Бреннан улыбнулась радостно (так ребенок радуется солнечному дню), потому что я включил ее в свою команду, и она имела право разделить со мной успех расследования. Это была непосредственная натура, и теперь мне жаль, что я столь жестко вел себя с девушкой.
Вот мы и подходим к концу этой истории.
Мы двигались в мэрию, как вдруг Бреннан, явно желавшая быть полезной до конца, остановила меня.
— Инспектор, а вы не хотите, чтобы я что-нибудь предприняла в отношении людей из списка? — спросила она, и я должен чистосердечно признаться, что забыл должным образом завершить свою работу. Вы ведь уже знаете: порой некоторые вещи выскакивают у меня из головы.
— Конечно, — я попытался скрыть свою оплошность, — нам следует взять этих людей под охрану. Займешься этим сама? Направь по парочке агентов в дом каждого из указанных в списке, и я думаю, рано или поздно сменщик Пачеко там появится.
— И к молодому человеку тоже?
Формулировка вопроса вызвала у меня невольную улыбку, чего уж там скрывать. Я знал, кого имеет в виду Бреннан, но все-таки задал вопрос, чтобы выиграть время для обдумывания той идеи, которая начинала брезжить в моей голове.
— Кого ты имеешь в виду?
— Этого… подождите, посмотрю, как его зовут… Ага, вот: Густаво Пратс, сто пятьдесят три года.
— Ах да, еще одно исключение из общего списка, помимо Пеллхема. Да-да, конечно, ему тоже требуется охрана. — Я уже начинал сердиться. Меня раздражало, что эти двое были отклонением от общего правила: ведь всем остальным жертвам было под двести лет и более. — Кто он?
Она сверилась с экраном своего компа:
— Работает провизором в Фармацевтическом центре.
И тут мой мозг омолодился на добрую сотню лет. Впрочем, я неверно выразился. Единственный орган, который у нас, стариков, работает по-прежнему (за исключением членов клуба Альцгеймера), это голова. А молодежи кажется, что это не так. Они считают нас глупыми, отставшими от жизни детьми. Заблуждение: разум всегда остается разумом, а воспоминания — воспоминаниями. Мозг работает медленнее, ты можешь что-то забывать — например, имя своей дочери или ее лицо, — но он всегда остается таким же, черт возьми! А значит, и ты сам остаешься прежним…
Я спросил:
— Бреннан, а ведь Пеллхем тоже работал в Фармацевтическом центре?
Прежде чем она успела ответить, я сунул нос в данные, которые высветились на экране ее наручного компа, и продолжал:
— Вот оно что, все дело в этом Центре! Месяц тому назад на него было совершено нападение, в ходе которого погибли несколько человек. Их убийцей был один псих, которого задержал я. А теперь наш убийца престарелых пытается убрать людей, работавших в том же учреждении. Ты веришь в совпадения, Бреннан?
— Не знаю, но боюсь, что вы не верите в них, — с улыбкой ответила она.
Я схватил ее за руку и ускорил шаг.
— Вот что: сейчас мы с тобой нанесем визит Пратсу!
— А как же мэр?
— Оставь для него сообщение и укажи, где мы будем находиться.
Я был так взволнован, что решил взять такси, хотя обычно не доверяю нашим таксистам, которые в любой момент могут задремать за рулем.
Пока мы ехали, Бреннан сделала несколько звонков, чтобы организовать охрану старцев из списка и получить всю доступную информацию о Пратсе и деятельности Фармацевтического центра.
— Послушайте, Торрес, — улыбка, разлившаяся по румяным щечкам Бреннан, была такой застенчивой, словно девчонка заблудилась и стесняется в этом признаться. — Вы уверены, что раскрыли это дело?
— Мы раскрыли его вместе. — Хоть и редко, но я все же бываю щедрым. — Скажи, чем занимается Фармацевтический центр? Распределением медикаментов? Прекрасно. Особенно тех, что содержат ЛГ. А для чего предназначены пилюли ЛГ?
