преображаются в пастушек, заигрывающих с богом Кришной. Затем наступает очередь песен, посвященных благодатной поре дождей — саванов.
Со второго дня начинается собственно действие. Фея Изумруд, побывавшая в мире людей, приказывает Черному дэву доставить ей принца Гульфама, в которого она влюбилась, увидев спящим на открытой галерее дворца. Черный дэв спешит исполнить приказание и через мгновение кладет к ее ногам спящего юношу Фея Изумруд будит его и признается в своей любви. Сначала принц отвергает ее, но затем в нем пробуждается желание попасть в царство волшебных дев — Перистан. Он обещает Изумруд, что полюбит ее, если она отведет его ко двору бога Индры. Фея предостерегает принца — такое легкомысленное желание может привести его к гибели. Однако принц настаивает, и Изумруд, переодевшись певицей, на летающем троне переносит его в царство Индры. Там по совету феи принц прячется в саду, однако Красный дэв обнаруживает его. Изумруд вынуждена признаться в своей любви к сыну человека. В наказание Индра отбирает у нее крылья и изгоняет из Перистана, а принца повелевает заточить в глубоком колодце на горе Каф.
В следующем действии бывшая фея предстает в виде кающейся отшельницы. Она бродит по свету с лицом, посыпанным пеплом, и поет в пустыне диким зверям грустные песни о своей несчастной любви. Однажды ее песни услышал Черный дэв, который сообщает cвоему правителю о певице с волшебным голосом. Индра призывает ее к своему двору. Грустные песни отшельницы настолько тронули сердце Индры, что в знак своего расположения он предлагает певице сначала бетель, затем гирлянду цветов, которую снимает с себя, и, наконец, почетную шаль. Изумруд отказывается от всех подарков и просит вернуть ей принца Гульфама. В этот момент Индра узнает фею, прощает и посылает Красного демона за принцем. Счастливые влюбленные снова вместе. Так заканчивается эта часть представления.
— Сегодня вы увидите заключительные сцены спектакля, — спешит закончить свой рассказ Аманат, — основное место в них будут занимать песни и танцы в честь повелителя волшебниц. Давайте выйдем во двор. Кажется, там уже начинается спектакль.
В этот момент за окном стал разливаться ярко–алый свет. Мы выбежали из дворца, и еще на лестнице нас ослепил свет бенгальских огней. Все небо над Императорским садом было залито сверкающим огнем красочного фейерверка. Золотистые капли огневого дождя не успели еще долететь до земли, как в небо взметнулись новые струи разноцветных фонтанов. Было такое впечатление, будто кто–то разбросал по небу тысячи радужно сверкающих жемчужин, волнистые ряды которых приобретают очертания огненных змей. Огни искрились над дворцом маленькими звездочками, среди которых проплывали голубоватые, похожие на полную луну шары. Началось царственное шествие. Из дворца вышли слуги правителя. Впереди выступал плащеносец наваба, за ним ответственные за хукку, за приготовление бетеля и расстилание ковров. Потом шел главный егерь. На нем был бархатный плащ, на поводке он вел дрессированного леопарда. Появились главный придворный, старший жрец, конюший… Вслед за самыми знатными придворными появился сам наваб, сопровождаемый свитой куртизанок. Он поднялся на сцену и тут же опустился на мягкую подушку инкрустированного драгоценными камнями трона. Над ним взметнулся балдахин со свисающими рядами жемчуга. Вокруг трона выросли хрустальные деревца необыкновенной красоты, с листьями из изумрудов. На сцену вышли главные действующие лица спектакля: алая, золотистая и голубая феи в тяжелых парчовых платьях, с зелеными крыльями на спинах, несчастный принц Гульфам и его любимая — кающаяся грешница — она в лохмотьях. Здесь же топчатся, наступая друг другу на хвосты и поправляя маски на головах, ужасные дэвы.
После того как наваб, британский резидент и придворные заняли свои места, музыканты, расположившиеся возле трона, начали постукивать кончиками пальцев по таблa, проводить смычком по саранги и трогать струны ситара. Над головами зрителей разлилась чарующая мелодия флейты шахнаи. Наваб сделал знак рукой, и из–за занавеса бесшумно появилась стройная девушка. В руках у нее веер из павлиньих перьев. Блестящие иссиня–черные волосы девушки были заплетены в косы, скрепленные несколькими рядами жемчужных нитей, в прическе сверкали серебряные булавки и заколки. Легкая, словно паутинка, вуаль ниспадала с головы на белую прозрачную ткань, которая скорее подчеркивает, чем скрывает, золотистую наготу ее тела.
