узкий лоб челкой. Фотография была неважная, но тип был узнаваемый – подросток из неблагополучной семьи, склонный к антисоциальным поступкам. Гуров догадывался, о ком идет речь, но торопиться с выводами не стал.
– Нет, этого человека я не знаю, – ответил он.
– Собственно, я так и думал, – удовлетворенно сказал следователь. – Действительно, откуда вам его знать? Ведь вы первый раз в Глинске, не так ли?
– Да, я здесь впервые, – подтвердил Гуров. – Еще даже и осмотреться толком не успел.
– Ну вот, а этот бездельник за свою короткую жизнь ни разу не выезжал за пределы Глинска. И теперь, гм... Теперь уже никогда не выедет. Такие вот дела. Ну, что же... В таком случае, спасибо за то, что пришли, товарищ полковник! Рад был, как говорится, познакомиться...
– Можно теперь я задам вопрос, Павел Данилович? – спросил Гуров.
– Ну, разумеется, – кивнул следователь. – Вы, наверное, хотите знать, почему мы вас побеспокоили... Да дело в том, что вроде бы получается, что вы именно этого парня ночью на кладбище ловили. Вот старший лейтенант утверждает, что вы с него кроссовку содрали, с ноги... Ну, кроссовка кроссовкой, а в темноте вы, естественно, рассмотреть его не могли. Так что и говорить не о чем!..
– Нет, мне хотелось бы знать, что, собственно, произошло, – завил Гуров. – Если участковый прав и кроссовка принадлежит этому парню, то возникает довольно странная цепочка – ночью этот, как вы выражаетесь, бездельник швыряет бутылки с бензином во двор известного художника, бегает по кладбищу, а уже на следующий день отправляется к праотцам. Поскольку мне пришлось быть непосредственным участником ночных событий, а утром общаться с участковым, мне хотелось бы знать, что произошло днем.
Колядкин помолчал, ожесточенно вертя в руках огрызок карандаша, а потом не слишком охотно объяснил:
– Они собрались компанией на другом конце города, в квартире, которая принадлежит родителям одного из подростков. Этот Константин тоже был там. Принимали наркотики. В квартире обнаружены шприцы и героин. Видимо, увлеклись. У всех четверых – их там четверо было – передозировка. Соседи увидели, что дверь в квартиру открыта. Есть у них там одна любопытная соседка, она с хозяйкой квартиры в дружбе – вот она заглянула в квартиру, увидела тела и поняла, что что-то неладно. Позвонила в милицию, в «Скорую». Ну, когда приехали, там уже четыре трупа. Вот, собственно, и все. Факт смерти мы обязаны расследовать, но, по сути, расследовать нечего. Передоз есть передоз. А что касается, как вы говорите, бутылок с бензином... М-да... Это, конечно, неприятно, но пока не поступило заявления от потерпевшего... Ну, вы сами понимаете... Мы и так задыхаемся от обилия уголовных дел. С преступностью у нас здесь далеко не благополучно.
– Я это заметил, – сказал Гуров, оборачиваясь к участковому. – А вот насчет героина, старлей... Вы вроде мне говорили, что компания этого Костика тяжелыми наркотиками не баловалась. Вроде бы они на травку подсели?..
– Рано или поздно они все переходят с легких наркотиков на тяжелые, – ответил за Кружкова следователь. – Видно, по неопытности не рассчитали дозу...
– Как-то на редкость вовремя они ее не рассчитали, – нахмурился Гуров. – Как раз в тот день, когда я собирался задать этим парням вопросы про их ночные прогулки...
– Вы собирались задать им вопросы?! – изумился Колядкин. – Не совсем понимаю... Вы ведете здесь какое-то расследование? – тон его сделался беспокойным.
– А вы полагаете, создавшаяся ситуация не требует расследования? – уклонился от прямого ответа Гуров.
– Ну, разумеется, мы расследуем этот трагический случай самым тщательным образом! – истово заверил Колядкин. – Вам тут совершенно не о чем беспокоиться.
– Вообще-то я имел в виду нападение на дом Булавина.
– А, вы снова об этом, – скучным голосом произнес следователь. – Значит, хозяин дома все-таки подал заявление?
