шикарный пан Лейбович не простит предательства и зарежет ее нежно и профессионально.
Уложив волосы, Черная Мари вернулась в постель к Лейбо-вичу. Обняв его, она шепнула:
- Господи Иисусе, стоит тебе, каналье, сверкнуть своим бриллиантом, как все женщины теряют голову.
Пан Лейбович подарил ей еще одну свою улыбку, а Мари сладостно зажмурилась и почти не дышала. Когда оба они снова смогли перевести дух и обрели дар речи, Мари озабоченно проговорила:
Слушай, мне очень нравится, что ты придумал с этим конгрессом, но что касается Вацатко, то для него это не очень подходит...
Почему не подходит? - нахмурился Лейбович, и бриллиант его разом потух. - У меня на него зуб, мне надо рассчитаться с ним.
Ему, конечно, следует поддать жару, но часы - это слабовато. И могу поспорить: он сразу цапнет за руку того, кто полезет к нему в карман за часами, - будь это кто из Вены или из Рима. Не такой уж он вахлак.
А что ж он такое? Подумаешь, тоже мне ченстоховское чудо, - брюзгливо проворчал Лейбович. Девчонка портила ему упоительнейшее представление о мести пражскому пану советнику, особенно приятно было насолить именно ему.
- Не чудо. Но если хочешь знать, я очень даже хорошо могу вообразить себе бабу, которая от него сойдет с ума. В нем есть что-то такое, от чего бабы заводятся... Понимаешь, что значит завестись? Нет? Ладно, скажу по-другому. По нему видно, что он еще молоток, и девчонки могут влопаться в него. Теперь понимаешь, что я о нем думаю?
- Тебя, значит, отобьет? - зловеще процедил Лейбович.
Черная Мари заворковала, как горлинка, и заставила своего проклятого кавалера сверкнуть бриллиантом. И успокоила:
- У тебя никто не отобьет девку, даже сам господь бог.
Лейбович торопливо перекрестился. Он ведь был из Кракова, а там народ весьма набожный.
- А ежели кто может свести девку с ума, в нем, значит, еще крепкий корень, пускай он даже в годах, - глубокомысленно протянула Мари. - Так что красть у такого часы - это слабо. Я попробовала бы поставить Вацатко на колени другим способом. Чтоб о нем написали все какие ни есть газеты на всем белом свете. Но из этого ничего не выйдет, потому что он меня знает.
Пан Лейбович вскочил с постели в чем был и с немым восторгом уставился на Мари.
- Бесценная! Ты придумала фантастическую вещь!
Он снова улегся в постель, нежно привлек к себе Мари, и она снова прямо-таки утонула в сиянии его зубов.
Вацатко давно сидит у меня в печенках, - задумчиво протянул Лейбович. - Само собой, часы - это слабовато. Решено, я беру его на себя.
Господи Иисусе, не смей! Он знает тебя как облупленного вместе с твоим проклятым бриллиантом!
- Не боись, у меня найдутся надежные люди.
Пан Лейбович самодовольно засмеялся. Да, как ни дуйся, как ни изворачивайся, но если ты не последний дурак - спроси совета у женщины. Женщины устроены немного иначе, чем мужчины, видимо, для того, чтобы выдавать другие идеи.
Он протянул руку к ночной тумбочке и налил два полных бокала пенистого вина.
На другое утро господа покинули Прагу. К лесенке прибегать не пришлось - никто, абсолютно никто их не беспокоил. Приходили лишь несколько человек из воровского мира получить задание, да приводили к пану Лейбовичу некоего Мрачека по прозвищу Смык, обладателя удивительно нежных пальцев, за спиной которого была исключительно богатая практика. Однажды он вел себя крайне непристойно в борделе 'На курьих ножках' и не пожелал платить. Метрдотель Эман собственными эуками вынес и выкинул его на свежий воздух. Во время этой экзекуции, несмотря на то что Смык был пьян в дупель, он ухитрился вынуть из кармана метрдотеля бумажник с выручкой за весь вечер, чем и прославился. Так что вытащить карманные часы у какого-нибудь толстяка, на которого ему укажут в Париже, для Смыка было раз плюнуть.
