Эссенской династии, потому что этот лагерь уникален. Родственники тех, кто стал жертвой операции «NN», ничего не знали об их судьбе и после войны надеялись на возвращение пропавших родных. Но у каждого из голых младенцев, лежавших на соломенных тюфяках в Верде-Вест, была мать, которая знала, что там – ее ребенок, который ждет ее.
Вернувшись летом в послевоенную Германию, эти женщины нашли лишь пустые бараки. Генерал Тэйлор считает, что, прежде чем войска союзников смогли занять лагерь, дети «были переданы властям рейха и вывезены без уведомления родителей». Лишь на основании заверений Купке (которого тоже не было на месте событий) мы можем заключить, будто детей сопровождали четыре украинские нянечки и что, мол, матерей было «невозможно информировать о переезде, поскольку они по большей части были эвакуированы вместе со всем заводом». Этими словами он завершает свои показания по данному делу.
Хендрик Шолтен мог надеяться добраться до своих родителей в Ост-Индии, отец Ком – вернуться в родной город. Но что могли поделать «номера 234, 243, 236» и другие, даже если бы остались в живых? Они не знали своих имен и фамилий, а если бы знали, то не могли бы произнести их, потому что не умели даже ходить, тем более говорить. Даже если бы кто-то из матерей каким-то образом встретился тогда с колонной машин, на которых везли детей, трудно сказать, что вышло бы из такой встречи. Большинство матерей видели детей лишь совсем недолго после рождения и едва ли могли бы узнать их теперь. (Впрочем, возможно, это чисто академический вопрос. В конце войны «восточная политика» рейха была направлена на истребление детей, родившихся от польских и русских женщин, которые работали в немецкой промышленности. Им вводили яд в вену.)
Ганс Франк в Нюрнберге напоследок сказал: «Пройдет и тысяча лет, но эту вину не снимешь с Германии». Его слова стали чем-то вроде эпитафии «тысячелетнему рейху», но самые беспомощные жертвы рейха не имеют никакой эпитафии. В Бушмансхофе нет памятника, как нет его и на кладбище. Поскольку детские могилы находятся в самой темной его части, то им больше всего подошли бы последние слова Гете: «Света! Побольше». К тому же, хотя немцы повсюду очень заботятся о могилах, об этих захоронениях не заботится никто. Пройдет время, и, пожалуй, даже память о них изгладится.
Глава 23
Гибель богов
Рабы Круппа были далеко от дома, но то же самое можно было сказать и о его родных. Это было время неслыханного хаоса – даже Тридцатилетняя война 1618–1648 годов не уносила из дому так много немцев. Кульминация наступила в последнее лето войны, когда смерть подкралась к фюреру в его собственном «Волчьем логове». С этого времени народ его, голодный и напуганный, уже не будет никогда занимать такого широкого «жизненного пространства».
А члены семьи Крупп, прежде почти неразлучные, оказались в пяти разных странах. В Эссене оставался один Альфрид. Бертольд был штабным офицером на русском фронте, Харальд служил в Бухаресте в качестве адъютанта полковника артиллерии, Экберт воевал в Северной Италии, Густав находился в Австрийских Альпах вместе с Бертой. Переписывались они редко. Альфрид был слишком загружен управлением фирмы, чтобы еще помнить о днях рождений или свадеб или писать родным ободряющие письма. Поскольку он был главой династии, его молчание невольно влекло за собой и молчание остальных. Трудно поверить, что это – все та же некогда дружная семья, которая пять лет назад торжественно отмечала семнадцатилетие Экберта.
Даже и на германской земле члены династии были разъединены войной. Вальдтраут с мужем- судостроителем находилась в Бремене, Ирмгард оплакивала фон Френца. Бывшая жена Альфрида воспитывала их шестилетнего сына Арндта на тихих берегах озера Тегернзее, неподалеку от Мюнхена, а Барбара Крупп-Вильмовски жила в замке Мариенталь в двухстах милях от виллы «Хюгель». Как было известно остальным членам семьи, они с бароном собирали со своей земли тонны пшеницы при помощи восточной «рабочей силы». Целых полвека Барбара была известна как самая нежная, отзывчивая и бесконфликтная из всех Круппов, и потому все были изумлены, узнав, что она арестована гестапо по обвинению в измене и сидит в тюремной камере вместе с десятком несовершеннолетних проституток в ожидании суда.