Прекрасная куртизанка садится перед зрителями, вуалью прикрывает руки и ноги. Мой сосед пояснил мне, что она исполнительница танца тхумри (дословно: «семенить ногами»). В то же время это и короткая любовная песня, под ее аккомпанемент исполняется танец. В песне говорится о жажде любви, любовном томлении и отказе, пробуждении чувств и успокоении.
Расскажу вам о болезни, от которой нет лекарств,
И о муках, для которых все лекарства яд, —
пела певица под монотонные удары небольшого барабана и мелодичные звуки ситара. После первых строк песни она встала и в танце пыталась изобразить любовные страдания. Затем исполнила тот же куплет еще раз и при помощи новых танцевальных движений «рассказала» о своей страсти еще более выразительно. Последовали новые куплеты и новые танцевальные повторы, короткие тхумри давали ей возможность показать бесчисленное количество вариантов пластического танца на одну и ту же тему.
Свои чувства танцовщица передавала сначала мимикой лица, главным образом выражением и движением глаз. Она то стыдливо наклоняла голову, то из–под полуприкрытых ресниц бросала вызывающие взгляды на своего правителя и зрителей.
— Обрати внимание на игру глазами, — сказал Аманат. — Конечно, из персидской поэзии тебе известно, что такой кокетливый взгляд называется гамза. Этот, вероятно, единственный мусульманский выразительный элемент в индийском танце пришел к нам из Ирана. Наши мастера танца считают, что гамза превосходно отвечает представлениям индийцев о том, что глаза — зеркало человеческих чувств.
Темп танца все убыстрялся. Стройные руки танцовщицы, украшенные браслетами с колокольчиками, стремительно взлетали, словно языки пламени, и неожиданно бессильно опускались. Бедра вызывающе колебались в быстром ритме барабана, а тяжелые груди под легкой просвечивающейся материей двигались в такт. В момент наивысшего напряжения музыка внезапно прекратилась, чтобы через мгновение разразиться в еще более яростном темпе.
— Если бы это зависело от меня, не разрешил бы ей выступать на сцене без специально сшитого классического костюма, — раздался сзади нас бархатный баритон.
Аманат оглянулся, по–дружески поклонился какому–то господину, а затем представил мне его: Тхакур Прасад, известный мастер лакхнауской танцевальной школы.
— Танцовщица должна быть одета в прекрасное шелковое сари нежных тонов или же в широкую свободную юбку, прилегающий корсаж и вуаль с блестящими зеркальцами, — сказал Тхакур Прасад. — Ведь тхумри — это вид катхака, танца эпического, корни которого глубоко уходят в древние индуистские традиции.
У нас в Лакхнау этому виду танца пришлось приспособиться к новым условиям и соединить в себе индуистские и мусульманские элементы. Что касается меня, то я стараюсь выбирать такие сюжеты, которые давали бы возможность раскрыть все прелести куртизанок наваба, но вместе с тем не уводили бы катхак далеко от его первоначального религиозного содержания. Поэтому я использую чаще всего легенды о боге Кришне и его возлюбленной Радхе, — они наиболее полно отвечают тем требованиям, о которых я говорю. Однако со старыми текстами кришнаистских легенд соперничают пришедшие извне формы, главным образом лирические газели на урду и персидском языках. Наш правитель сам сочинил несколько тысяч газелей. Его куртизанки исполняют их в свободных танцевальных формах, которые, хотя и используют выразительные средства катхака, однако ничего общего с его прежним содержанием не имеют. С чуждыми сюжетами в наш танец проникают также и мусульманские костюмы, и гаремные ужимки.
Учитель танцев с явным неудовольствием покачал головой и стал пробираться к сцене, на которой разворачивалось заключительное действие. Старший придворный разложил на ковре перед повелителем великолепную кашмирскую шаль с золотой вышивкой. Наваб встал на нее и взял в руки цветочные гирлянды. Он будет награждать ими тех, кто преподнесет ему свои дары. Но не успели придворные встать в полукруг, как к навабу подбежала девушка, чтобы символически пожертвовать ему свое целомудрие. На какой–то момент она застыла на месте под звуки небольшого барабана мриданга. На ней были лишь пояс из тяжелых шнуров белого жемчуга и гирлянды алых кораллов, под которыми сверкали в невиданном количестве золотые украшения. Когда раздались звуки гармонии, девушка начала свой танец, во время которого она постепенно снимала с себя одну связку кораллов и жемчугов за другой и складывала
