– Вы должны понять меня, донна. Этот мальчишка оскорбил меня в моем же собственном доме.
Маркиза посмотрела на него гневным взглядом:
– Вам прекрасно известно, что причина его изгнания не в том.
– Отчего же? Вам кажется, что напустить ко мне в постель муравьев недостаточно? Мне?
– Муравьев поймали всех до единого. Ну же, герцог, признайтесь, что вы еще до этого приказали ему уехать.
– Ну да, – сказал герцог и покраснел. – Но вы прекрасно знаете, почему я так поступил… Не заставляйте меня говорить об этом – всему есть границы.
Маркиза смерила его долгим взглядом и сказала:
– Не следует забывать, что женщина имеет право выбрать себе мужчину, ради которого будет страдать.
С этими словами она вышла.
Герцог остался наедине с аббатом Мистралем, который сказал ему мрачно:
– Позвольте сказать вам, монсиньор, что если трубадур допустил бестактность по отношению к вам, то вы совершили фатальную ошибку в отношении маркизы. Я рекомендовал бы вам помириться с этим юношей и одарить его вашим гостеприимством. Я бы хотел, чтобы вы это сделали до моего отъезда.
– Как? Вы разве уезжаете, Мистраль?
– Да, монсиньор.
– Ваш отъезд меня искренне огорчает. Почему вы хотите уехать? И куда?
– Мне не хотелось бы открывать вам причину, – улыбнулся Мистраль. – А куда – я и сам не знаю.
В тот же вечер герцог Франкино отозвал в сторону трубадура и сказал ему, что он может остаться в замке, если захочет. Трубадур поблагодарил его, но сказал, что уже решился ехать, и потому простился с герцогом. Прощание с маркизой было тягостным. Она не понимала причин, побуждавших его к отъезду, и неустанно повторяла, что причины эти несущественны.
– Если ты останешься, трубадур, герцог будет несчастлив – у меня нет в этом сомнений, но даже если ты уедешь, он все равно будет несчастлив, а вместе с ним и я, да и ты сам. В мире будет больше несчастья – вот и все.
– Быть может, вы и правы, но я все равно не могу остаться. Я не могу объяснить вам причину, но я не могу быть счастлив, мучимый чувством вины.
На следующий день трубадур уехал. Маркиза не вышла провожать его. Она осталась в своей комнате и смотрела на него из окна.
Он медленно и печально ехал вдоль стен; к его седлу был приторочен узел. Неожиданно Чико выскочил на порог и побежал за ним вслед: он что-то вертел в руках – какой-то предмет, к длинной ручке которого были привязаны ленты. Маркиза напрягла зрение и узнала лютню трубадура – он ее забыл. Чико протянул ему инструмент, мужчина поблагодарил мальчика и приласкал, потом он отвязал ленты и передал их ребенку с какими-то словами. Он уехал. Спустя некоторое время малыш пришел в комнату маркизы, чтобы передать ей ленты. Ему было грустно.
Маркиза плакала.
В тот же вечер уехал Мистраль. Маркиза помогла ему надеть кафтан, к которому собственными руками пришила прозрачный хрусталь.
– Я вижу, вы грустите, донна, но я знаю, что не из-за меня.
– Вы ошибаетесь, Мистраль, я огорчена отъездом трубадура, а грущу из-за вашего.
Мистраль уже сидел верхом на своем прекрасном Суверале, родившемся на бескрайних лугах Камарга. Он наклонился к маркизе, взял ее руки и приник к ним долгим поцелуем.
– Куда вы едете, Мистраль?
– Не знаю, маркиза, – на поиски счастья.
Он выпрямился и повернулся в профиль на фоне заходящего солнца.
– Как вы думаете, я еще могу нравиться? – спросил он, исподволь глядя на маркизу и улыбаясь.
– Конечно, вы очень красивый мужчина.
– Спасибо, донна. Думаю, что мне стоит попытаться завоевать королеву Франции. Но если вдруг не получится, я снова облачусь в монашеское одеяние и попробую дослужиться до папской тиары. А если и здесь меня поджидает неудача, то вот моя шпага, – сказал он, похлопывая себя по боку, – пойду завоевывать империи.
Маркиза смеялась сквозь слезы.
– А если все пойдет плохо, донна, – он понизил голос, – я вернусь в этот замок, чтобы увидеть вашу улыбку, а если вы меня примете, то я буду счастлив, что все пошло плохо.
С этими словами он пришпорил коня и ускакал.
ВЕНЕЦИАНСКИЙ КУПЕЦ
Венецианский купец прибыл на большом красивом муле в сопровождении нескольких слуг и целого каравана груженых ослов. Он был силен и статен, лет около пятидесяти, со следами былой красоты на выразительном лице и живыми проницательными глазами. Потрясающе роскошным был его наряд: чулки из черного бархата и просторный камзол из красного сукна, перехваченный в талии высоким поясом; поверх него был накинут короткий и очень широкий черный плащ. В этих краях никогда не видали столь пышно
