Так ведь это же на суде главное доказательство - дескать, хотел от нее избавиться! - вскричал Мразек.
Старуха усмехнулась.
Ну, на суде, разве что там. Люди глупостью не обижены. Но в человека никто не заглянет, это уж точно.
Кроме водяных в заводях, - съехидничал пан Мразек.
Кто хочет водяных увидать, тот их увидит, почему бы и нет, там в заводях, пустым-пусто, всякие мысли человека одолевают в таком месте. Мало ли, может, явится ему настоящая правда в той тиши, у водяных.
Бабка засмеялась, и ясно было, что сама она их не видела и видеть не хочет.
Ну а если Бурду казнят или упекут на всю жизнь, что тогда?
Кара есть кара, ее надо принимать, ежели на то воля господня. Он ведь святым не был, и за слезы жены своей, Анежки то бишь, придется пострадать. Уж та ко мне набегалась, горевала, что муж ее гуляет с Анной. Я ей давала зелье всякое, чтоб спалось крепко.
Ну хорошо, пани Деймкова, я вас понимаю. Пускай Бурде воздастся! Но если он этого не сделал, где-то здесь так и будет слоняться меж людьми убийца, никак за свою вину не пострадавший. А это, по-моему, негоже.
Оно верно, негоже, - согласилась бабка. - Тут у меня, между нами, Анна тоже побывала, не из-за себя, с девкой у ней хлопот был полон рот, не заладилась она у нее. А недавно просила дня дочки коренья, мол, эта ее жаба забрюхатела. Подумать только, нашелся же какой-то кобель. Но корешки не помогли.
Пан Мразек хмыкнул:
Не помогли... Значит... Да ведь она еще ребенок!
Зато стерва. Уже связалась с мужиком.
А с кем, простите? Старуха пожала плечами:
Ну, Анна мне не говорила, хоть и знала.
Голова у пана Мразека была натренирована увязывать в одно целое вещи, по видимости ничем не связанные. И сразу у него мелькнула мысль: знала, а чтоб не проговорилась, должна бы ла умереть!
А вдруг все не так? Если на то пошло, здесь, на селе, к таким вещам относятся не слишком уж трагично: дочь вдовы, которая и сама-то не без греха, попадает впросак - невелика беда! Это не хозяйская дочь, кому на роду написан богатый жених!
Но девчонке-то лет четырнадцать, не больше! Виновнику грозит уголовное дело, даже если бы он доказал, что она сама к нему на шею кинулась. Страх... Страх осрамиться на деревне силен.
Знали об этом двое: мать и дочь. Теперь уже знает одна лишь дочь. Будет ли молчать?
Или ее тоже заставят умолкнуть? Пан Мразек озабоченно нахмурился.
Бабка насыпала ему в кулек кореньев. Они пахли и шуршали, крошась меж пальцев.
В зале заседаний тем временем царило оживление. Газетчики сидели довольные, состав обвинения и защиты подобрался любопытный. Поначалу казалось, что власть на процессе решительно возьмет в свои руки прокурор, защитник ex offo не внушал интереса. Но потом ситуация понемногу изменилась.
При допросе свидетеля Хлоупека, сторожа из села Голино-ва, дело начало приобретать другой оборот - молодой защитник своими вопросами поверг свидетеля в мрачную растерянность. Он добивался от него признания, что тот не уверен, точно ли человек, направлявшийся к лесу, был Бурда.
Протестую против попытки защитника запутать свидетеля второстепенными вопросами. Его показания были надлежащим образом запротоколированы уже при дознании, и свидетель не обязан в них ничего менять, - заявил обвинитель.
Господин прокурор не хуже меня знает, что все, занесенное со слов свидетеля в протокол, может и должно быть дополнено судебным разбирательством, иначе к чему вообще тогда суд: обвиняемый - в нашем случае невиновный - понес бы наказание прямо на месте преступления, как это водилось в достопамятные времена! - настаивал защитник, взвешивая каждое свое слово.
Председатель призвал обоих господ к порядку и потребовал вернуться к существу дела, хотя знал, что они не подчинятся ему и будут правы. Это был судебный театр со своими законами, и председателю они нравились. От него не ускользнуло, что всего лишь один из участников остается безучастным, ничего не понимает и как бы оглушен всем, что здесь происходит, и это -сам подсудимый. Председателя такая апатия раздражала. Обвиняемый, по его разумению, перед лицом смерти должен принимать в действе самое активное участие.
Защитник ему импонировал, особенно отчаянными своими усилиями опровергнуть безупречно сработанное обвинение, которому нечего было противопоставить и которое могло запросто отправить человека на казнь хоть сейчас. Ему нравилось, как молодой человек отражает натиск доказательств, мотивов, показаний и протоколов.
- Итак, свидетель уверен, что видел той ночью Бурду. Спрашивается, какая могла быть погода, если свидетель так хорошо разглядел в темноте? Или у него как у сторожа настолько натренировано зрение?
Смех в зале.
Свидетель, заикаясь, настаивает, что видел хорошо.
А что, светила луна? - допытывался адвокат.
Да, - подтверждает свидетель и отводит глаза. Он уже собрался было сесть, но неугомонный защитник спешит к председательствующему и протягивает какую-то бумагу.
К сведению суда, вот доказательство того, что свидетель либо ошибается, либо лжет.
Прокурор на повышенных тонах протестует против оскорбления свидетеля. Председатель одновременно делает внушение защитнику и берет из его рук бумагу.
- Прошу присовокупить к делу сводку государственной метеорологической станции, из которой следует, что в ночь с 6 на 7 сентября было новолуние и потому плохая видимость.
Прокурор на мгновение теряет дар речи. Н-да, значит, защитник безошибочно уловил слабину в обвинении и будет атаковать именно в этом направлении. На его месте обвинитель действовал бы точно так же. А теперь ему не остается ничего иного, как протестовать.
Председатель суда, обожающий такие драматические поединки, аргумент защиты принимает. Невооруженным глазом видно, что присяжные слегка ошарашены таким оборотом и не знают, как к этому отнестись.
- Позволю себе спросить свидетеля, действительно ли он хорошо видел Бурду, если ночь была темной?
Свидетель Хлоупек, сезонный сторож, человек средних лет с уклончивым взглядом, беспомощно озирается на своего покровителя, пана прокурора, но тот ничего ему, разумеется, подсказать не может. Тем не менее смотрит на свидетеля ободряюще.
Сторож молчит.
- Свидетель, вам был поставлен вопрос защитником. Прошу ответить, - строго говорит председатель суда, чем приводит допрашиваемого уже в полное замешательство.
- Я видел, то бишь думал, что вижу... - шепчет сторож, пугливо потупив глаза.
По залу прокатывается смех и шум.
- Вынужден констатировать, что показания свидетеля о том, что он видел обвиняемого, идущего лесом в сторону пруда, совершенно недостоверны. Считаю себя вправе отклонить такие показания, - торжественно заявляет защитник и усаживается на свое место.
На лицах присяжных беспокойство, некоторые позволяют себе отпускать замечания, и прокурор это расценивает не в свою пользу.
- Уважаемый суд, - безжалостно бьет в одну точку защитник, - довожу до вашего сведения, что я вызвал свидетеля, который, напротив, видел, как подсудимый той ночью шел в совершенно другом направлении, а именно из корчмы домой.
Но это был последний его удар по обвинению.
Слово опять взял прокурор и весьма удачно провел череду атак. В какие-то минуты сам председатель готов был рукоплескать, так превосходно у него получалось. Особенно когда перед судом предстала супруга обвиняемого, свидетельница, от которой защита многого для себя ожидала.
