созерцать неоакадемизм в действии…
А вот этот человек, наверное, способен помочь. Я вытянул из записной книжки одну из визиток. «Бек Антон Михайлович, адвокат Санкт-Петербургской городской коллегии адвокатов».
Адвокат оказался дома. Мало того, мой звонок вытащил его из постели, где он, как я понял, пребывал не в одиночестве, поскольку короткая наша беседа протекала под аккомпанемент дамских смешков.
— О, Владимир! — Бек сразу вспомнил меня. — Какие проблемы? Звезды журналистики жаждут адвокатской или судейской крови? Или личная консультация потребовалась?
Пришлось пояснить, что звоню я по делу, мало связанному с юриспруденцией, да и с криминалом вообще.
— Тут, Антон Михайлович, вопрос искусства…
Собеседник оживился. Среди юристов Антон Михайлович слыл личностью экстравагантной и был настоящим эстетом, — автор двух поэтических сборников, приятель многих городских художников, непременный участник скандальных выставок и концертов. Он занимался адвокатурой, по его словам, для обеспечения финансовой независимости и совершенно искренне считал себя поэтом и любимцем женщин. Достаточно хорошим адвокатом это ему быть, впрочем, не мешало.
Конечно, он слышал о приезде Ланы Вересовской.
— Господи, Владимир! Да в чем проблемы? Не знаю пока, где Лана остановится, но вечером она обязательно будет на Пушкинской десять. Хотите, познакомлю?
— Конечно, хочу.
— Кстати, Владимир, — продолжил Бек, — вы знаете о новых назначениях в Москве?
— Не понял…
— Да включите телевизор! Вересовский указом президента назначен секретарем Совета Безопасности.
Мы договорились с Беком встретиться в пять вечера в кафе на Лиговском, а оттуда уже двигаться в сторону Пушкинской.
Я включил телевизор. НТВ подтвердило новость о назначении Вересовского. Усатый Киселев уже обсуждал тему с аналитиками-политологами. Затем показали кадры кремлевской церемонии: дряхлеющий президент жал руку назначенцу. Виктор Семенович (нос с горбинкой, легкая сутулость, кучерявые прядки на лысеющем темени) напоминал хорька, наконец-то допущенного в курятник. Если Лана удалась внешностью в папашу, я ей не завидую.
Скрипнула дверь кабинета. На пороге стоял Спозаранник.
— В городе спокойно? — спросил он.
Я выдержал паузу, как учили меня в театральном, и ответил:
— Телефон дежурной части ГУВД, Глеб Егорович, — ноль два.
— Вольдемар, вам когда-нибудь говорили, что вы похожи на Алена Делона? — главный расследователь конторы потер переносицу.
Я отрицательно помотал головой.
— И правильно, вы на него совсем не похожи, — Спозаранник скрылся за дверями.
Затем в дверь просунулась круглая, как шар, голова нашего хозяйственного гения Леши Скрипки (если бы я встретил его где-нибудь на Апрашке, решил бы — чистый рэкетир). Скрипка оглядел наш кабинет.
— Володя, ну что у вас за бардак вечно? Неужели трудно помыть за собой чашки? — Он кивнул на расставленные по столам грязные кружки, оставшиеся после вчерашнего чае — и кофепития.
Я обреченно пожал плечами — ну кто виноват, что все агентство пьет чай именно в нашем кабинете? Во-первых, он самый большой. А во-вторых, когда Света Завгородняя на рабочем месте, сюда тут же стекается все мужское поголовье нашей конторы. А в-третьих, кружку за собой один Спозаранник убирает — есть все-таки в нем что-то положительное.
Бросив печальный взгляд на немытые кружки, я отправился в архивно-аналитический отдел к Марине Борисовне Агеевой.
— Просьба у меня к вам, Марина Борисовна, — сказал я. — Не могли бы вы мне за пару часов найти все, что у нас есть по Вересовскому и по его дочери Лане.
— Часа за три попробую, — ответила Агеева, и я расцеловал ей ручки.
В коридоре появился Повзло.