Сами Барбара и Тило были поражены арестом не меньше остальных (барона также задержали). Их арест был прямо связан с событиями 20 июля 1944 года. Никто из них даже не знал о готовившемся заговоре против Гитлера, но для нацистского руководства это не имело значения. После неудачной попытки заговорщиков уничтожить фюрера в его собственном логове начался террор против офицерства, аристократов, консерваторов старого режима – короче говоря, против всех, кто с самого начала считал «австрийского ефрейтора» выскочкой и сейчас, когда дела пошли скверно, предпочел бы от него избавиться. Три виднейших заговорщика – «Карл Герделер, Иоганнес Попитц и Ульрих фон Хассель – были частыми гостями в замке Мариенталь, и этого оказалось достаточно для Гиммлера. Вина хозяев дома для него сама собой разумелась. Они вошли в число примерно 7 тысяч немцев, которых считали «соучастниками». Из этого числа 4980 человек были расстреляны, повешены или замучены.
Случилось так, что некоторые зачинщики и руководители путча были еще живы, когда многих невиновных людей уже уничтожили. Это произошло отчасти потому, что Герделеру тогда удалось ускользнуть и целых двадцать три дня водить за нос своих преследователей; отчасти оттого, что Гиммлер хотел использовать швейцарские контакты заговорщиков и поторговаться с западными державами, но также из-за недостаточной эффективности его аппарата. Сотрудникам гестапо не хватало профессиональных навыков контрразведчиков. В ведомстве Гиммлера, в Берлине на Принц-Альбрехт- штрассе, хранились досье на два с лишним миллиона «подозреваемых» немцев, но эти данные мало анализировались. Более того, заговорщики «купили» некоторых чиновников, ведающих этими данными. Один из них за три дня предупредил Герделера о готовящемся аресте. Тот немедленно скрылся. Гитлер назначил за голову Герделера миллион марок, его портреты были напечатаны на первых полосах всех газет рейха, но сам он оставался на свободе до 12 августа. Потом, в деревне Конрадсвальде, под Данцигом, Герделера случайно узнала одна женщина, и вскоре он был арестован.
На другое утро Альфрида Круппа предупредили телефонным звонком, чтобы он ехал в свою контору другой дорогой. Оказалось, что дом одного из его соседей окружен. Там арестовали важного государственного преступника. Его имя – Эвальд Лезер – явилось для Круппа такой же неожиданностью, как арест хозяев замка Мариенталь: Альфрид даже не знал, что его былой служащий и соперник вернулся в Рур. Предполагалось, что он находится в Голландии в качестве управляющего Филипс-радио, как доверенное лицо фюрера. Лезер не пытался бежать, поскольку единственные документы, подтверждающие его соучастие в заговоре, хранились в его эссенском доме и еще в сейфе Аллена Даллеса. Узнав о провале покушения, «министр финансов» обреченного теневого правительства тут же направился домой, и они с женой сожгли компрометирующие бумаги. Со вчерашнего дня он, как и его частный помощник доктор Бойш, который официально числился руководителем социальных программ у Круппов, ожидали грубого стука в двери. На другой день утром пять человек в штатском, предъявив удостоверения, ворвались в дом Лезера и устроили обыск. Отсутствие прямых улик спасло ему жизнь, но не уберегло от тюрьмы. На него и на доктора Бойша надели наручники и увезли на черном «мерседесе». Только через неделю фрау Лезер узнала, что они в Берлине, в сырой подземной тюрьме под зданием на Принц-Альбрехт-штрассе. Хотя она передавала им большие корзины с едой, организм доктора Бойша не выдержал заключения, зимой он заболел и умер. Лезер также был нездоров. Но его огромная жизненная сила помогла ему дожить до весны, когда война кончилась. У обвинителей так и не нашлось доказательств, подтверждающих их подозрения. В начале февраля Гиммлер, решив, что Герделер и Попитц ему уже не нужны, отправил их на виселицу. Лезер так и не предстал перед судом. Уже перед приходом русских в Берлин он продолжал утверждать, что ничего не знал об измене своих друзей и ему просто очень не повезло. Это была ложь, но ему поверили.
А вот Барбара действительно ничего не знала о заговоре, и сотрудники гестапо могли доказать обратное только с помощью лжесвидетельства. Когда Барбара предстала перед нацистским «народным судом», ее для начала спросили, отчего она не вступила в национал-социалистскую благотворительную организацию. Она ответила, что предпочитает действовать через церковь. Вызвали одну из сорока горничных замка, и та показала под присягой, что 17 июля ее хозяйка сказала: «Если бы Гитлер завтра умер, вся Германия возрадовалась бы». В конце лета 1944 года этого было достаточно, чтобы повесить кого угодно. Выходило так, что одна из внучек Большого Круппа будет казнена за измену. Потом вдруг судьи снова вызвали горничную Барбары и спросили, почему, услышав такие возмутительные речи за три дня до
