– Вам налить, Алина?
– Нет, благодарю…
– Это жаль. Кофе превосходен.
Однако Витольд оставил сейчас же свою чашечку, облепленную кофейной пеной, и скрылся. Он торопился к Мисси Потоцкой, которой назначил свидание на вернисаже.
Горничная убирала со стола. Юлий дразнил попугайчиков. Христина подсела к подруге.
– Ты молчишь, Алина?…
– Я немного устала…
– И что думаешь о моей свадьбе?…
– Я тысячу раз поздравляю тебя…
Христина пожала плечами. Она бормотала сквозь зубы, что вышла замуж, так как жизнь с Витольдом невыносима. Сам же Юлий не внушает ей слишком большого отвращения, и потом выполнять механически роль жены…
– Все это не то, Алина… Я поступила, как те женщины, которые, любя одного, идут на содержание к другому…
Генрих Шемиот сам открыл двери Алине.
– Я один, Ли… – сказал он, не давая ей времени поздороваться, – Юлий и Христина в имении… Лакея я отпустил на сегодня.
Он поднял ее вуалетку, мокрую от снега, и, целуя медленно в губы:
– Милая Ли…
Она бормотала, задыхаясь:
– О Генрих… я так счастлива, я думала, умру от волнения, когда я звонила у твоей двери…
В его кабинете все было так же, как при Кларе. Та же лампа под абажуром из белых бисерных нитей освещала зеленый мраморный письменный прибор, и разрезанную английскую книгу, и чудесную свежую сирень, нежно белевшую на тумбе.
Тот же мраморный Данте задумчиво ждал Беатриче, и тот же запах мускуса, амбры и розы из всех складок портьер, ковра, самого Шемиота.
Они снова обнялись.
– Как ты мило одета…
Она улыбнулась.
– Если ты доволен.
Это было действительно изящное платье бледно-голубого цвета с серебряным кружевом, падающим спереди легко и просто. На плечах крылышки из того же кружева, низкий вырез и узкий длинный рукав, и узкая бархотка под грудью. Восемь гофрированных оборочек внизу платья производили легкое frou-frou при движениях Алины.
Шемиот учтиво слушал ее.
Ощущение оторванности от всего мира рождало в нем жажду страсти и жестокости. Он сознавался себе, что еще ни с одной женщиной не испытывал ничего подобного. Как всегда, в нем поднялась сначала жалость к Алине, жалость увеличила желание, а желание ослабило волю.
Выражение его глаз изменилось. Оно было так же нежно, как и раньше, но в нем сквозила ирония, смешанная с торжеством собственника.
Он сказал:
– Знаете, дорогая… я привез вам из имения… О… я не хочу быть смешным… я не нахожу это подарком… я привез вам, Ли, розги.
Краска медленно залила ее лицо.
Она возразила сдержанно:
– Какая неуместная шутка…
– Но это менее всего шутка, Алина!
– В таком случае… Нет, право же… я не хочу думать о вас дурно, Генрих… возьмите свои слова обратно.
Он слегка улыбнулся. Она испугалась замкнутого и холодного выражения его глаз. Она обняла его крепко, лепеча: «Нет, нет, сегодня пусть он не наказывает ее… сегодня нет…»
– Почему?…
И он снял ее руку со своих плеч.
– Почему сегодня. Ли, вы так малопослушны?…
– Потому что сегодня я ни в чем не виновата перед вами, Генрих…
– Очень хорошо. Длина… Предположим, что я накажу вас… ради своего каприза?…
Она содрогнулись. Как он раскрывал свои карты с очаровательной легкостью?… Но она не хотела
