организованной, без эксцессов, с полным изъятием всех евреев и их имущества.
Большой расстрел в Лиепае планировался тщательно и аккуратно, готовились люди — пополнялся 21 -й полицейский батальон, усилиями журналистов из «Курземес вардс» создавалось соответствующее общественное мнение.
Вот, например, статья под интригующим названием «Как жиды-большевики владычествовали в наших школах». А действительно, как? Может быть, насильно шикали всех детей фаршированной рыбой, а мальчикам в обязательном порядке делали обрезание? Нет, совсем по-другому:
«Слово „жид“ во времена коммунистической власти было запрещено. Вместо него надо было говорить — еврей. Однажды несколько школьниц, разговаривая между собой, употребили-таки запрещенное слово. Их выследил четырнадцатилетний пионер Вульф Бан. Девочки были наказаны, а жиденок Бан ходил с гордо поднятой головой…»
А «жиденок Бан», между прочим, уцелел. Когда фрагмент из этой главы был в свое время опубликован в газете лиепайской городской организации коммунистов, автора разыскал уже немолодой мужчина. К моему великому изумлению, этот человек оказался героем гневной заметки пятидесятилетней давности. Первое, что он сказал, было: «Я никогда в жизни никого не закладывал и ни на кого не доносил. Все наврали, кроме того, что я был пионером». Вместе с несколькими десятками других детей мальчик отдыхал тем летом в пионерском лагере, первом пионерском лагере неподалеку от Лиепаи. Когда началась война, детей чудом успели эвакуировать. Поэтому Вульфа Бана, в отличие от его родственников, оставшихся в городе, а также многих тысяч его ровесников — еврейских мальчиков и девочек, не расстреляли, и он смог прожить всю свою жизнь. Успел повоевать, а потом служил в армии военным переводчиком. Теперь Вульф Бан пенсионер, он вернулся в свой родной город, где, кстати сказать, когдатошний «жиденок» даже возглавлял лиепайское отделение Латвийского общества еврейской культуры.
«Курземес вардс» не только знакомила горожан с ошеломляющими успехами великогерманской армии, коварством и вероломством англичан, не только живописала апокалиптические картины разгрома «азиатско-жидовско-большевистских орд», но и пыталась в меру сил своих развлекать читателей. Например, анекдотами.
«Латыш, русский и жид заключили „социалистическое соревнование“, кто больше сможет выдержать вонь хорьков. Первым в ящик с хорьками залез латыш, но тотчас же вылетел оттуда. Чуть дольше выдержал русский. Затем в ящик сел жид и хорьки сломя голову бросились прочь от жидовской вони». Ну очень смешно, не правда ли?
Суббота, 19 июля 1941 года.
«Не пачкайте руки!
…Мы освобождены от жидов, но жиды еще среди нас… Жид никогда не может оставить свои капризы, не может забыть, как пользоваться другими, как облегчить свою жизнь нечестным путем. Какими бы испуганными и печальными они сейчас ни казались, они все-таки пытаются найти лазейки, чтобы использовать несознательных латышей…
Еще есть латыши, которым кажется, что жидам будто бы нанесена какая-то обида. Они думают, разве я совершу какое-то преступление, если через задние двери своего магазина продам жиду какой-нибудь килограмм масла или буханку хлеба? Или: разве это грех, если я постою в очереди вместо жида и принесу ему литр молока? Да, это грех и преступление…»
На протяжении июля и августа «Курземес вардс» не однажды корила несознательных крестьян с окрестных хуторов, которые, приехав торговать на базар, придерживали товар до десяти утра, когда за покупками было разрешено отправляться евреям, и продавали все свои продукты им. Это совершалось, ясное дело, не из филантропических побуждений. Измученные, голодные евреи покупали все, не торгуясь, отдавая за еду часы и костюмы, бабушкины драгоценности и меха.
