что она живет?
— На что?
— На трах. Она работает любовницей. Дорогая проститутка. Берет не сто рублей зараз. И не сто долларов за ночь. А квартирами, акциями, услугами.
— Ну, Валя, так поступают все женщины, — не согласился я. — Это не проституция, а жизнь. Просто одним бабам достаются бедные мужики, а другим богатые.
— Она спала со всеми — и с Беловым, и с Лишенко, и с Кувалдой. А квартиру ей оплачивает тамбовец Губенко.
— Откуда ты это взяла?
— От своих источников.
— Каких?
— Источников не раскрываю.
— Значит, выдумала. Зря, Валя, ревность не украшает женщину. Особенно беспочвенная.
Горностаева развернулась, хлопнула дверью. Кусок штукатурки отвалился от стены.
«Опять расходы», — подумал я. Тут Горностаева вернулась.
— А ты знаешь, что Каширина она уже захомутала. Ты с ней трахаешься ночью, а он к ней заходит днем.
И еще раз шваркнула дверью. Я решил, что надо будет написать инструкцию по правильному использованию дверей — иначе скоро от агентства одна штукатурка останется.
8
Вернулся Обнорский. Агентство ожило. Заметалась секретарша. У дверей кабинета шефа выстроилась очередь из девушек, мечтающих постажироваться в агентстве у самого Обнорского, и иностранных журналистов, требующих от шефа разъяснений, почему Петербург не является криминальной столицей России.
Я протиснулся в кабинет Обнорского, нагло опередив ирландскую съемочную группу. Андрей был не в духе. Я решил для начала его чуть-чуть порадовать проектом инструкции о внешнем виде сотрудников агентства.
Расчет не удался. Обнорский мрачно сказал, что инструкция недоработана, нужно добавить раздел о макияже, потому что женщины «Золотой пули» пользоваться косметикой не умеют, и надо в инструкции эти вопросы подробно изложить, а потом провести методические занятия с сотрудницами, как, что и чем красить.
Потом он молча выслушал историю про Корнеевскую.
— Действуйте, — сказал он.
Ирландцы уже ломились в дверь со своей ирландской камерой и ирландскими вопросами о нашем криминале.
Капризы шефа, как известно, и не капризы вовсе, а руководящие указания. Прояснить вопрос о макияже я решил у Марины Борисовны Агеевой — начальнице архивно- аналитического отдела и главной женщины агентства.
— Так, Марина Борисовна, — сказал я, размахивая неподписанной инструкцией, — теперь я контролирую внешний вид женщин агентства. Предъявите ваш лифчик и лифчики ваших подчиненных. А также расскажите о том, чем скромный макияж отличается от нескромного…
Бюстгальтеры у сотрудниц архивного отдела оказались на месте. Но с инструкцией по макияжу дело не пошло. Я предлагал измерять количество косметики граммами, а Марина Борисовна — каким-то абстрактным вкусом. Решили, пусть лучше сначала Обнорский лично проведет с агентскими дамами методические занятия, а уж то, что он насоветует, мы и облечем в документальную форму.
9
Операция по взятию с поличным майора Лишенко вступала в решающую стадию. Надо было тащить Ингу в РУБОП. Но ее телефон молчал.
Плюнув на все дела, я помчался на Московский.
У парадной было суетно. «Скорая помощь», милицейский уазик, еще несколько машин.
«Убили кого?» — подумал я. И попытался пройти в подъезд. Но меня не пустили.
— Что случилось? — спросил я у старшины, охранявшего вход.
Но старшина попался неразговорчивый.
Я пристроился в сторонке. Через десять минут из дома вынесли носилки с закрытым простыней телом. Еще через полчаса возле дома уже никого не было.
Я поднялся на четвертый этаж. Квартира Инги была опечатана.
10
Обнорский рассеянно слушал мой рассказ об убийстве Корнеевской.
— Андрей, надо срочно создать группу по расследованию этого дела, — говорил я. — Предлагаю включить в нее Спозаранника, Зудинцева и Каширина. Меня назначить старшим. У нас в руках все нити этого дела: майор Лишенко, бандит Кувалда, бизнесмен Белов, вымогательство, обращение в РУБОП…
— Брось ты, Леха, — оборвал меня Обнорский. — Пусть это дело менты расследуют. Ты лучше с автотранспортом разберись. Черт-те что творится.
Обнорский имел в виду ситуацию с личными автомашинами сотрудников агентства. За последнее время по крайней мере половина наших расследователей напокупала себе автомобилей. Но поскольку машины они приобретали не новые, а те, которые позволяли доходы, и опыта вождения у них было немного, с этими автомобилями все время что-то приключалось. То сломаются по дороге, то в аварию попадут. Бывает, спросишь: «Где Спозаранник?» — «В автосервисе». — «Где Железняк?» — «На разборе в ГИБДД».
С этим надо было что-то делать. Но что — непонятно. Я считал, что со временем количество поломок и ДТП приблизится к норме и проблема исчезнет сама собой. Но Обнорский считал, что ждать, пока рассосется, нельзя и надо срочно что-то предпринимать. Например, провести методические занятия по правильному использованию личного автотранспорта в служебных целях…
Впрочем, думать обо всех этих глупостях я не собирался. Действительно, нужно было что-то делать, но не с машинами, а с убийством. Но что именно делать и, главное, какими силами — непонятно.
Обнорский запретил мне создавать группу по расследованию убийства. Каширин второй день не появлялся на работе — говорят, заболел. Обращаться к Горностаевой было бессмысленно — пошлет.
Оставалось надеяться только на себя.
«Стоп, — сказал я себе. — Если было убийство, значит, наши репортеры должны были и без всяких указаний или запретов Обнорского его отслеживать».
Я пошел к начальнику репортерского отдела Соболину.
Оказалось, что известно об этом убийстве крайне мало. Женщина вроде бы была зарезана. Но вроде бы убийство заказное. Прокуратура молчит. Московское РУВД советует обращаться почему-то в РУБОП (ага, сказал я себе, я-то знаю, почему в РУБОП), в РУБОПе информацию по убийству давать отказываются.
Я попросил Соболина тем не менее постараться выяснить максимум подробностей по Корнеевской: во сколько ее убили, чем убили, есть ли свидетели и так далее.
Сам поехал на Московский.
11
Квартира Инги была по-прежнему опечатана. Я осмотрел замок — следов взлома не видно. Позвонил в соседнюю дверь на площадке.
— Кто там?
— Отдел расследований, — сказал я как можно весомее и поводил перед глазком красным удостоверением агентства.
Хозяйку квартиру эта демонстрация, видимо, убедила в моей благонадежности. А моя фирменная прическа (ежик) и прикид (куртка из хорошей кожи и нетощая золотая цепь на шее) только подтвердили мою несомненную принадлежность к правоохранительным органам.
Хозяйка — Людмила Петровна — оказалась женщиной немолодой и очень интеллигентной. В том смысле, что напоила меня кофе и рассказала обо всем, что видела через дверной глазок.
Итак, милиция, по словам моей информаторши, приехала около восьми вечера. Дверь, видимо, была открыта, потому что ее никто не ломал.