— Для увеличения продолжительности жизни.
— Вот именно. До двухсот с чем-то лет. И теперь мы имеем дело с типом, который, предположительно, сначала организует налет на Центр, а потом пытается убить всех двухсотлетних или тех, кто приближается к этому возрасту, включая медика и провизора Центра. Вывод? Кто-то не хочет, чтобы люди жили больше двухсот лет, и этот «кто-то» может оказаться либо фанатиком, возжелавшим поставить мировой рекорд долголетия, либо…
— Раймундо Ривас, — Бреннан внимательно следила за моей логикой рассуждений. — Лидер организации «Естественная Жизнь».
Точно! Вот теперь можно было считать дело раскрытым. Но выражение лица моей напарницы об этом не свидетельствовало. Откашлявшись, она спросила:
— Но тогда зачем мы направляемся к господину Пратсу, вместо того чтобы поехать к Ривасу и арестовать его?
Проницательная девчонка, ничего не скажешь. Конечно, она была права, и я пояснил:
— Потому что мне это не представляется таким уж логичным. Из тех данных, которые мы имеем о Пратсе, следует странный вывод. Взгляни-ка на дату его поселения в Кампосе.
Она сверилась с компом: февраль 2031 года. Но это невозможно! Глаза Бреннан округлились:
— То же самое, что и с Пеллхемом! Двое «молодых» из списка, и в обоих случаях — ошибка в дате регистрации. А вы еще не верите в совпадения!..
Мы подъехали к дому Пратса в семь тридцать вечера. Провизор жил в мрачном Черном квартале.
Пратс открыл нам ворота и дверь дома, не вставая с кровати, на которой лежал. Запах испражнений, стоявший в комнате, был отвратителен. Должно быть, несчастный вот уже две недели не поднимался: вокруг него валялись пустые коробки от пиццы и старые фотографии. Нет ничего странного в том, что человек мог дойти до такого плачевного состояния. У многих порой кончаются силы — я не имею в виду физические, — и тогда они остаются умирать от голода и жажды. Медики называют это депрессией, но на самом деле речь идет о другом: одиночество старости иногда способно убивать.
Я вновь представился, хотя уже сделал это, когда общался с Пратсом по домофону, встроенному в садовую калитку:
— Господин Пратс, я инспектор Торрес, а вот — инспектор Бреннан. Вы плохо себя чувствуете?
Он приоткрыл глаза и сказал очень тихим и слабым голосом:
— Я умираю, инспектор.
— Может, вы просто больны, — безуспешно попытался ободрить его я.
— Нет-нет. Я умираю от той чумы нашего времени, от которой умрете и вы, и ваша молоденькая подружка.
Бреннан подошла к старцу и взяла его за руку:
— Успокойтесь. Мы отвезем вас в больницу.
— Врачи мне не помогут, — со смешком, тут же перешедшим в кашель, произнес Пратс. — Знаете, в чем заключается самая большая беда нашего времени? В пилюлях ЛГ! Они призваны продлевать жизнь, но на самом деле обрывают ее.
— Что вы хотите сказать? — Я пытался завеет» его, как часовую пружину, чтобы он продолжал говорить, ведь складывалось впечатление, что жизнь Пратса утекает, как вода между пальцев, и он вот-вот скончается, так и не сделав последнего признания. Но нет, такое бывает только в кино, а реальность никогда не скрывает от нас правду.
Пратс глубоко вздохнул и продолжал:
— Я исполнял приказы, инспектор. Пеллхем был хорошим человеком, его мучила совесть, и однажды он признался мне, что прекращает подменять пилюли. Знаете, что с нами происходит? Нас постепенно убивают. Я сэкономлю вам время. Я отравил себя, как это делал много раз с другими.
Я не очень-то понимал его. Мне казалось, что умирающий бредит, хотя ею слова вызывали смутное
