не желала подчиняться. Впору было заплакать от унижения.
И все-таки через некоторое время желание стало настолько неодолимым, что Перфилов уже не мог сдерживаться. Кое-как расстегнув брюки, он облегчился, и впервые за последние часы у него появилось ощущение, похожее на удовлетворение. Однако оно очень скоро притупилось, а унижение осталось. Перфилов не сумел застегнуть как следует брюки и так и остался – с выбившейся наружу рубашкой, с приспущенными штанами и нелепо согнутой рукой, все сильнее холодеющей от прикосновения стали. В темноте все это было еще терпимо, но Перфилов живо представлял себе, каким жалким увидят его бандиты, когда вернутся, и от этого на душе становилось совсем скверно.
Однако прошло время, и Перфилов стал ждать возвращения этих страшных людей как избавления, потому что неопределенность вкупе с темнотой и холодом были еще хуже.
Кроме отчаяния и страха, Перфилова одолевали мысли. Их было необычно много, и они резко отличались от его обыденных представлений, от тех правил, которыми Перфилов обставил свою жизнь, руководствуясь своим, в общем-то, удачным и безоблачным жизненным опытом. Ему всегда везло, и, хотя больших высот Перфилов не добился, та ниша, которую он облюбовал себе в мире, вполне его устраивала. Все катилось по наезженной колее – работа, развлечения, женщины. Какие-то проблемы возникали, но тут же и решались, не давая повода всерьез задуматься. Может быть, в последнее время проблем стало чуть побольше, но Перфилов до сих пор думал, что еще долго продержится без серьезных потерь. Вышло иначе, и это напугало Перфилова ничуть не меньше, чем нападение неизвестных ему людей.
Дрожа от холода и страха в темном подвале, Перфилов вдруг решил, что отныне навсегда бросит пить. Если все обойдется, он больше не возьмет в рот ни капли спиртного. И это решение не стоило ему ни малейших усилий, потому что – самое удивительное – сейчас он и в самом деле не нуждался в алкоголе. Он был чист внутри, словно заядлый абстинент, никогда не нюхавший водки. Стресс странным образом встряхнул его организм. Одно плохо – слишком мало шансов было на то, что Перфилову удастся осуществить свой благой порыв. Постепенно его все больше стало одолевать убеждение, что он доживает свои последние часы на этой земле.
Но чего хотят от него эти непонятные люди? Что он сделал такого, за что его стоит разыскивать по всей Москве, выкрадывать средь бела дня и запирать в каком-то угрюмом подвале? Проступок должен быть очень серьезным, но никакого намека на серьезные события Перфилов в памяти не обнаружил. Даже смерть Марины он еще не воспринимал как неизбежную реальность. Его потрясли слова Гурова, но осознать в полной мере Перфилов их еще не успел. Он запомнил Марину живой, здоровой и сердитой. Но в тот последний момент он уже немного протрезвел. Прочее же улетучилось. Память, похожая на решето, – это был еще один повод дать решительный бой собственному пьянству. Перфилов отлично знал, что подобные провалы – симптом крайне неприятный, свидетельствующий о серьезном неблагополучии с психикой. Раньше ему не хотелось в этом признаваться, но теперь не было никакого смысла себя обманывать – он превращается в самого настоящего алкоголика. Может быть, этот процесс не такой явный, и он не режет глаз окружающим, как, например, фигуры пропитых бомжей в подворотне. Но это слабое утешение. Рано или поздно он тоже этим кончит. Пока Перфилов делает только первые шаги к распаду, но зато шаги эти с полным правом можно назвать семимильными.
Перфилов нисколько не жалел о своем решении бросить пить. Водка его погубила и поставила под угрозу само его существование. Зато сейчас Перфилов бы не отказался от сигареты – курить ему хотелось все сильнее, но свои сигареты он оставил у Ленки – можно сказать, впопыхах. Желание хотя бы разок затянуться сделалось в конце концов просто невыносимым. Измученный Перфилов начинал подумывать о том, что даже смертникам дается право на последнее желание. Пожалуй, сейчас он выбрал бы сигарету. Нет, конечно, в первую очередь он выбрал бы свободу, но если уж не судьба, тогда Перфилов остановился бы на сигарете. Он сам удивился, как, оказывается, мало нужно ему от жизни. Вот только по-прежнему он был один, и некому было предложить ему выбрать последнее желание.