— Ты что, Коля, со звонком своим утренним не мог подождать часа полтора? Горело, что ли? — накинулся на него я.
— Расслабься, Володя. Как любит повторять шеф, никто не говорил, что будет легко.
Опять запищал пейджер: «Срочно позвонить по телефону…». Это был сигнал от знакомого опера — борца с наркотиками Максима Мальцева. Мы познакомились с ним еще в мои до-журналистские времена — одно время я даже подумывал податься под его начало, но кривая вывезла в журналистику.
— Есть новость, — сказал Мальцев, когда я до него дозвонился, — пару часов назад на Гашека притон накрыли: взяли кучу всякого добра.
— Погоди, я ручку найду записать, — я потянулся через стол к блокноту.
— Ты чего, Вован! Давай подкатывай к нам на Расстанную, — с тех пор как Макс стал начальником районного отдела но борьбе с незаконным оборотом наркотиков, он начал выказывать несвойственную ему прежде осторожность.
Районный ОБНОН (то есть отдел по борьбе с незаконным оборотом наркотиков) занимал два крохотных кабинета на третьем этаже здания РУВД на Расстанной. В одном, за закрытыми дверями, кого-то допрашивали. Максим, пригорюнившись, сидел за столом во второй комнате. Рядом седоватый мужик в кожаном пиджаке одним пальцем что-то выстукивал на стареньком компьютере.
— Не сходится, Максим, на троих больше получается, — посетовал он.
— Фиг с ними, перенесем на следующий месяц… Здорово, Володя, — Мальцев протянул мне ладонь. — Падай куда-нибудь.
Я огляделся в поисках свободного места. Все три стула были заняты: на одном сидел Макс, на втором — седоватый мужик, на третьем были навалены папки. Я выкроил себе место на продавленном и заваленном каким-то барахлом диване.
— Рассказывай, — я приготовился делать по метки в блокноте.
Притон на Гашека у купчинских наркоманов пользовался давней и доброй славой. Дело начинала еще бабуля нынешнего хозяина квартиры — двадцатитрехлетнего молодого человека без определенных, как пишут в протоколах, занятий. В семидесятые старушка гнала самогон и на «водочных» деньгах неплохо поднялась — ее мечтой было дать сыну приличное образование. Поначалу тот оправдывал надежды — поступил на философский факультет ЛГУ. Затем он стал завсегдатаем «Сайгона». Когда его задержали милиционеры, в кармане у него оказалась доза маковой соломки. Впрочем, судья в районном суде оказался незлобным (а может, мамины деньги сыграли свою роль) — «философу» дали два года условно, Из института исключили. Он начал приторговывать водкой. Сам, впрочем, ее не пил — предпочитал наркотики, а когда денег на них перестало хватать, пошел в «пушеры» — с клиентурой проблем не возникло. В квартиру на Гашека помимо любителей выпивки вскоре стали заглядывать и любители «кайфа».
«Философа» взяли года через два. На этот раз судья уже не был снисходительным — недоучившегося студента отправили на несколько лет валить лес. К тому моменту «философ», правда, успел привести в квартиру на Гашека подружку и зачать с ней сына. После ареста невестка отправилась в путешествие по дорогам Союза, на которых и затерялась, а внук остался на руках у бабушки. Ее сын то выходил на свободу, то вновь отправлялся за решетку, пока, наконец, не был найден пару лет назад мертвым на автобусной остановке. Бабушка спилась окончательно, и внук подхватил упавшее было знамя. С водкой внучок уже не заморачивался, а торговлю «дурью» поставил на широкую ногу. Теперь клиенты могли у него разжиться не только марихуаной, анашой или маковой соломкой, но и героином, кокаином и даже «экстази» и ЛСД. Держал юный пушер запас псилобицинов и для любителей «поганок».
Мальцев со своими операми давно пытался прикрыть «наркотический рай» на территории отдельно взятого района, но только сегодня им удалось взять всю компанию с поличным.
— Вон, гляди, — Мальцев показал в угол кабинета, где были свалены опечатанные мешочки, пакеты и бумажные свертки.