И тут произошло событие, которого пан советник Вацатко и не ждал: сам президент полиции вызвал его к себе и сообщил, что министерство и полицейское управление, идя навстречу его просьбе, направляют пана советника в Париж на совещание криминалистов.
Итак, пан советник отбыл в Париж, провожаемый восхищенными, а также завистливыми взглядами господ детективов. При нем был аккуратно уложенный чемодан с отутюженными сорочками и костюмом: уж пани Вацаткова позаботилась, чтобы муж ее не ударил лицом в грязь во Франции и выглядел пристойно. Был у него, как и положено, сверток с едой, и еще он купил себе хороших сигар - в конце концов, катаешься в Париж не каждый день.
Приподнятое настроение слегка омрачили служебные заботы: в зале ожидания на Вильсоновом вокзале он увидел коллег из отделения, занимавшегося карманными кражами, - они несли тут дежурство. Что ж, Вацатко был доволен - полиция не дремлет, хотя шеф угрозыска и покидал город. И в то же время зоркий глаз советника в толпе людей, снующих возле состава, заметил человека из воровского мира. Это был некий Смык, а точнее - Мрачек. Карманник. Что ему нужно? И что ж это получается - Смык трется возле вагонов, а господа сыщики, у которых он давно на заметке, прохлаждаются в зале ожидания? Кого же высматривает, встречает Смык? Или провожает?..
Пан советник уже наслаждался прелестным видом пологих равнин перед Радотином, которые вскоре должны были перейти в не менее прелестные виды окрестностей Бероуна, а Смык все не шел у него из головы. Служа в полиции, разве можешь позволить себе забыть о своих обязанностях и предаваться исключительно приятным мыслям?! У Смыка на вокзале, несомненно, были свои делишки. А пан советник не знал - какие. Нет, нету у нас еще надлежащего порядка! Вот вернусь и тотчас отдам распоряжение, чтобы наши люди обходили и перрон, особенно перед отправлением международных экспрессов.
Как ни странно, Смыку ничего особенно не было нужно, он и в мыслях не держал потянуть у кого-то из кармана часы - разве что для гимнастики пальцев, чтоб они не теряли гибкости и ловкости. На этот раз он имел задание иного рода - убедиться, что поезд, увозящий советника Вацатко, отбыл. Когда это произошло, он, удовлетворенный, вернулся в зал ожидания, предусмотрительно обошел стороной дежуривших здесь господ сыщиков, зашел в привокзальное почтовое отделение и отправил в Париж телеграмму с одним- единственным словом: 'Едет'.
А советник меж тем, глядя на менявшиеся пейзажи за окном, думал о том, что видел их уже неоднократно: ездил тут и на пассажирском, и на скором, ездил с экскурсией в Карлштейн[ 46 ], на этом же отрезке пути засек убийцу, путавшего следы, пересаживаясь с поезда на поезд. Да, а вот когда едешь в спальном вагоне, где всюду сверкают латунные ручки, за которые можно держаться, и в купе рядом с диваном стоит удобное кресло, все представляется иначе.
Такой вагон промелькнет мимо здешней станции лишь однажды в сутки, пролетит с легким шорохом, как сон, и даже дети перестанут махать вслед, провожая взглядом большие окна, за которыми сидят господа в высоких воротничках и дамы в умопомрачительных шляпах. В купе с поклоном заходит официант из вагона- ресторана и сообщает время обеда и ужина по-немецки и по-французски. Обстановка расположила советника исключительно к приятным мыслям, и он начисто забыл про служебные хлопоты. Улыбаясь, сидел он с сигарой в руке, от которой поднимался голубоватый дымок, но пан советник даже не замечал этого. Задремав, он позабыл о времени.
Здание вокзала в Хебе[ 47 ] было не слишком приглядным. Чувствовалась близость Германии, слышался гортанный говор, малопонятный даже для немцев; в вагон вошли баварские железнодорожники.
По перрону торопливым шагом шла молодая дама, лицо ее скрывала модная вуалетка; носильщик с чемоданом подвел ее к спальному вагону.
Пан советник галантно открыл ей дверь и помог подняться; она протянула ему руку в красной лайковой