Перфилов не представлял, сколько времени находится в подвале. Все обычные представления сместились, границы между реальностью и кошмаром стерлись. Иногда Перфилову начинало казаться, что он в заточении уже целую вечность. Вечность, как ей и полагалось, была ледяной и беспросветной, и конца ей не было.
Несмотря на муки, Перфилов, кажется, все-таки задремал ненадолго – провалился в темноту, еще более глубокую, чем та, которая его окружала. Этот короткий сон был похож на смерть или, скорее, на репетицию смерти. А потом Перфилов проснулся от стука собственного сердца. Оно колотилось как бешеное – казалось, эхо его ударов мячиком отскакивает от бетонных стен и рушится на голову со всех сторон.
И вдруг Перфилов понял, что слышит не только стук сердца – наверху неожиданно загремела железная дверь. И вслед за этим раздались размеренные тяжелые шаги нескольких человек, которые цепочкой спускались вниз по лестнице.
Перфилов ждал чего-то подобного с нетерпением, но, когда дождался, испугался не на шутку. Одно дело – представлять свою смерть, пусть даже в самых неприглядных вариантах, и совсем другое – оказаться с ней лицом к лицу. У Перфилова перехватило дыхание.
Шаги между тем неумолимо приближались. Они звучали уже рядом. В лицо Перфилову ударил сноп света. Он невольно зажмурился.
Люди, осветившие пленника фонариком, несколько секунд молча рассматривали его. А потом спокойный внушительный голос произнес одно слово:
– Свинья!
Сказано это было с презрением и брезгливостью, будто Перфилов уже стал грязным бомжом, от которого нужно держаться подальше. Наверное, кое-какие основания для подобного заключения имелись, но Перфилов обиделся на говорившего. «Тебя бы сюда! – подумал он зло. – Часика на четыре, а еще лучше на десять. Посмотрел бы я тогда на тебя, скотина!»
Между тем неизвестный, которому мысли Перфилова были недоступны, повторил с выражением:
– Свинья! Ты самому себе не противен, а?
Перфилов затруднился с ответом на этот вопрос. Он угрюмо молчал, отворачиваясь от ослепительного луча света, который настойчиво бился в его лицо. Нечего было и думать о том, чтобы рассмотреть лица вошедших или хотя бы прикинуть их количество. С Перфиловым разговаривала будто сама тьма.
– Ладно, твои проблемы. – Невидимый собеседник наконец оставил в покое моральный облик Перфилова. – Давай о делах говорить.
Перфилов опять промолчал, и это, кажется, не понравилось человеку из темноты. Он что-то негромко сказал кому-то, и тут же огненный круг надвинулся на Перфилова почти вплотную, и страшный удар обрушился на его челюсть. Перфилов отлетел к стене, больно ударившись спиной о трубы. Скрежетнула сталь наручников. Рот Перфилова наполнился привкусом крови. В голове все поплыло.
Преодолевая дурноту, он все-таки поспешил включиться в навязываемую ему беседу. Молчание сейчас не слишком было похоже на золото.
– О каких делах вы говорите? – прохрипел он. – Я не понимаю.
– Ответ неправильный, – спокойно отозвались из темноты, и тут же очередной удар вдребезги разбил Перфилову лицо.
Когда он снова пришел в себя, то обнаружил, что висит на руке, пристегнутой к трубе, до боли вывернув локтевой сустав. Сжав зубы и цепляясь за шершавую стену, Перфилов сумел подняться на ноги. С подбородка струйками стекала кровь. Он поспешно вытер ее рукавом под беспощадным светом фонаря.
– У нас мало времени, – несколько даже удивленно сказали ему из темноты. – А ты дурака валяешь. Не надо.
– Да я и сам не хочу, – нашел он в себе силы мрачно пошутить. – А что делать? Если я действительно не понимаю...
Договорить ему не дали, снова шарахнув по голове пудовым кулаком. Теряя сознание, Перфилов еще успел удивиться тому, какие резервы таит в себе организм. Раньше он никогда бы не поверил, что сумеет выжить после такого удара. Откровенно говоря, Перфилов был не силен в кулачных единоборствах и, если попадал в какую-нибудь пьяную передрягу, старался с наименьшими потерями из нее выбраться, иначе он, как правило, бывал бит, и очень жестоко. К счастью, это случалось крайне редко и уж, конечно, не шло ни в какое сравнение с тем кошмаром, который обрушился на Перфилова сегодня. Сейчас его били профессионалы, костоломы по призванию, настоящие мастера, и они собирались его искалечить.
