вероятно, стали воинами… и, может быть, кто-то из них скачет сейчас верхом при свете луны в Песках призраков. Мы должны двигаться дальше! Смотрите, Антарес светит прямо над нашими головами.
Филипп подошел к нему, покуда эль-Кассем поил лошадей.
— Отец, — произнес он, — мы не знаем, что ждет нас завтра в пустыне и останемся ли живы к наступлению вечера. Я давно хочу задать тебе один вопрос.
Десмонд Гаррет взглянул на него:
— Ты хочешь спросить о своей матери, я знаю… Но тот же самый вопрос я задавал себе все эти годы и не находил ответа… только долгую муку. Я любил вас, Филипп, как только мог любить, но не уберег от страданий ни тебя, ни твою мать… Это как зимой у костра: груди тепло от пламени, а спина охвачена зимним холодом.
— И ты думаешь, эта битва развеет твою боль и мою тоску?
— Нет, но она станет самым высоким моментом нашей земной жизни. Мы вынесли из круговерти железа и огня то, что более всего соответствует нашей истинной природе. А если суждено пасть, мы по крайней мере галопом проскачем через границу ночи.
Они сели на коней, пересекли оазис и вскоре очутились на пустынной земле. Через три мили дорога разделилась надвое: одна шла на юг, другая — на юго-запад, туда, где уже почти погасла странная кровавая заря. Десмонд Гаррет, оставаясь в седле, развернул карту, на которую нанес данные с древнего чертежа Птоломея, и огнивом осветил сектор, пересекаемый дорогой, находившейся справа от него. На пустом пространстве протянулась надпись курсивом: «Блемии».
— Вперед, — сказал он и пришпорил коня.
Полковник Жобер остановился на вершине бархана, залитого красным светом заката, потом спустился с коня, достал из седельной сумки компас и отметил точку на военной карте.
— Мы прибыли, Хоган, — сказал он. — В прошлый раз нас атаковали вон в той низине, а место, которое вы ищете, находится в нескольких милях за ней, примерно там, где прошлой ночью мы видели красное сияние.
Амир и принцесса Арад прибудут с той стороны с минуты на минуту, и если появятся блемии, они атакуют их оттуда. Мы окружим их и разорвем на куски. Как вам такая перспектива?
Падре Хоган раскрыл в указанном направлении подзорную трубу и вгляделся в извилистую линию барханов, с которых ветер поднимал вихри пыли. Вдруг он замер:
— Боже мой! Что это?
— Вы о чем?
— Там что-то есть, в ложбине между барханами. Какое-то строение, смотрите! Именно оттуда и шло сияние… а сигнал прекратился, когда оно погасло…
Жобер схватил подзорную трубу и там, куда показывал падре Хоган, увидел цилиндрическую конструкцию, вероятно, каменную, похожую на гигантский монолит. Ее вершину венчал полусферический купол из того же материала, окаймленный по всей окружности коротким выступом.
— Это невозможно… Кто мог вырезать из камня подобный колосс? Кто мог привезти его сюда и установить посреди пустыни?
— Это он… — проговорил падре Хоган. — Это и есть приемник, вне всяких сомнений.
— Башня Одиночества… — прозвучал голос у них за спиной. — Наконец-то…
Они обернулись и увидели Сельзника, пристально смотревшего на огромный монолит со странной улыбкой на губах, с безумным восторгом в покрасневших глазах. Он похудел, лицо потемнело и осунулось. На правом боку, на форменном кителе, виднелось пятно — метина его проклятия.
— Снимите с меня наручники! — попросил он. — Куда мне бежать? И верните хотя бы саблю. Эти чудовища могут напасть, и мне нужен клинок, чтобы покончить с жизнью, если они меня схватят.
Жобер колебался.
— Ну же, Жобер, где ваша гуманность, где ваши принципы?
— Ладно, — согласился полковник, снял с него наручники, отцепил от седла саблю и отдал ее
