«Знаю, и очень знаю, сколь слабы наши силы, сколь недостаточна наша казна; но можно все исправить. Каждый земледелец, чувствуя себя свободным, может оставить нивы свои, взяться за оружие, сделаться добрым воином, если у него искусен Полководец. Мне не нужно больше шестидесяти тысяч человек, и я вас освобожу от рабства. Не спрашивайте меня, где денег взять на содержание такого войска. Если бы даже я советовал вам перелить церковные серебряные и золотые утвари в деньги для воинов, то и на эту меру вы должны бы согласиться. Защищая отечество сосудами обрядов религиозных, мы веру защищаем. Но нет! Республика имеет сокровища в Кракове; не ждать ли нам, чтоб Магомет разграбил их? Употребим их на сокрушенье оков, на нас наложенных. Не ждете ли вы добрых последствий от мирных договоров? Не надеетесь ли на войска вспомогательные? «Но переговоры всегда идут медленно; будущность неверна, настоящее не в наших руках; а наши предки скорей соглашались обречь себя на смерть, нежели на одну минуту рабства.»
Это благородное слово, доверие народное, которым пользовался безбоязненный Собеский, надежда на храбрость и искусство его в военном ремесле и все склонило умы на его сторону. Положено было продать коронные драгоценности, уничтожить Буджановский договор, и постыдному миру предпочесть какую бы ни было войну.
И Польские войска немедленно очистили многие города, местечки, замки от неприятеля; Сирко, которого было схватили в прошлом году и все время содержали под стражею в России, — его, по просьбе Запорожья, Государь приказал выпустить для лучшего промысла над басурманами,» Не смотря на всегдашнюю неприязнь к нему, Татары, пользуясь его отсутствием из Сечи, при переходе через земли Запорожские, захватили множеств козацких табунов и стад, и, что еще хуже, увели в плен часть мальцов, то есть малолетних родственников, которых козаки набирали из Малороссии и прочили в Запорожцы. Огорченный поИ студком соседей, которых считал всегда приятелями, доселе сговорчивый с ними, Сирко решился воздать им с лихвою: отправился в Белогородщину, истребил все селы Татарские до Аккермана, взял этот город, разграбил его, предал огню и мечу; потом собрал суда в Гаджмбее, поплыл с пехотою на полуостров, коннице приказал идти берегом; пристав у Карасубазара, побрал и разграбил все города приморские, прошел по беззащитному Крыму, все истребляя, у Перекопа соединился с конницею, и, обремененный добычею, возвратился на свои неприступные Днепровские острова.
Московские войска под предводительством Князя Ромодановскогр выступили в поход на помощь Полякам; их не ожидая, Собеский повел полки к Хотину; по его старанию против Турков вооружились Господари: Молдавский Стефан Петреченко и Волошский Григорий Гико. Восторжествовав над происками своего завистливого соперника, Литовского Гетмана Паца, он уже готовился одержать победу знаменитую, не зная сам, что то были дни, в которые совершалась великая перемена в его отечестве, и в собственной его судьбе.
Пространный Турецкий стан, вмещая в себе сорок тысяч Турков и столько же Татар, был расположен над Днестром у Хотина. Великий Визирь Купрулли, был главнокомандующим. Оставаясь по воле Султанской для» аблюдения за исполнением мирных условий Буджановских, Визирь заводил порядок Турецкий в Польских провинциях.