В конце августа 1941 года «Курземес вардс» вновь вернулась к волнующей теме в статье под заголовком «Еще раз о „милосердных“ латышах». Газета писала:
«Уже много раз, как глас вопиющего в пустыне, звучали статьи о тех, кто вместо жидов идет стоять в очередях за покупками. Эти „помощники“, наверное, не соображают, насколько низко их поведение. Они не понимают также, что те продукты, которые таким путем они доставляют жидам, отрываются от латышей…»
Видимо, непросто заставить человека опуститься на четвереньки и стать скотом, а человека, который не желает становиться скотом, принудить к этому и совсем тяжело. Но что больше заслуживает название подвига — плечом к плечу в одной шеренге со своими идти под огнем на штурм вражеских позиций или носить еду голодным еврейским детям в оккупированном городе под взглядами любопытных лавочников и соседей, у которых сын служит в полиции. Я не знаю. А вы?
Однако постепенно еврейская тема стала сходить со страниц лиепайской газеты.
Другие насущные вопросы заслонили ее. 15 августа 1941 года. «Еще недостает вежливости».
«Прошло уже почти семь недель, как Лиепая освобождена от безжалостной жидовской и коммунистической власти, но еще иногда приходится видеть то тут, то там какой-нибудь образчик монголоидной жизни из ушедшего времени. Латыши — это европейский народ. Наш быт всегда формировался так, как это было принято в Европе. Но пришедшие коммунисты принесли с собой приметы азиатского быта. Сейчас латыши опять вернулись в семью европейских народов».
Первый массовый расстрел евреев в Лиепае был произведен в сентябре 1941 года.
Спустя 31 год. Судебный процесс в Лиепае.
Из показаний Фрициса Вецвагарса: «О том, что в Лиепае будут расстреливать евреев в сентябре сорок первого года, говорили за много дней до того. Эти разговоры начались в связи с тем, что перед самой акцией усилились аресты лиц еврейской национальности. Я лично в арестах евреев не участвовал.
…Командир роты пригласил вызваться добровольцами в команду расстреливателей.
Многие полицейские нашей роты выразили желание стрелять, но все-таки достаточного количества добровольцев не набралось и многие были в команду расстреливателей назначены.
Меня командир группы Зале поставил охранять место расстрела.
…На следующее место в автомашине вместе с командиром группы Зале, рядовыми Плациньшем, Дибиетисом, Тюдисом и другими полицейскими поехали на взморье около Шкеды. Приблизительно в одном километре за мостом через шкедский канал в дюнах я увидел большую свежевырытую яму. Зале отвел меня и других назначенных в охрану полицейских в кустарник приблизительно за двести метров от ямы и расставил по постам с приказом не допускать ни одного человека к месту казни, а также не позволить убежать ни одному из приговоренных к расстрелу. Сам Зале ушел к вырытой яме.
Находясь на посту, я видел, как на многих грузовых машинах со стороны Лиепаи привезли людей прямо к этой яме. Со своего поста я не мог хорошо разглядеть место расстрела, мешали складки дюн, расстояние тоже было слишком большое, чтобы разглядеть конкретных людей…
Незадолго до обеда я из любопытства пошел на место расстрела. Там, недалеко от ямы, я увидел группу сидящих на корточках евреев, среди которых были женщины и мужчины, дети и старики. Рядом с ними раздевалась другая группа евреев. Среди сидящих на корточках я узнал тренеров по боксу Фишера и Кельмана, с которыми я лично был знаком. Мне перед ними стало стыдно, и я немедленно ушел на свой пост.
После полудня, когда по моим расчетам Фишера и Кельмана уже должны были расстрелять, потому что выстрелы звучали все время, я вновь сходил на место расстрела. Их там я действительно больше не увидел».
Сентябрьский расстрел в шкедских дюнах происходил по отработанной рижскими специалистами из команды Арайса схеме, одобренной командиром эйнзатцгруппы А бригадефюрером Шталеккером.
Людей пригоняли на место расстрела, велели садиться на корточки рядами по десять-тридцать человек, затем поднимали по одному ряду. Жертвы должны были раздеться до нижнего белья или догола, и их немедленно гнали к яме. Стрелки выстраивались в два ряда: те, кто стрелял с колена, целились в левую половину груди, а те, что стояли, целились в головы. Выстрелы производились с расстояния приблизительно