– Не думаю, – ответил Гуров. – К сожалению, он испытывает некоторую антипатию к правоохранительным органам. С одной стороны, это, конечно, бравада, а с другой – основания для этого у него имеются. Поэтому велика вероятность, что никакого заявления от него не поступит.
– В таком случае извините, – развел руками Колядкин. – Нет заявления – нет дела. Вы это лучше меня понимаете.
– Не понимаю, – сказал Гуров. – Жилище художника забрасывают бутылками с горючей смесью, ночью какие-то люди бродят по его саду, строительная фирма ведет с ним скрытую войну, а вы умываете руки. Боюсь, если дело закончится плохо, у многих тут полетят головы...
– Вы зря меня запугиваете, – горько усмехнулся Колядкин. – Мне, знаете, терять-то особенно нечего. Кроме язвы, я ничего на этой проклятой работе не приобрел. Может быть, я вам спасибо скажу, если меня отсюда вышибут. Я вообще-то здесь недавно, еще и привыкнуть не успел.
– Ну, если так вопрос ставить, то конечно! – громко сказал Гуров и поднялся. – Тогда, конечно, линию поведения вы выбрали правильную. А все-таки не мешало бы разобраться, что же такое происходит у вас тут вокруг земель, отведенных под кладбище. Пока число покойников не увеличилось. Кстати, если вас не затруднит, объясните, как мне найти главу этой строительной фирмы. Попробую сам с ним поговорить.
Колядкин отвел глаза и сказал нарочито равнодушным тоном:
– Простите, товарищ полковник, но тут я вам ничем помочь не могу. Строительными фирмами не занимаюсь. Обратитесь, я не знаю, в администрацию, что ли...
– Обращусь обязательно, – сказал Гуров, который был совершенно уверен, что Колядкин темнит. – Но вы все-таки подумайте над моим советом. Всего хорошего!
– Счастливого пути! Позвольте я вам пропуск...
Он вручил Гурову подписанный пропуск. Гуров вышел. Через полминуты у выхода его нагнал Кружков. Гуров покосился на него через плечо.
– Не понял я тебя, старлей, – грубовато сказал Гуров. – Ты ради чего меня потревожил – ради вот этого цирка?
– Так это не я, товарищ полковник, – спокойно ответил участковый. – Я тут десятое колесо в телеге. Просто меня потянули, я доложил, как было дело, – они и вас решили допросить. Думаю, для проформы. Ясно же было, что вы этого мальчишку знать не могли.
– Но ты-то его знал! – сердито воскликнул Гуров. – Даже кроссовки его наизусть выучил. И тебе такая его смерть не кажется странной?
– Кажется, – все с тем же спокойствием отозвался Кружков. – Вообще-то они постоянно отирались на кладбище и в его окрестностях. Так далеко обычно не забирались. И точно знаю – эта компания до сих пор героин не употребляла. Мне ведь их частенько задерживать приходилось. То дебош устроят, то на кладбище вандализм, то опять же, с травкой попадутся... Но вены у них в порядке. До последнего времени все в порядке было, ручаюсь.
– А если ручаешься, то почему у следователя себя таким тюхой вел? – строго спросил Гуров. – Почему помалкивал в тряпочку?
– А что прикажете делать? Я не полковник. Я простой участковый, – сказал Кружков. – Не мое дело следователю советы давать. Что спросили, то я сказал. А мои соображения никого не интересуют. И потом, вот вы сами рассудите, – может, они до последнего момента не кололись, а тут на халяву соблазнились. Опыта нет, вот и обожглись.
– Пускай так. Тогда возникает вопрос – откуда на них вдруг такая халява свалилась? Или тут у вас героин раздают так просто, в качестве рекламной акции?
– Про героин ничего не знаю, – сказал Кружков. – В смысле, откуда они его взяли. Опять же не мой район. Следствие установит.
– Не вижу я большого желания у следствия что-либо устанавливать, – укоризненно сказал Гуров. – По- моему, твой Колядкин все уже для себя решил. Нет заявления – нет преступления.
Кружков дипломатично промолчал.
Они вышли из здания на улицу, остановились. Кружков, видимо, чувствовал себя неловко в присутствии столичного гостя, но просто так уйти тоже не мог.