Собрав все силы Республики, Собеский соединился с войсками Литовскими Паца и стал лагерем у Глинян, Король хотел сам предводительствовать, но занемог и уехал во Львов, оставя главное начальство Собескому. Вся Польская рать состояла из сорока тысяч воинов. Она двинулась из Глинян, и Ноября девятого стала на левом берегу Днестра, ввиду неприятеля, расположенного на правом. То было место, где за пятьдесят лет сражался Отец Собеского, Яков, под знаменами Хоткевича, против войск Османа. Теперь ученик Купрулли, Сераскир Гуссейн, принял начальство над восьмьюдесятью тысячами войска, прославленного недавним взятием Кандии. Визирь дал ему несколько трехбунчужных Пашей под команду. В Турецком стане было изобилие; нужда во всем угнетала Поляков, которые находились в стране, далеко вокруг опустошенной Турками. Ноября десятого Собеский выстроился в боевой порядок и уже готов был вступить в бой, когда старый враг его Пац объявил, что отделится от него и сбережет свое войско, могущее быть полезным отечеству в будущности. Но Собеский взял уже власть, и с свойственною ему твердостью отвечал Пацу, что Литовское войско будет в битве, вопреки своему Гетману, а сам Пац может лично отделиться и быть свидетелем. Этот спор двух Полководцев отдалил битву до другого дня. Но Запорожцев нельзя было удержать от преждевременного нападения. Не ожидая повелений, они стремительно кинулись на Турков, истребили их множество и сами легли с своим Старшиною у окопов неприятельских. Этот Старшина был Самуил Молдавилд. Еще давно, в одном несчастном походе, на Черном море, был взят он в плен с тремя стами товарищами. Девятнадцать лет провел в цепях на галерах. Отчаянье заставило его решиться на верную смерть: он взбунтовал своих товарищей, вырезал приставов, отнял галеру у Турков и на ней явился в Венеции; с тех пор кипел он неутолимою жаждою мести, и злоба к своим мучителям привела его под знамена Собеского.
Пальба из пушек по стану Турецкому весь день продолжалась. Не смотря на холод нестерпимый, войско с оружием в руках всю ночь стояло. К разсвету от Турков отделились восемь Волошских хоругвий, обиженных Сераскиром и присоединились к Собескому.
Поутру, на другой день, Собеский спешил свой собственный драгунский полк и ударил на неприятельские обозы. Пехота пошла вслед за Полководцем, всползла на окопы Турецкого лагеря, привлекла внимание неприятеля; Яблоновский с конницею нашел в это время удобное место, где-бы перейти шанцы: это место было то, где стояли Волошские хоругви, ночью к Полякам перебежавшие. Здесь Яблоновский врубился во внутренность лагеря. Напрасно Спаги и Янычары защищали каждую пядь земли с отчаянным мужеством; скоро весь лагерь был наводнен Поляками; началась сеча кровопролитная: Поляки не брали в плен. Только Сераскир и Солиман Паша, предводитель Спагов, были обречены плену; последний был взят раненный. Тогда все неприятельское войско обратилось в бегство, они бросились к Днестру, но Собеский завладел мостом; для Турков там уж не было спасения, они кинулись в Днестр; десять тысяч погибло в волнах; двадцать тысяч легло в укреплениях; остальные спаслись в стенах Каменца, где скрылся и Сераскир Гуссейн, покрытый ранами. Он спасся от смерти в битве и принял ее из рук Султанских палачей. Весь его лагерь достался Собескому.
Это происходило Ноября одиннадцатого; а десятого, во Львове, скончался Король Михаил, на тридцать пятом году жизни.
То были времена ненастные для Польши, и всех тяжеле была жизнь Королей. Смуты внутренние и ничтожность средств к отвращению внешних врагов колебали престол и Республику. Примас и Собеский чуть было не сняли короны с Михаила; и когда сто тысяч вооруженных дворян, составя в Голембе Конфедерацию, защитили Короля, тогда Собеский и Примас обратились к. Людовику XV с просьбой избавить Польшу от деспотизма дворян мелкопоместных и прислать Конде, Тюрена или Конти в Короли. Это и было бы, если б соседние державы не воспротивились; но Римский Император отдал Эрцгерцогиню Австрийскую за Михаила, и Король утвердился на престоле, чтобы видеть Украйну, отторгнутую от Польши Магометом и, накануне победы над врагами, умереть. Уж он лежал на смертном одре, когда приехал к нему во Львов Турецкий Ага за данью, и привез ему кафтан от Султана; но его приближенные не допустили к нему Аги; они не дали отравить последние минуты умирающего.
После Хотинской победы Поляки могли бы отнять у Турков Каменец. Гарнизон был в страхе. Свежие войска не могли придти на помощь из-за Дуная. Время было холодное, наступила зима, запасы в крепости оскудели; но Собеский оставил войско: по собственному влечению и по требованию Примаса, он поспешил в Варшаву, где началось избрание Короля.
